«Врач не разрешает плакать»
С 1 июня людей из Шебекино привозили в четыре спортивных комплекса Белгорода. «Белгород-Арена», где развернули 1200 коек, заполнилась за час. Сейчас там уже нет беженцев. Всех распределили в ПВР.
Люди еще живут в Учебно-спортивном комплексе Светланы Хоркиной. На стадионе — длинные ряды двухэтажных коек. На них прикреплены тетрадные листы в клеточку с номерами — 731, 732… Кое-где написаны фамилии — Ивановы, Вороновы. Койки занимают семьями. Некоторые семейные сектора занавешены простынями.
Сейчас день и многие ушли — нужно искать и пытаться снять жилье, получать гуманитарную помощь. На койках лежат в основном старики. Бабушка спит, в ногах у нее пегая собачка. У койки — инвалидная коляска. При приближении собачка начинает отчаянно лаять.
— Она ужасно нервная после обстрелов, — говорит женщина с койки из соседнего ряда, — на всех бросается.
Женщину зовут Надежда. Она из Шебекино. Под ее койкой спят две рыжие собаки.
— Шебекино постоянно бомбят с сентября 2022 года. Но особенно сильные обстрелы начались с 1 июня, — рассказывает она. — Мы до последнего не хотели покидать свой дом. Прятались в ванной, в туалете. 6 июня мы были вынуждены уехать, потому что отключили воду. На тот момент мы пять дней сидели без света. Без него еще как-то можно прожить, но без воды — нет. Мы сначала позвонили 122. Это горячая линия, где можно было оставлять заявки на эвакуацию. Линия загружена была, нам не перезванивали. В итоге мы подошли к военным и попросили нас вывезти. Нас забрали с животными, с вещами и привезли сначала в один поселок, потом в другой и уже автобусом сюда. Мы здесь уже четыре дня. У нас родственники в Тамбове, поедем к ним. Записались на автобус. Отсюда поедет, ждем, когда наберется.
Всем жителям Шебекинского городского округа должны единоразово выплатить 10 тысяч рублей. Людям из населенных пунктов Белгородской области, где введен режим ЧС, выплатят еще 50 тысяч.
— Мы оформили единоразовую выплату, — говорит Надежда, — но пока не получили. Сказали, через 3–7 дней. Мы вчера в очереди за гуманитаркой стояли и там нам сказали, что есть те, кто уже получил.
По словам Надежды, кормят здесь хорошо, три раза в день, всегда есть кофе и чай, печенье. До сих пор приезжают автобусы с людьми из обстреливаемых районов.
Елена кормит кота на своей койке. Она вместе с 12-летним сыном выехала из Шебекино утром 1 июня. Им помог уехать знакомый.
— Мы проснулись в три часа утра — обстрел страшный, зарево. Все летит. Снаряд попал в вокзал, он от нас находится в 600 метрах. Отблески, взрывы. Раньше это все было далеко, а теперь уже рядом. Мы звонили на горячую линию, чтобы нас забрали. Но нам только через пять дней перезвонили, когда мы уже выехали.
Ребенок мне последние два дня говорил: «Мама, я боюсь. Мама, мне страшно».
До этого ему было все равно — обстрел не обстрел. Он сидел в наушниках за компьютером, ничего не видел и не слышал. Я ему только — «пошли в коридор, пошли в коридор». В подвале у нас уже давно диван, стол, запасы. 22 октября прошлого года мы первый раз спустились в подвал. Тогда у нас было попадание в торговый центр в Шебекино.
Неделю Елена с сыном жили у родственников, а потом приехали сюда.
— Старший сын объездными путями ездил в Шебекино, забирал кошку. Мы не могли ее там оставить. Она бы погибла от голода. Сын Маську только в одеяло завернул — начался обстрел. А собаку мы не смогли забрать. Она большая. Я просто ее с цепи спустила. Бегает там за забором. Надеюсь, подкоп сделает и как-то найдет пропитание себе. Люди курей там оставили. В Шебекино еще много людей остались, которые не хотят уезжать. Только и слышу здесь — звонят туда и просят: «Покорми рыбок, покорми кота».
Елена рассказывает, что свои дома не хотят покидать мужчины. «Строили всю жизнь себе дом, столько сил вкладывали, а сейчас ехать на какое-то койко-место. У них это в головах не укладывается», — объясняет она. И вспоминает покойного мужа: «Мой был бы живой — не поехал бы ни в какой ПВР».
— Мне тут все снится, что нас обстреливают, — продолжает она. — Я сплю — кошка драть одеяло начинает, а мне кажется, что снаряды сыпятся. 40 залпов за один раз выкидывает — «бух, бух, бух» — и слышишь, как приземляется. Я толстокожая стала. Я не плачу, давно уже не плачу. У меня муж умер, я не плакала. Я плачу, только когда телевизор смотрю, что люди в бомбоубежищах сидят, в подвалах. Мариуполь — как там все было. А мне врач сказал — плакать нельзя. Мы под обстрелами иногда забываемся и смеемся, и анекдоты рассказываем, в чат пишем анекдоты. У нас еще есть общий чат, где шебекинцы по звуку определяют, к нам летит или от нас. Когда к нам — такой очень сильный свист.
У Елены трое детей, двое из них — уже взрослые, младшему сыну только 12 лет.
— Жизнь меня не готовила в 51 год беженкой стать. Старшие дети давно предлагали мне уехать из Шебекино. Я говорю: «Дети, как я без этого всего буду жить? Тут мои помидоры, тут мои иголки-нитки. Ну куда я поеду? Буду тут до последнего — пока край не настанет». И он настал…
У сына Елены диабет. Ему вместе с матерью предложили на 21 день поехать в летний лагерь в Псковскую область.
— Здесь есть педиатр. Постоянно смотрит сына. Скоро поедем в летний лагерь, — продолжает Елена, — а что дальше будет — не знаю… Очень хочется домой. Бог знает, куда попадем. Предлагали общежитие в Старом Осколе. Но мне нужно с ребенком отдельно — я в три ночи встаю, сахар ему меряю.
Люди спят на полу
В культурном центре «Октябрь» в центральном парке Белгорода раздают гуманитарную помощь беженцам из Шебекинского городского округа. Продуктовые наборы, бытовую химию, матрасы, одеяла, подушки. Очередь здесь небольшая. Худенькая женщина связывает ручки пакетов между собой, чтобы удобнее было нести. Ее зовут Вера.
— Мы первый раз получаем, — показывает она содержимое пакетов, — дали продуктовый набор, постельное, подушки и одеяла. По паспорту и прописке выдают. Мы выехали из Шебекино с 31 мая на 1 июня ночью. Когда дом начало трусить, мы всей семьей сами выехали — в чем были. За день до этого один раз обстреляли — в соседний подъезд попало, крышу пробило. А вторую ночь уже волнами ходил весь дом.
Вера приехала в Белгород вместе с мужем, 17-летним сыном, пожилой мамой и собакой. Говорит, что в ПВР им нельзя.
— Нам знакомые предоставили однокомнатную квартиру в Белгороде на время — неделю–две. Платим только за свет и газ. Неделю живем вшестером в однокомнатной квартире — с еще одной семьей. Спим на полу. Только для двух старых мам надувной матрас нашли. Вот теперь хоть матрасы есть для каждого и подушки. Ребенок у меня ЕГЭ сдает. Губернатор объявил, что наши дети не будут сдавать.
Но учительница прямо следом пишет: «Едем сдавать. Кто может, приезжайте своим ходом». И ребенок в шортах, вот в чем бежал ночью, поехал из Белгорода в другой город сдавать ЕГЭ.
Три дня под бомбежками, и 3 июня он поехал сдавать математику. 21 июня еще один экзамен будет. Никак готовиться сейчас он не может, естественно.
Вера с мужем раз в три дня ездят в Шебекино кормить свою кошку и двух кошек мамы.
— Ну а как? Они же погибнут. Страшно, а что делать. Сейчас для нас главное найти жилье, а мы не можем. В Белгороде уже все, что было, сняли. И цены выросли. Есть еще дома, которые сдают за 50 тысяч в месяц. Но у нас хоть есть жилье пока. Люди вон в лесах палатки ставят. Не хотят в ПВР ехать, все надеются скорее домой вернуться.
Некоторые белгородцы пускают шебекинцев к себе жить бесплатно. Но и есть и те, кто взвинчивает цены на жилье — или честно признается: сдавать на 2–3 месяца беженцам из города, который находится в 30 километрах от Белгорода, не будет.
В группе аренды квартир в Белгороде есть такое объявление:
«Уважаемые граждане из города Шебекино и города Грайворон, мы вам очень сочувствуем всем сердцем и душой, просьба не обижаться на данное обращение, но квартира сдается только на длительный срок, месяц-два не рассматриваем, так как не хотелось бы неопределенности в сроках сотрудничества».
Пожилая пара в центре парка складывает в стопку на лавке цветные одеяла в пакетах, чтобы было удобнее нести. Они выехала из Шебекино 31 мая. Знакомые пустили их пожить в свою пустующую квартиру.
— Наконец-то одеяла у нас будут, — говорит 65-летняя Валентина. — Десять дней всемером жили без одеял. Накрывались чем придется. У нас в Шебекино 1 июня начался ад. Мы год уже под обстрелами живем. Привыкли. Но что такое будет, мы и представить не могли. Сын мой потерял работу. Бюджетникам обещали сохранить зарплату, но он на частном предприятии работал. Мы очень хотим домой. Но теперь сказали, что город до августа закрыт. И когда мы домой попадем — неизвестно.
Спорткомплекс «Космос»
У центрального пункта выдачи гуманитарной помощи спорткомплекса «Космос» большая очередь. Здесь нужно ждать около получаса. Жарко. У входа в спорткомплекс стоят небольшие тенты. Людям в очереди раздают воду.
— Сумасшедшие цены на квартиры стали, — говорит одна женщина другой, — в Разумном комнаты сдают по 7 тысяч. Совсем с ума сошли.
Женщина в синем костюме раздает в очереди листовки. На них большими буквами написано: «Работа! Завод металлоконструкций, город Энгельс Саратовской области».
— Девочки! — убеждает женщина, — мы обучаем, предоставляем общежитие, зарплата два раза в месяц. Нам нужны сотрудники столовой, бухгалтеры, машинисты мостового крана…
— Мы в Саратов не поедем, — говорит девушка в очереди, — мы домой поедем. Не надо нам это.
На стенах спорткомплекса множество объявлений c вакансиями:
«Срочно! В столовую “Газпрома” требуются: посудомойщица, уборщица. Достойная заработная плата».
«АК “Никольское” приглашает подсобных рабочих для работы в поле».
— Ну можно на время к нам, — упрашивает женщина в синем костюме, — для семьи квартиру снимем на месяц. Потом сами уже сможете аренду оплачивать. Мы готовы обсудить с вами, в чем вы нуждаетесь.
— Мы нуждаемся в мире! — неожиданно громко говорит ей бабушка в очереди. — Мы нуждаемся в том, чтобы не стреляли!
— Мы туда ездим окольными путями, — шепчутся женщины, — вещи пытаемся забрать. Но вот стиральную машину, новую мебель как я увезу? Последний раз хоть клубнику с огорода собрала. У нас там край города, не сильно бахает. Так собираешь эту клубнику, а у тебя внутри просто все дрожит — быстрее, быстрее.
Ирина — соцработник из Мурома. Она ухаживала там за стариками. Еще весной она увезла из города детей, сняла квартиру в Белгороде. Дети жили в ней со свекровью, а сама Ирина ездила на работу в Муром каждый день. С июня — работает в Белгороде координатором по ПВР. Три дня назад была в Муроме — забирала вещи. Сейчас пришла за гуманитарной помощью.
— В Муроме остался один мой подопечный, — рассказывает она. — Дедушка, 86 лет. Глава города возит ему гуманитарку. Сами пытаемся что-то туда доставить. Весь центр в городе разбит. Почему-то Муром не вошел в списки населенных пунктов, жителям которых положены 50 тысяч. А ведь нас обстреливали с самого начала. Еще раньше, чем Шебекино. Все возмущаются, конечно. Нам только 10 тысяч почему-то выдают. Продукты в центрах гуманитарной помощи раньше на человека выдавали раз в неделю, а теперь сказали — раз в две недели. Мы в Белгороде снимаем квартиру. Но нужны подушки, одеяла, постельное белье…
Бабушка в платке держит на руках кудрявого малыша. У нее трое внуков — 18 лет, 9 лет и 11 месяцев. Это дети ее дочери.
— Мы из города пешком выходили, — рассказывает бабушка, покачивая малыша, — на коляску кинули все детское и поперли пешком. Это днем было, 31 мая. Зятя ранило, он попал в больницу. Мы с дочерью и внуками на эту горячую линию, где эвакуации просить надо было, не дозвонились. И тут едут военные, закинули нас в машину и вывезли из города. Мы поехали к моей старшей дочери — 19 человек в двухкомнатной квартире жили. На полу спали. А сейчас три человека нашли квартиру, пять человек уехали. И нас пока 11 осталось.
Светловолосая девушка грузит матрасы на детскую коляску и спускает ее по ступеням. Бабушка с ребенком уходит за ней.
Последняя смена в ДК
Людмила работала в ДК Шебекино. Вместе с охранником она открывала двери подвала и провожала туда людей, когда начинались обстрелы. Помогала спускаться туда детям, которые занимались в ДК. Сейчас она стоит в очереди за гуманитарной помощью.
— Не знаю, что там давать будут. Что дадут, то и возьму, — говорит она. — У нас ничего нет. Мама практически не ходячая, а обстрелы у нас каждый день. Нам, как бюджетникам, обещали сохранить заработную плату, но кто его знает. За май пока заплатили, а что дальше будет — посмотрим. 10 тысяч, единовременную выплату, мы пока не получили. Сказали, что нас нет в базе данных. Мы ходили с документами, нас вносили заново. Хотя мы как только выехали, регистрировались на получение денег. С мужем вообще проблема. Мы живем в Шебекино, а он прописан у мамы в селе. Это село не входит в Шебекинский округ. Он ничего не получит. Таких много, конечно. Сейчас у нас нет ничего — ни одежды, ни посуды, ни обуви, ни подушки — мы все бросили дома. Это хорошо, что лето.
— Мы вот в шлепках уехали, в чем были, — вмешивается другая женщина, — обещают похолодание. Дети голые. Что делать?
— На детей одежду можно у волонтеров взять. А у меня мама весит 200 килограммов. На нее одежду не найдешь нигде! — продолжает Людмила. — Мы сели в машину, и обстрел будто со всех сторон. Люди 1–2 июня ночевали в машинах на обочинах. Обстрел заканчивается — возвращаются домой. А потом начали дорогу обстреливать. Раненых много. Бронированная машина, которая вывозила людей из города, высаживала их на остановке, и оттуда их уже на автобусах увозили. Прямо возле остановки прилеты были. Мы сидим все в машине и не понимаем, по какой дороге ехать — где нас не обстреляют.
Людмила с мужем возвращались в Шебекино 4 июня — за собакой и кошкой.
— Они же члены семьи, — рассказывает она. — Мы их не можем бросить. Они там голодные четыре дня сидели. Такими глазами смотрели! Кошка от нас не отходила, когда мы приехали, боялась, что мы ее бросим.
— Нам еще повезло, — продолжает Людмила, — у нас есть на чем спать. Многие семьями спят на полу. Вот хорошо, что матрасы и одеяла дают. Мы совсем недавно помогали беженцам из Харькова. Собирали все то же самое. И сейчас сами в точно таком же положении. Но сейчас собираем деньги на броневик — вывозить людей оставшихся — у самих ничего нет, но по 200–300 рублей скидываемся. Собираем на генераторы людям, которые там остались без света. Вообще люди молодцы. И мы помогали, и нам помогают.
По словам губернатора Белгородской области, в Шебекино остается 2 700 человек.
Людмила вспоминает, что дежурила в ДК, когда он уже не работал. Она делала это только для того, чтобы провожать людей в подвал во время обстрела.
— Последняя моя смена была 25 мая. Два обстрела было. До обеда и после. Снаряды прямо через дорогу падали. Мы открывали двери, и люди бежали внутрь. Я сама ни разу не спускалась, потому что как они без меня найдут подвал! Мне нужно было провожать. В подвале у нас были вода, фонарики, спички, свечи. Я стояла возле стены ДК и встречала людей. У нас мешками с песком окна в ДК давно заложены были. С начала весны. После того как рынки обстреляли — укрепляли все первые этажи в городе мешками с песком — рынки, торговые центры, дворец культуры, центр культурного развития, бассейн…
Людмила улыбается и показывает фотографии своих собак и кошки.
— Мы однозначно вернемся домой, — говорит она. — Я там родилась. Это родина наша, как мы не вернемся?
Больше года — в гостинице
В двух гостиницах Белгорода уже больше года живут 400 человек из деревень Журавлевка и Нехотеевка. Их села начали обстреливать в феврале 2022 года. Первые полгода они надеялись, что когда-нибудь смогут вернуться домой. Сейчас они надеются, что когда-нибудь им дадут новое жилье. Оно уже строится. Пока только 17 семей получили квартиры и смогли уехать из ПВР.
Гостиница «Космос» находится на самой окраине Белгорода. Здесь особенно хорошо слышно прилеты в соседние села. Окна первого этажа перетянуты скотчем крест-накрест. Здесь с февраля 2022 года поселились 70 человек из Журавлевки.
Вика Ляшенко живет с матерью в номере на третьем этаже. Мать лежачая. Ее нужно мыть, кормить, менять памперс. Спят Вика и мама на одной кровати. На этой кровати в маленьком номере мама Вики лежит уже год и три месяца. Вика не может в одиночку перевернуть ее, поэтому у пожилой женщины пролежни. Последний месяц она не разговаривает и почти не ест.
— Квартиру, которую нам обещали, строят. В январе-феврале 2024 года этот дом будет сдаваться, — говорит Вика, — а пока живем здесь, как в аду. Сейчас нам выплату дадут — 10 тысяч рублей. Когда Шебекино разбили, им назначили эти выплаты, ну и нам досталось, так как мы входим в этот городской округ. Мы такие же, как и они. Понимаем их горе. Мы тут уже полтора года сидим. В Дубовом нам квартиру обещали. Там бывают обстрелы. Так нам еще квартиры в Шебекино предлагали…
В этой гостинице по-прежнему живут все, кого привезли сюда в феврале прошлого года. Выехала только одна семья.
— Стиральной машины как не было, так и нет, — говорит Вика. — Стираем в тазике. Мы тут сидим, забытые Богом люди. У нас в селе до сих пор обстрелы каждый день. Но у нас там бабушка одна живет все это время. Ей 82 года — и как-то живет без газа, без света, без воды. Кормит всех котов и собак, что там остались. Ей возили волонтеры дрова и продукты. И она наотрез отказывается уезжать — у нее кошки и собачки с ней в хате живут. Она говорит: «Ну как я их брошу?» Нам сказали, что 50 тысяч дадут только тем, у кого дома разбиты совсем. А мы и не знаем ничего про свои дома.
К Вике приехала тетя, чтобы помочь с уходом за мамой. Она уже две недели спит на полу.
— Вот надеюсь, может, нам раскладушку дадут, — говорит Вика.
Фото: Наталия Нехлебова