Африканский священник
Когда шасси самолета касаются взлетной полосы, пружина внутри меня наконец разжимается, и я могу расслабиться. В последнее время мне приходится часто летать, но, кажется, я никогда не привыкну вверять свою жизнь незнакомцу за железной дверью в кабине пилота. Итак, я снова в Кении.
Нет, я не прилетел сюда отдыхать. Мне вообще кажется, что Африка не самое лучшее место для отдыха. Здесь у меня дело: поддержать православного священника, отца Мефодиуса Кериуаки. Мы зовем его отцом Джоном ― такое имя он носил до принятия священства. Оно простое, и мы привыкли его так называть. Наверное, это не совсем правильно, но отец Джон не обижается.
Он вырос в семье, где было 13 детей. Вырос в сельской Африке, в доме, больше напоминающем сарай, ― среди повальной нищеты, где еда не была чем-то самим собой разумеющимся. И ежедневный тяжелый труд совсем не гарантировал, что снова не придется засыпать с пустым желудком.
Однажды православный священник пригласил голодного подростка Джона в свой дом и накормил. Они начали общаться, завязалась дружба. Через несколько лет Джон крестился. А затем решил, как и его друг, стать священником и посвятить свою жизнь Богу.
Сегодня отец Джон посвящает себя еще и 175 детям, которых он собрал вокруг себя в приюте святого Варнавы в кенийской деревне Джамбини. Здесь он заботится о детях из неполных семей и сиротах. Отец Джон прикладывает максимум усилий, чтобы накормить их, одеть и дать образование. Наша миссия в Африке – это скорее почтальонская работа: заработать, отложить, найти неравнодушных людей, хотя бы на время как-то облегчить быт ему и детям из приюта.
«Зачем помогать африканским детям? У нас своих хватает!»
Люди, далекие от темы помощи африканским детям, с подозрительностью и недоверием относятся к мысли, что африканцам нужно помогать. Достаточно почитать комментарии под каким-нибудь youtube-роликом о трущобах Найроби, где в нечеловеческих условиях живут более миллиона людей. Складывается ощущение, что комментаторы сами выросли в трущобах и потеряли всякое сострадание и человеческий облик ― столько враждебности, желчи, язвительных и оскорбительных замечаний. Удивительно, насколько может расчеловечиться человек.
Как правило, приводятся следующие аргументы: они сами выбирают так жить; пошли бы убрали ― все было бы по-другому; пусть идут работать; им просто нравится… В каком-то смысле зерно истины в таких рассуждениях есть. Но это далеко не вся правда.
Когда ребенок растет в условиях нищеты, пренебрежения к гигиене, с постоянным чувством голода и, увы, рано познает уличную жизнь, криминал, проституцию ― он становится заложником ситуации, которую не выбирал.
Он родился в этих условиях и перенимает те формы и модели поведения, которые транслируют родители и диктует окружающая среда. Когда в Кибере, просто чтобы не умереть с голода, родители отправляют свою дочку вопреки ее воле на «панель» ― выбор есть у родителей. У самой девочки или мальчика такого выбора уже нет.
Нам же, наблюдателям со стороны, остается только сострадать, любить и молиться. Хочешь помочь ― помоги. Не хочешь ― лучше молчи и благодари Бога, что родился там, где родился, и не познал того, с чем столкнулись эти дети.
Богатырь заплакал
Когда мы познакомились с отцом Дионисием ― православным священником, который трудится в трущобах Киберы ― он выглядел уставшим и грустным. Его лицо не выражало практически ничего. Еще год назад он был обычным сельским священником. И, кажется, новое назначение ввергло его в состояние какой-то растерянности.
Великан с грустными глазами. Мы провели вместе целый день, а я так ни разу и не увидел его улыбку. Хотя африканцы способны проявлять радость там, где для европейцев она немыслима.
Большинство священников, с которыми я сталкиваюсь в Восточной Африке, полны энтузиазма, способны на улыбку, танец, надежду. А в отце Дионисии я читаю лишь усталость, сострадание, беспомощность. Это не мешает ему служить. Дети в школе и при храме выглядят лучше, чем на улицах Киберы. Он тоже пытается давать детям образование и кормить их. Но здесь, в Кибере, все гораздо жестче.
После небольшой программы помощи детям мы отправились в трущобы, где, собственно, все они и живут. Ничего более страшного, грязного и тесного я в своей жизни не встречал ― как будто оживает какой-то апокалиптический сюжет. Город медленно отгораживается от Киберы, как бы лишая людей даже маленькой надежды, что когда-нибудь что-то изменится.
Жилища представляют собой сбитые из досок, ломаной жести и проволоки, перекошенные помещения 2х2 метра, зачастую без окон. Их так много, и они настолько маленькие, что с трудом отличимы от общественного туалета. В каждом таком «доме» живет семья ― в среднем 5-6 человек. Многие из проживающих здесь детей посещают православную школу и приход отца Дионисия. Спят они в этих лачугах, с маленькими окнами, в удушливом смоге гниения, протухшей еды и паленой резины.
Нас сопровождают охранники ― без них ходить по трущобам нельзя. Бич Киберы ― ВИЧ, проституция, наркомания, алкоголизм. И только здесь я начинаю понимать грусть нашего проводника, его печаль. Как им помочь? Большую часть своего времени дети вынуждены проводить здесь. Они быстро привыкают к уличной жизни, кучкуются, играют на ковре из мусора в футбол. Их пестрые одежды, дешевые яркие шлепанцы видишь издалека и потом долго не можешь забыть.
Людей очень много. Дети бегают возле домов. Их матери тут же, рядом с открытой канализацией, жарят в масле картошку. Везде запах гнили и канализации. Фигура отца Дионисия маячит впереди нашей группы. Он похож на грустного богатыря, который обходит свои владения. Мне становится понятна его усталость. Очень хочется быть хоть чем-то полезным.
Уезжая, неловко сую ему в руки какие-то подарки для детей и небольшие деньги ― и он плачет… Крепкий, сильный, но уставший мужчина лет около 40 начинает плакать… Потому что в Кибере он не случайный человек. И точно на своем месте.
Африканское православие
Африканское православие ― явление интересное. Как ни странно, оно гармонично вписывается в пестроту Кении, да и всего африканского континента. Наверное, потому что на фоне различных религиозных групп выделяется своей статностью, упорядоченностью.
Кенийцы очень религиозны. Преобладают здесь протестантские церкви, но встречаются и мусульмане. Нередко встречаются и африканские верования, совершенно непонятные и чуждые европейскому человеку.
Православных христиан в Кении около миллиона. Вместе с католиками они выделяются из всех остальных религиозных групп. Прежде всего выделяют их основательные храмы из камня, вокруг которых нет мусора. А он здесь повсюду. Мусора настолько много, что кажется, его свозят сюда со всего мира и сбрасывают прямо под ноги.
Во время нашего путешествия в отдаленные кенийские деревушки для помощи тем священникам, которые трудятся в особенно тяжелых условиях, мы встречали настолько убогие строения, что с трудом могли угадать в них церковь. Но, опять-таки, вокруг было чисто ― чувствовалось желание навести порядок. Как известно, слово «Церковь» во времена первых христиан означало собрание людей, а не здание. Так вот, в Кении это слово сохранило свое первоначальное значение. Здания не играют здесь большой роли. Ведь бывает, что есть храм, а Церкви нет…
Возглавляет православную Церковь митрополит Кенийский Макарий ― невероятный по своей харизме человек. Талантливый музыкант, окончивший Оксфорд, он последовал совету своего духовного отца Софрония Сахарова, автора известной книги «Старец Силуан», и посвятил свою жизнь Африке. Скромный, доступный, чуждый всякой официальности, он горячо любим всеми священниками и верующими.
Африка привлекает русского человека природой, экзотическими животными и, конечно же, океаном. Город Момбаса на побережье Индийского океана ― один из наиболее известных курортов. Каждый раз, когда приходится бывать в этом городе, я задаюсь вопросом: как же можно здесь отдыхать? Ведь, чтобы добраться до океана, приходится ехать через тонны мусора, по разбитым дорогам, среди нищеты. Конечно, я не бывал в дорогих отелях на побережье, но, думаю, спрятать весь этот бедлам едва ли возможно.
Русские ― это холод и военная мощь
Чаще всего мы бываем в центральной части страны. Объяснить местным, что мы из Беларуси, невозможно, для них мы ― русские. Россию знают все, но знают о ней мало. У большинства она ассоциируется с холодом и военной мощью.
Помню, пристал как-то ко мне продавец сувениров. Тычет в меня браслетами: купи да купи. Чтобы он отстал, я выпалил: «Донт спик инглиш. Айм рашен». Парень впал в ступор, вспоминая хоть что-то по-русски, но безуспешно. Начал отставать. Вдруг слышу радостный вопль: догоняет меня этот товарищ и на всю улицу орет на русском: «Смерть Америке!»
Зато православные кенийцы знают о русских святых. Нередко в храмах можно увидеть иконы Серафима Саровского, Сергия Радонежского.
Наша Церковь представляется им сильной и образцовой. Многие мечтают попасть на Валаам или в Оптину пустынь.
Политическая ситуация в стране относительно стабильная. За исключением периода выборов. Тогда обязательно будут демонстрации и обязательно жертвы. Кения граничит с Сомали, которую многие считают одной из опаснейших стран мира. Из Сомали в Кению попадают беженцы. Среди них ― большое количество радикально настроенных исламистов. Периодически случаются теракты, похищения людей. Поэтому, находясь в этих регионах Африки, нужно быть бдительным и осторожным. Хотя в целом кенийцы очень благожелательны, и, если вы попадете в беду, то наверняка придут вам на помощь. Совершенно бескорыстно. Мы убеждались в этом неоднократно.
Перспектива в детях
Две недели в Кении пролетают быстро. С каждой поездкой прикипаешь к этой стране все больше и больше. Хотя, скорее, не к стране, а к детям, отцу Джону, митрополиту Макарию. Несмотря на суету, закупки, долгие дороги и развоз продуктовых посылок ― все здесь становится своим.
Если говорить о перспективах, то здесь я повторю слова митрополита Макария: «Перспектива может быть лишь в детях. Нужно их спасать, кормить, давать образование, закладывать в них новые мысли, показывать им другую жизнь».
Опять же, все это нужно лишь тем, кому Господь положил на сердце понимание важности такой миссии. Каждому свое…
Детям Африки нужно помогать просто из милосердия, из любви к Богу, из благодарности. Ведь они наши братья, а старший несет ответственность за младшего, богатый за бедного, духовный за новоначального. И в этом есть невероятный кайф ― отдавать.
На каком-то этапе я вдруг понял, что наша миссия даже более важна для нас самих, чем для наших африканских братьев и сестер. Мы живем в вечном брюзжании, недовольстве, среди постоянного, нередко придуманного, стресса. Все не то и все не так… А ведь могло бы быть и по-другому, как в Кибере например.
Глядя на трущобы, нищие деревни, приют, я благодарю Бога за то, как много у меня есть: за воду, которой вдоволь, тепло, электричество, больницы, милицию ― все это начинаешь воспринимать как Божий дар.
То, что не могут сделать наши идеологические потуги, ― делает Бог. Ты вдруг понимаешь, что в этой короткой жизни тебе невероятно повезло родиться в прекрасной стране с замечательной культурой, среди хороших людей.
Когда шасси отрываются от взлетной полосы и самолет взмывает в небо, пружина внутри меня вновь сжимается: я опять ничего не контролирую. Впрочем, как и всегда. Но глядя в иллюминатор, я надеюсь, что снова сюда вернусь.