«В Рождество мы споем Ave Maria». Сельский священник служит с 18 лет и любит музыку

Старинный дом зелено-голубого цвета в белом кружеве наличников и с такой же деревянной отделкой по фасаду — наследие купца первой гильдии Тимофея Булычева. Старинные лестницы, несколько входов, подвальное помещение — все это помнит и других «хозяев». В разные периоды советских времен тут размещался госбанк, нарсуд и даже музыкальная школа. Уже 20 лет это молитвенный дом.

Сейчас крышу его венчает немного неуклюжий жестяной купол; на балконе, что выходит с мансарды второго этажа, в прошлом году разместилась колокольня. Сюда каждый выходной и праздничный день спешит светловолосый Саша — старший сын священника. Он стал звонарем благодаря отцу. Под настроение может удивить и переборами.

До места службы — порядка 40 километров и чуть больше 30 минут на машине. По воскресеньям Прозоровы едут туда всей семьей — родители, Саша, десятилетний Алеша, семилетняя Аня, трехлетняя Лиза и почти годовалый Гриша.

Родители встают в шесть, а то и раньше, потом просыпаются дети. Саша говорит, что уже привык. В храме он чуть ли не с рождения, а помогать отцу в службе начал, когда ему было 6 лет.

В храме царит полумрак декабрьского утра, неспешно подходят прихожане — через пару минут начнется служба. Словно светлячки во тьме, одна за другой загораются лампады, освещая лики икон. Это Алеша, словно маленький фонарщик из сказки, неспешно перемещается от иконы к иконе.

Малыш Гриша передан бабушке на какое-то время, она за ним присмотрит, пока родители и старшие братья заняты. Лена — супруга священника — на клиросе. С одной из прихожанок они сопровождают службу пением.

А уже после нее покажут мне неожиданное приспособление рядом с певчими — большой гимнастический мяч. Саша смешливо расскажет, для чего он:

— Когда Гриша просыпается и если я свободен, забираю его у бабушки, чтобы она отдохнула, прихожу на клирос, сажусь на мяч и прыгаю. Однажды посчитал. Тысячу раз легонечко подпрыгнешь, и Гриша засыпает.

В середине службы Саша встает на колени и читает Священное Писание.

— Наши должности с Алешей называются пономарь, — рассказывает Саша. — Помогаем на службе — принести, унести, подать, включить, вовремя зажечь кадило и подать священнику. Для этого нужно знать ход службы. Сегодня я читал Апостола. А получилось как? Я очень хотел носить подрясник. Нашли мне по размеру. У бабушки много чего хранится, мой дед тоже был священником.

Но подрясники не носят просто потому, что очень хочется, — продолжает мальчик. — При встрече с епископом Виктором (Сергеевым) я попросил благословения, а он сказал: «Научишься читать Апостола, прочтешь его мне — благословлю». Научился, благословили. А после мне папа сказал, что теперь каждое воскресенье я буду читать его на службе. Этот подрясник (показывает на свой) мне мама сшила.

— Да, Саша ждал его год. Говорил, что почти всех священников в округе мама уже обшила, а ему все никак, — рассказывает Елена, мама Саши.

— Давно шьете облачения?

— У меня специальность портнихи. Но раньше о том, чтобы шить подрясники и облачения, я не думала. Однажды митрополит Удмуртский Николай у меня, совсем еще девчонки, поинтересовался, умею ли я шить. Горделиво ответила «да», но на вопрос о подрясниках ничего ответить не смогла. Шить я их не умела, обучалась уже потом у мастера епархии.

Первый подрясник был простеньким, потом получалось все лучше. Сшила папе, брату, мужу — все они священники. Но папы уже нет с нами сейчас.

Иногда тороплюсь и получается плохо, а потом вспомню, что не помолилась и не взяла благословения. Опомнюсь, покаюсь, исправлюсь, и работа идет иначе. Недаром же иконописцы с молитвой на устах творят.

Дети поют на клиросе и служат в храме

Мы стоим посреди молитвенного дома, лампады после службы еще горят. Саша рассказывает о колоколах.

— На нашем храме установлено пять колоколов, общая масса — 90 килограммов. А этот, — поглаживает бока новенького колокола, — куплен уже для нового храма, — рассказывает юный пономарь.

Его рассказ подхватывает мама, а Саша забирает у нее Гришу.

— Этот, большой, куплен общими усилиями. На нем все написано: «Храму села Селты по благословению настоятеля иерея Артемия на пожертвования Селтинского райпо и благочестивых прихожан». Мы готовились установить его в этом году, но, к сожалению, строительство храма приостановлено, — переживает Елена. — Пожертвования на остальные колокола все еще собираются.

Уже почти четыре года каждый вечер вся семья Артемия Прозорова встает на молитву.

— Никак не могли работы начаться на храме, фундамент был, нужно стены возводить, но наступило лето, а дело не двигалось. Начали молиться святым Константину и Елене, работы начались, — рассказывает священник. — Каждый день мы встаем на эту молитву в десять вечера, у кого бы какие дела еще ни были. Раньше не получалось — то одно, то другое, а когда оговорены условия — это дисциплинирует. Верим, что храм в самом центре села достроят. Этим занимается меценат.

— Елена, далеко не всегда дети священника вместе с родителями идут на службу. Как у вас сложилось, что всей семьей?

— Это не обсуждается. Мы уверены в том, что если ребенок находится рядом с семьей, он занят, у него есть обязанности. Если он их знает, то ему становится интересно, он чувствует себя нужным. Старшие сыновья воспринимают это как данность.

Не так давно обнаружила, что у Ани хороший голос, она выводит мелодию. Решила привлечь ее на клирос. Сегодня она увлеклась игрой с подругой в храме и не пела. После службы я сказала, что мне ее очень не хватало, что я без нее управляюсь хуже и мне ой как нужна ее помощь. Обещала в следующий раз помогать. Лиза подрастет, тоже будет петь.

Молитвенный дом дореволюционной постройки хранил в себе немало тайн и сюрпризов. Об одном из них отец Артемий узнал в самом начале служения в Селтах. Решил священник подвести воду на второй этаж дома.

— Работы провели, но, видимо, специалист ненадежно затянул хомут на шланге и случился потоп, — рассказывает священник. — Чтобы просушить деревянные полы, нужно убрать линолеум. Под ним, в углу помещения, словно большая заплата, лежал кусок ДВП. Приподняли его, а это оказалась… икона «Воскресение Христово»! Видно, что писал любитель, вероятно, в советские времена, но ничего про это мы так и не узнали. Высушили и пока убрали ее.

После службы по воскресеньям работает детская воскресная школа. Она на первом этаже. Мультфильм об Андрее Первозванном, постный обед, а после дети идут репетировать рождественскую постановку. Елена выбрала произведение, распределили роли между детьми, начинают готовиться — учат слова, отрабатывают интонацию.

Священник в это время встречает других гостей. Один за другим — всего их четверо — приходят мужчины. При храме собирается местный Совет отцов. Мужчины приехали даже из окрестных деревень. Им хочется что-то менять в вопросах воспитания детей, подростков и взаимодействия с ними.

Долго что-то обсуждали в тот день и беседовали, а уже через неделю пришли в физкультурно-оздоровительный центр села, где с сельскими детьми прекрасно провели время. Священник в подряснике тоже был активным. Стоял на воротах, когда играли в футбол, орудовал ракеткой, отбивая мяч от теннисного стола.

Трехлетняя Лиза, пока папа общался, занималась своими важными делами, а потом не выдержала и устроилась рядом с отцом. Смотрела на него, а потом как прижалась к его лицу щекой, как обняла! «Никто из детей так не ластится, как Лиза», — улыбается священник.

Сидел от отца в двух метрах, а он не замечал

Родители расстались, когда Артемий и его брат были детьми. Священник вспоминает, что отец изредка навещал их, приносил фрукты. А потом и вовсе исчез, там была уже другая семья.

Артемий рос спортивным ребенком, много времени проводил в секциях.

— Однажды участвовал в показательных выступлениях от секции борьбы. Это был концерт учащихся школы искусств, нас туда пригласили тоже. Когда я увидел отца через три кресла от меня, узнал, конечно. Он не изменился, судя по фотографиям, которые хранились в семье. Этот человек сидел и словно меня не замечал. Потом на сцену вышла девочка, и когда объявили ее имя и фамилию, я понял, что это его дочь. Как он на нее смотрел… После выступления отец вышел на сцену и подарил ей цветы.

— Что хотелось сделать в этот момент?

— (длительное молчание) Не знаю. Наверное, хотелось на улицу быстрее.

— Было желание наладить с ним отношения, когда стали взрослым?

— (пауза). Наверное, нет. Не понимаю, о чем мы будем говорить. Какие темы можем обсудить. И для чего это нужно. К тому же у нас разное вероисповедание. Он мусульманин.

— Как вы пришли к вере?

— Мама брала меня с собой в храм, когда я еще был ребенком. Оставить было не с кем. Я все детство провел там. Мы жили в Ижевске, ходили в храм в центре города — собор Александра Невского. Помню, что там, внутри храма, стояли колокола. Их должны были установить на колокольне, и они дожидались своего часа. Я протирал их тряпочкой. Велись строительные работы, пыли было много.

— Ребенком понятно, мама ведет, вы — за ней. Как пережили подростковый возраст? 

— Это, наверное, один из самых болезненных вопросов для многих верующих. Ребенок в храм ходил, причащался, посещал воскресную школу, был ангелочком, а переходный возраст превратил его в кого-то другого.

Не знаю, как так получилось, но со мной такого не произошло. Я продолжал ходить в храм. Наверное, там все было мне понятно и отчасти враждебный мир оставался за его стенами. Идет служба, и я знаю, что помогаю. Наверное, это свойственно человеку — знать, что ты нужен.

Мне был интересен этот мир, хотелось больше понимать, как проходят богослужения. Мне тогда казалось удивительным такое постоянство — службы днем и вечером, вне зависимости от того, что происходит во внешнем мире. Нравилось ощущение стабильности.

В школе никогда не скрывал, что хожу в храм, но не бравировал этим. Если спрашивали, отвечал: «Да, хожу. И что?» Интересно, как иногда вели себя учителя. Как и любой мальчишка, я был очень активным, часто дрался. На такие моменты учителя говорили осуждающе: «В храм ходит, а так себя ведет». Но я был всего лишь ребенком.

— В секцию рукопашного боя пошли, чтобы защитить себя?

— Драка как мальчишеская забава естественна в том возрасте. В секцию рукопашного боя пошел, потому что всегда был интересен спорт. Но пойти на борьбу, чтобы кому-то потом надавать тумаков — нет. В то время чего только не было в жизни — шахматы, биатлон, гандбол, греко-римская борьба, рукопашный бой, дзюдо.

— Как мама справлялась? На секцию ведь нужна форма…

— На секции ходил в том, что есть — шорты, носки. Купить форму было не на что, а заниматься хотелось.

— Другие дети были одеты?

— Да. Были чувства. И зависти, и досады, и неприятное ощущение, что у тебя такого нет.

— Что держало? 

— Нравилось. И было большое желание. Это даже простимулировало в какой-то момент. Понятно, что на соревнования никогда не ездил, для этого нужна форма. Но внутри самой секции, между собой, мы могли состязаться.

Сверстники сдавали на пояса, за каждую сдачу надо было платить. Я не сдавал. Ни денег, ни на пояс. У них кимоно, пояс, и я в шортах. Но когда мы выходили на татами, легко побеждал носителей всевозможных поясов. Гордился этим и понял, что дело не в поясе и не в его цвете. Внешние атрибуты вторичны.

В детстве полюбил древний знаменный распев 

— Самое яркое детское впечатление от храма?

— Сначала обстановку воспринимал как музейную, разглядывал старые фрески, которые показались из-под окрашенных стен.

Но самое сильное впечатление получил, когда было лет двенадцать. Однажды двое певчих всю службу на два мужских голоса пели знаменным распевом XVII–XVIII веков. На меня это произвело очень сильное впечатление, сложно передать насколько. Вроде и служба та же, но не та, ты сам вроде бы здесь находишься, в храме, а вроде бы тебя перенесло в другую эпоху.

Что-то со мной тогда произошло, попросил у певчих ноты. Музыкальную грамоту знал только на уровне «до», «ре», «ми», «фа», «соль». Купил нотные тетради, все переписал, они до сих пор у меня хранятся.

Стал взрослым, исполнил это. Показал знакомому в студии, он предложил сделать запись в стиле иеромонаха Германа Рябцева. Слушая свой голос в одном регистре, спел в другом. Запись хранится дома.

После этого я стал больше слушать мужские хоры, знаменное древнее пение, начинал петь и, переписывая, стал вникать в нотную грамоту. Что-то спрашивал у певчих, иногда выходил на клирос, пел. Постепенно освоил нотную грамоту и поступил на вокальное отделение музыкального колледжа.

— Почему решили поступить?

— Много кем себя представлял в профессии — и военным, и врачом, и священником тоже. В музыкальное училище пошел, будучи дьяконом, когда уже заочно учился в семинарии. Просто хотелось развиваться в этом, знал, что и на службах это поможет.

Раньше занимался вокалом время от времени, а потом педагог предложил поступить, чтобы заниматься систематически. Смущали некоторые произведения, которые я, будущий священник, должен был исполнять, но преподаватель говорил: «Пока учишься, пой все. Потом будешь выбирать». Сейчас я исполняю только то, что ложится на сердце.

— Когда вы приехали служить в райцентр, вышли на сцену районного ДК. Сейчас довольно часто ваш баритон радует местную публику. Как восприняли ваше появление на сцене, вы же выходите в подряснике?

— Первый раз на сцену вышел в санатории — пригласили для участия в концерте. Почему-то я был в светской одежде и понял, что чувствую себя некомфортно. Решил на сцену выходить только в подряснике.

Реакция сначала у всех разная была. Недопоняли больше коллеги — священнослужители. Слышал в свой адрес вопрос: «Зачем священнику это?» А я отвечал: «Почему бы и нет?»

Знаю, что и в царской России, еще в дореволюционное время, священники выступали на подмостках больших театров. Например, архидиакон Константин Розов принимал участие в операх. Или протодиакон Русской Православной Церкви Максим Дормидонтович Михайлов — оперный певец. Пение — это же душевное выражение.

Когда в шоу «Голос» появился, а потом и на большую сцену вышел иеромонах Фотий, мнение у священников поменялось. Во всяком случае, мне ничего такого уже не говорили. Прихожанам нравилось видеть выступления Фотия по телевизору, и они тепло воспринимали мои появления на местной сцене.

— Ваши музыкальные предпочтения?

— Исполняю в основном классику. Из академического — арии из опер «Травиата», «Фигаро», «Князь Игорь».

Дома для разгрузки и настроения могу и рок слушать. Нравится творчество Кипелова. Кое-что играю из его репертуара на гитаре. Почитаю творчество Муслима Магомаева. Недавно записал его «Море» (включает запись на телефоне), но все-таки слышу его немного иначе. Нужно повторить. Такие произведения исполнять волнительно, важно не уйти в подражательство.

Когда учился в колледже, повезло побывать на концерте Дмитрия Хворостовского. До сих пор помню восторг от его выступления.

В пятницу был на репетиции в школе искусств поселка Ува, где мы живем с семьей. Готовимся к рождественскому концерту. Исполним с преподавателем школы искусств «Аve Maria» на языке оригинала.

Женился, а через два месяца принял сан

— Музыка, спорт, почему в итоге священство?

— В восемнадцать лет я женился. Светская работа, чтобы обеспечить семью, а по выходным все так же ходил в храм, пел на клиросе. Мысли о том, чтобы стать священником, посещали так же, как я думал о том, что могу стать, например, врачом или военным.

А через какое-то время мне предложили рукоположение. Сказали: «Ход службы ты знаешь, в церковной среде тебя знают, пришло время». А раз предлагают… В декабре, 15 лет назад, меня рукоположили.

— Хотите сказать, что все произошло естественно? Разве может принять ответственное решение человек в 18 лет?

— Скажем так — тебя ведут. Стресса не было, и все относительно логично, если бы не один момент.

Много лет назад в Удмуртии служил митрополит Николай (Шкрумко). Помню, как я, ребенок, бегаю в храме Александра Невского, а где-то рядом мама.

Дело было вечером, заходит митрополит в храм в сопровождении. На этих людях необычные одежды, а мне интересно — кто такие к нам прибыли? Хожу вокруг них, прислушиваюсь, разглядываю. Тогда митрополит Николай впервые обратил на меня внимание. Спросил, как зовут, потрепал по щеке, как он это любил делать со всеми детьми, благословил и сказал, что через 25 лет буду протодьяконом.

Потом были и другие службы. Каждый раз, когда видел меня, повторял эту фразу про протодьякона. Я тогда этому значения не придавал, но в памяти сохранилось.

В 12 лет, уже в качестве иподьякона, я помогал ему служить. Однажды, после очередной службы, во время благословения он сделал паузу, когда произносил ту самую фразу про протодиакона, и назвал другую цифру. Вместо 25 лет озвучил 12 и больше никогда ничего такого не говорил. Рукоположили меня через шесть лет.

На протяжении дьяконского служения в Успенском храме Ижевска молодой Артемий Прозоров занимал должность первого диакона, хотя рядом с ним служили два протодиакона.

А в 24 года Артемию Прозорову пришла награда от Патриарха Московского Кирилла — двойной орарь. Потом были другие награды, но уже священнические. Со временем из Ижевска его перевели служить на село.

— Вас или прихожан храма никогда не смущал ваш возраст? Вот, например, приходит прихожанин, у него и опыт жизненный другой в силу возраста, и взгляды другие, и он просит совета. Как себя ощущаете в таких ситуациях?

— Непросто что-то говорить, утешать человека, если ты сам этого не пережил. Например, смерть ребенка. Тут ориентируешься по ситуации.

Человек, бывает, ожидает от священника волшебную таблетку, чтобы выпил и все прошло. А когда говоришь, что вся работа идет внутри нас, получает разочарование. Не привыкли люди трудиться…

Я сторонник того, чтобы к любому вопросу подходить с разных сторон, так же как и к дискуссии. Но обращаться к разным источникам, чтобы найти зерно, тоже не любят. Что-то прочтет человек, ему понравится, и он несет свою «правду». Потому что она удобна в данный момент. Критическому мышлению нет места, к сожалению. Порой к тебе приходят, чтобы просто подискутировать. Но задача священника — привести человека к вере, а этого без труда не бывает.

Суеверия еще существуют

— Отличаются сельские прихожане от городских?

— По большому счету нет. Может быть, они чуть проще.

Наблюдаю, что люди очень суеверны. С чем только не приходится сталкиваться. К примеру, во время крещения ребенка. Волосы, закатанные в восковый шарик, опускаются в купель. Люди подходят, смотрят, утонул он или нет. Если утонул — якобы не к добру. Спрашиваю: «Что пытаетесь увидеть? Шарик — легче воды. Он не утонет. Это физика».

Довольно часто вижу, как из машины по дороге на кладбище кидают еловые ветки. Так обозначается последний путь человека. Но ветки — это мусор, и ничего более. На отпевании тоже вижу, как в гроб кладут бутылку водки, сигареты, трость или пуховый платок. Но все это — разговоры о теле. А оно уже отошло, осталась душа, за которую близкие и родные могут молиться.

— С другой стороны, чем бы не тешился человек в горе?..

— С одной стороны да, а с другой — для чего я тогда рядом? В том числе и для просвещения. Иначе становишься соучастником. Одни суеверия порождают другие, а потом еще скажут, что священник не запретил, а значит, одобрил. Попустительство получается.

— Сегодня выгорание человека в профессии стало чуть ли не одной из самых важных тем в психологии. В служении священника может такое случиться, по вашему мнению?

— От Патриарха Кирилла однажды слышал, что выгорание священника — показатель отсутствия веры. Мне важно выполнять свою миссию, быть верным этому. Ее можно выполнять и в магазине, и на улице. В Рождество и Пасху, куда бы я ни пошел, всегда беру собой маленькие иконки. Остановлю человека, побеседую, с праздником поздравлю, иконку подарю. Люди тепло реагируют.

У каждого человека есть предел. Священники тоже люди, мы можем уставать. Обычно в такие моменты я увожу семью в паломническую поездку. Чтобы восстановиться.

— А были такие ситуации, когда говорили себе, что Бог вас не слышит?

— Когда начинал служить диаконом, вел воскресную школу для детей и взрослых. Однажды разбирали как раз тему веры. Помню слова Феофана Затворника. Еще в XIX веке он говорил о том, как часто человек сетует на то, что Бог отвернулся и не слышит его. Смысл ответа Феофана Затворника заключался в том, что это мы Его не слышим. Регулярно напоминаю об этом своим прихожанам. В моей памяти это останется навсегда.

На часах четвертый час дня, пора ехать домой. Молитвенный дом закрывают на замок, до следующей службы. За окнами автомобиля мелькает сонное зимнее солнце. А в десять вечера в семье Прозоровых снова прозвучит молитва святым равноапостольным Константину и Елене.