Беременность за решеткой — дар небес
— В тюрьме очень сложные пациенты: многие употребляют наркотики, алкоголь. Как получилось, что вы попали туда и не испугались работать с заключенными?
— После Медицинского университета я вернулась в родное село и пошла работать в ЦРБ. Как-то на встрече с бывшими однокурсниками я заикнулась, что мне очень тяжело там работать. Один товарищ сказал, что требуется человек в больницу ГУФСИН. Нужно ездить в командировки, смотреть женщин. И я решила попробовать.
Уволилась из ЦРБ, приехала в Красноярск. Я сразу же попала в уникальное подразделение – Медицинский автопоезд, который оказывает помощь женщинам в отдаленных районах края, не только осужденным, но и местным. И скоро мы поехали в первую командировку.
В составе автопоезда огромные машины, в кузове которых целые медицинские кабинеты. Приезжаем в населенный пункт, где есть колония, разворачиваем амбулаторный госпиталь. Оборудование все есть, а в ЦРБ у меня даже кольпоскопа не было. Конечно, условия работы тяжелые, ездили и зимой в минус 40, простывали. Но возможность работать перекрывала все. Я не зацикливалась на том, что это осужденные, меня это не пугает, хотя у многих туберкулёз, ВИЧ и гепатит.
Да, бывает тяжело с некоторыми, особенно после приема дезоморфина, когда выжжены не просто сосуды и вены, но и нервные пучки — отнимаются конечности. Но я им могу помочь как врач – у меня для этого есть всё необходимое.
И самое удивительное – здесь почти нет абортов. Беременность в тюрьме женщина воспринимает как дар небес, это чудо, которое с ней приключилось и на которое нужно молиться.
Кроме того, беременным и условия полегче, и на поселок могут пораньше перевести. С медицинской точки зрения тоже чудо. Длительные свидания бывают от силы раз в полгода, попробуй, успей забеременеть. Да и не у всех есть мужчины, готовые на эти длительные свидания приходить.
Екатерина Сухарева
— Сложно ли чувствовать сострадание к этим женщинам? Была ли история, которая особенно запомнилась вам?
— Любая, даже самая безнадежная заслужила свой шанс. Однажды к нам привезли женщину из СИЗО с очень тяжелой историей. Рак шейки матки 4 стадии, ВИЧ, гепатит, наркозависимая. Мы должны были ее обследовать и на время следствия отпустить – заболевания очень сложные.
А она такая веселая, молодая совсем девчонка, около 30-ти. Дочка 13-летняя к ней ходила, пока мама сидела. Женщина кололась, гуляла, пока не почувствовала, что болеет. Пообещала родным, что все бросит, вернется к нормальной жизни. Но узнав, что все бесполезно — последняя стадия, опять ушла в загул. И жила в таком состоянии полгода, пока не попала за наркотики.
И вот мы на УЗИ видим, что у нее в матке ребенок, примерно 20 недель, малыш замер и почти мумифицировался уже. А она даже не понимала, что беременна. Решили оперировать. И женщина выжила, повезло ей, если так можно выразиться. Не знаю, что с ней сейчас, но она довольно долго после того прожила.
Будешь молиться кому угодно, лишь бы женщина выжила
— Как вы выбрали специальность, почему именно гинеколог-хирург?
— С раннего детства мечтала стать врачом. Бабушка моя была ветеринаром, и я постоянно пропадала у неё на работе. Потом была серьёзная болезнь – остеомиелит бедра. Практически всё детство я провела в больнице, перенесла несколько операций, выжила чудом.
Именно тогда я узнала, что есть добрые люди: медсестры, врачи, друзья моих родителей. По-новому открыла для себя папу и маму – впервые, и единственный раз в жизни видела, что мой «железный» папа плачет! Я поняла, что моя жизнь спасена не зря, что в благодарность за исцеление я должна быть причастна к излечению людей.
Уже на третьем курсе медицинского я ночи напролёт дежурила в БСМП, бредила хирургией. После окончания университета вернулась в родной Дзержинский район. На тот момент там была свободна ставка гинеколога. Представляете, 16 тысяч населения, полноценный роддом, гинекологическое отделение, амбулаторная служба — и я одна, только окончившая годовую интернатуру.
Я просто жила в этой больнице. Домой ходила, чтобы поесть и поспать.
Только заснула, звонят из «скорой»: кто-то рожает, у кого-то кровотечение. Труд адский. Были ситуации, когда в роды нельзя пускать, нужно кесарево, а анестезиолог в отпуске.
Когда впервые зашла в родовую, удивилась – там кругом иконы висят. Спросила, к чему это. Акушерки уклончиво отвечают: «Ну, дарят, сами приносим». А потом, когда при мне произошла первая сложная ситуации и я подумала: “Господи Боже, помоги!” — поняла, зачем иконы. Так они и висели у нас, хотя это нарушение санитарных правил. Когда СЭС приезжала, мы их снимали.
Приехала я с тетрадками, где все по порядку расписано, что за чем делать, например, «вот эту манипуляцию можно провести только один раз». Пожилая коллега-наставница улыбнулась: «Ты подожди еще». Но вскоре случилась ситуация, когда все попробовали по алгоритму, но не помогло. Сделали еще раз, и еще раз, и еще. Помогло. Это было мне уроком: когда уже ничего не помогает, начинаешь делать что угодно, всем молиться, лишь бы женщина выжила.
Фото: Андрей Рудаков / Фотопроект «Родинки на карте»
-Какие еще сложности были?
Я так и не научилась спокойно относиться к абортам. Это, пожалуй, самый большой минус моей профессии, единственный момент, с которым я до сих пор не могу смириться. В ЦРБ два раза в неделю работал абортарий, по 5-6 абортов в день. Представляете, сколько душ я загубила своими руками. Какое кладбище.
Были очень мерзкие ситуации. Одна взрослая женщина несколько раз ходила ко мне на аборт, дома у нее уже был один ребенок. Однажды я не выдержала и говорю: “Подумайте, может быть, родите второго, возраст у вас замечательный, материнский капитал получите”. А она: «Давайте, вы мне посчитаете, мальчик там или девочка. Если мальчик – оставлю, а если девочка – сделаем аборт». Я рассердилась: «Что я вам, гадалка». В общем, сделали мы аборт. Через несколько месяцев она приходит вновь и говорит: “Этого мы с мужем решили оставить». То есть, получается, можно было и кого-то из тех, загубленных, оставить?!
Я порой вредничала, говорила, что не возьму на аборт, пока не купите контрацептивы. Хотя не имела права, конечно. Многие потом так и считали, что ко мне на аборт нужно приходить только с контрацепцией: спираль, таблетки несли. Вот таким незаконным способом нам удалось даже снизить количество абортов.
Некоторые возмущались: «Вы не имеете права такое говорить». Отвечала: «Это я завтра буду в абортарии по запчастям доставать вашего ребенка: ручки, ножки. И вы думаете, я не имею права спросить, почему вы собираетесь это сделать?». Люди не понимают, насколько это тяжело морально, какое это кощунство и грех.
Ведь ко мне тут же приходили и другие женщины, которые рыдали, что не могут забеременеть.
Фото: Виктория Ивлева / lenta.ru
Твердо решила, что вылечусь и сразу уволюсь
-Туберкулез не обошел вас стороной. Как хватило смелости вернуться на эту работу вновь после болезни?
— Когда человек выбирает профессию врача, он понимает, что будет работать с больными людьми. И может заразиться чем угодно: туберкулёзом, ВИЧ, гепатитом, чесоткой. Стопроцентной профилактики этого, к сожалению, нет. Маска, перчатки — большего пока не придумали.
Конечно, сначала был шок, стресс огромный. Чтобы подтвердить, какой формы туберкулез, должно пройти несколько месяцев, как минимум три. Дождаться, когда придут посевы. Вот это было самое страшное время. Я закрылась от всех, к родителям не ездила, думала — заразная, а там маленькие дети. Сидела дома с котом. Вычитала, что кошки, если заразятся, лечению не поддаются, их только усыплять. Сутками держала форточку открытой, вымораживала квартиру.
Когда пришли результаты, стало понятно, что форма не заразная, и уже произошло самоизлечение, конечно выдохнула. Пропила для профилактики положенные препараты. И твердо решила, что вылечусь и сразу уволюсь.
Но смена работы – тоже огромный стресс, для иммунитета это небезопасно. Вышла на работу, а мне все так рады были, так жалели.
Тетрадка с благодарностями как специально на глаза попалась, а там: «Екатерина Петровна, спасибо, вы вернули меня к жизни», «Вы дали мне шанс…», «Вы меня спасли…», «Спасибо вам, что вы здесь…». Думаю, ладно, еще немного поработаю.
Потом задумала операцию провести, которую раньше никогда не делала — вдруг не будет такой возможности. А вскоре моя коллега ушла на повышение. Найти человека в нашу больницу непросто. Приходили многие, потом перезванивали: «Я ВИЧа боюсь». Сейчас, конечно, нашли отличного специалиста, но я уже опять втянулась.
Если мальчик – оставлю, а если девочка – сделаем аборт
- С вашим приходом в тюремной больнице началось активное внедрение оперативной гинекологии. До этого женщин вообще не оперировали?
- Да, гинекологическая помощь существовала в основном на амбулаторном уровне. Экстренная помощь оказывалась в муниципальных учреждениях.
Через некоторое время стало понятно, что у большинства наших пациентов очень много патологий, которые требуют и оперативного вмешательства. Конечно, им помогали, возили на операции в городские больницы. Но практически это очень сложно. Все выезды с конвоем, собаками, видеокамерой.
Я предложила руководству больницы оперировать женщин здесь, на месте. Мне пошли навстречу, оборудовали всё, что необходимо. Буквально через год отправили на учёбу. Я научилась делать лапароскопические операции.
Конечно, нам и сейчас иногда приходится вывозить пациентов, например, на МРТ или для лучевой терапии. Но практически все операции, в том числе онкологические, мы теперь делаем здесь – это более 150 гинекологических оперативных вмешательств в год.
Все имеют право на человеческое участие
-Вам важно, по какой именно статье эти женщины сидят в тюрьме?
Неважно, какое преступление совершили эти женщины, они имеют право на человеческое участие и внимание, с ними работают психологи, воспитатели, их посещают священники. Я тоже всегда разговариваю со своими пациентками. Жалко всех. У всех какая-то семейная трагедия. Они не выбирали свою судьбу. Чтобы противостоять порочной среде, нужно быть очень сильной, не у всех это получается.
Однажды к нам попала женщина, абсолютно нормальная, приличная, благополучная, ранее не судимая. У неё была огромная опухоль в малом тазу. Пока шло следствие, она находилась в больнице и мне надо было её лечить. Опухоль жила в ней уже 10 лет… Спрашиваю, почему раньше в больницу не обратились. А она: «Семья, дети, работать надо было, в поликлинике очередь. А когда уже снаружи стало видно — просто боялась».
Мы её прооперировали, оказалась доброкачественная миома матки. И тут выясняется, что женщину оправдали и освободили из-под стражи. По сути, она за решеткой пролечилась и вышла на свободу.
Никогда не забуду ещё одну женщину. Многодетная мама, дома пятеро детей. Её доставили по санитарной авиации экстренно, из далёкой таёжной колонии, практически сразу после вынесения приговора. Открылось кровотечение. Оказался рак шейки матки 4-й стадии, распад. В связи с тяжелым заболеванием ее освободили. Вызвали мужа, он забрал ее домой, чтобы хоть дети успели попрощаться.
Тяжелобольные осужденные могут быть освобождены по решению суда, но только если о них есть кому позаботиться на воле. Если у них никого нет, они остаются здесь, в хосписе. Для меня невыносимо видеть, когда смертельно больных осужденных не забирают домой родные, а просто оставляют здесь умирать.
Красивые косметические швы — моя фишка
— Судьба женщины за решеткой отличается от судьбы мужчины?
— Женщины чаще всего оставляют на свободе детей. Хорошо, если с отцом или бабушкой, но чаще в детском доме. Поэтому им в неволе в разы тяжелее. В обычной жизни они могут про детей забывать, их лишают родительских прав, но они зальют это водкой, и вроде бы ответственность притупляется, все проблемы уходят на второй план. А здесь-то они трезвые, мозг проясняется. Начинаются слезы, письма, звонки. Обещают, что как только выйдут, бросят пить, займутся детьми. А потом через несколько месяцев – здрасте.
Поэтому я никогда не хотела бы встретиться со своими пациентками на воле. Очень боюсь разочароваться.
Ведь женщина создана для красоты, для любви, для материнства. А женщины, попавшие в тюрьму, забывают об этом.
Они курят, матерятся, проявляют агрессию, вплоть до драк. И большинство из них – физически покалеченные люди, так как страдают алкоголизмом и наркоманией, у многих шрамы от ножевых ранений.
Считаю, что в мою обязанность входит напомнить им о том, что они женщины. Не только словами, но и работой. Я пытаюсь всеми силами сохранить их репродуктивную функцию, ведь материнство может из заключенной сделать мать, а значит – настоящую женщину.
Екатерина Сухарева (в центре)
Я люблю свою работу, хотя это может звучать парадоксально. Несмотря на периоды отчаяния и слезы, я вижу результаты в виде исцеления людей. Это вдохновляет. И ещё, я же оперирующий врач. А это адреналин, все хирурги зависимы от скальпеля. Любая операция — это риск. И искусство.
Например, я всем женщинам делаю только косметические швы — это моя фишка. Меня саму ещё в детстве доктора не очень красиво зашили, и я тогда дала себе слово, что, если стану хирургом, всем буду делать только косметические швы. Бывает, сами пациентки говорят: «Да мне всё равно, шейте, как хотите». А я хочу, чтобы было красиво, они же женщины.
Светлана ХУСТИК.
Фото пресс-службы ГУФСИН по Красноярскому краю
и из личного архива Екатерины Сухаревой.