Жития древнерусских святых как источник по истории древнерусской школы и просвещения

Перейти на главную страницу журнала «Альфа и Омега»

История русской школы и просвещения — мало разработанная область нашей исторической науки, в ней очень мало установлено твердых научных положений. Исторические исследования дают здесь вместо фактов больше субъективные предположения, продиктованные предвзятыми тенденциями. Обстоятельных научных исследований, которые бы представляли общую историю русской школы^¹ и просвещения, можно сказать, нет. Мы имеем только или общие характеристики школьного и просветительского дела на Руси, или же частные характеристики отдельных представителей русского просвещения, отдельных периодов из истории русской школы^². Особенно печально обстоит дело в отношении древнерусской школы и просвещения. Скудость показаний, которые даются на этот счет историческими памятниками, лишают историка возможности дать цельную и объективно точную картину хода школьного и просветительского дела на Руси.

Характерную иллюстрацию того, как мало определенного и прочного дают для цельной истории русской школы и просвещения наши научно-исторические монографии, представляет вышедшая в 1900 году книга В. В. Григорьева “Исторический очерк русской школы”. Автор этой компилятивной книги использовал все важнейшие труды, относящиеся к его теме, и все же его построения по истории древнерусской школы и просвещения обосновываются от начала до конца главным образом на “теории вероятностей”.

Характеризуя состояние русской школы и просвещения в домонгольский период, автор на первой же странице утверждает: “Так как в это время (княжение Владимира Святого) для распространения и утверждения христианства была существенная потребность в священниках, то в школах обучались главным образом те из народа, которые подготовляли себя к священству. Обучившиеся книжному знанию священники в свою очередь должны были открывать школы при своих домах и обучать детей грамоте и этим содействовать распространению грамоты”^³. Все это утверждение не имеет за собою ни одного прямого исторического свидетельства, и есть простое предположение^⁴.

Сообщение автора о князях Всеволоде Ярославиче, Романе Ростиславиче, Ярославе Владимировиче, о княжне Янке, дочери Всеволода Ярославича^⁵, согласно которому они заботились об училищах и давали на них подаяния, основаны на показаниях Татищевской летописи, а те, по авторитетному мнению Е. Е. Голубинского, суть плод досужего вымысла самого Татищева^⁶. Поэтому решительное утверждение, что “русские князья вместе со своими приближенными из лиц высшего сословия, следуя примеру великого князя Владимира Святого, ревностно заботятся о распространении грамотности как в своих семьях, так и в своем государстве, являются первыми водворителями образования на Руси и его главными двигателями: они повелевают открывать школы” висит в воздухе, имея своей фактической основой только один пример Ярослава Мудрого. Еще беспочвеннее раскрытие роли духовенства в деле школьного образования. “Уже с первого водворения образования на Руси, православное духовенство, — говорит автор, — является тем сословием, на которое падают по преимуществу все заботы о народном воспитании и обучении. Лица высшей духовной иерархии дают наставления учителям, содействуют открытию училищ <…> Главными же проводниками образования в народную массу являются православные священники, которые, обучившись книжному знанию, по приказанию великих князей должны были открывать при церквах школы и знакомить детей с учением книжным <…> Таким образом, кроме своих непосредственных обязанностей как пастырей церкви, русскому духовенству с его возникновения поручается учреждение школ и учительство в них: приготовляя в своих школах будущих служителей церкви, обучая также всех желающих из народа грамотности и слову Божию, священно- и церковнослужители являются первыми русскими народными учителями”^⁷.

Конечно, в этих словах очень хорошая, радующая благочестивое сердце русского читателя картина, но вот беда: откуда знает все это автор?! Ни древнерусская летопись, ни другие памятники древнерусской письменности не говорят ничего такого. Все это лишь предположения, которые выдаются за факты^⁸. Указывая значения монастырей как главных рассадников книжного образования и письменности, автор утверждает: “упражняясь в делах благочестия, иноки наставляли и всех приходящих в истинах веры и в христианской добродетели; для этой цели, между прочими средствами, они сами занимались книжным делом”^⁹. Что иноки занимались религиозно-нравственным учительством — это несомненный факт, но чтобы они именно для этой цели сами учились книгам — это неправда: они учились ради удовлетворения собственных духовных запросов, а выступление на дело учительства обуславливалось обстоятельствами, от них не зависевшими. Утверждая образовательное значение женских монастырей, автор ссылается только на мнимый факт, что святая Евфросиния Полоцкая (†1173), наученная книжному писанию, устроив монастырь, “сделала обучение грамоте одною из главных обязанностей инокинь”^¹⁰. На самом же деле из исторических источников мы знаем только, что Евфросиния бралась учить грамоте свою родную сестру, которую тут же и постригла в монахини^¹¹.

Перечисляя предметы школьного обучения, Григорьев наряду со чтением и письмом указывает и на церковное пение; но что он говорит по поводу этого последнего, не имеет ни малейшего отношения к школьному обучению^¹². Демественники, о которых сообщает летопись, не имели никакого отношения к русской школе грамоты. По вопросу о дисциплинарных средствах автор черпает сведения из сомнительных показаний Татищевской летописи о деятельности первосвятителяМихаила, самое существование которого сомнительно^¹³. По характеру своему школы домонгольского периода определяются автором как частные “учебно-воспитательные заведения”^¹⁴, но в подтверждение такой характеристики делается ссылка лишь на неопределенное показание летописи об устроении училища при Владимире. Столь же проблематичны и замечания Григорьева о книжном деле: “чтение книг и перевод их были любимыми занятиями великих князей, их семьи, лиц, приближенных к ним, и народа<…> изучение книг божественных и составление с них списков — было главным занятием грамотных монахов”^¹⁵.

Изображая состояние школы и просвещения в послемонгольский период, автор присоединяется к воззрению митрополита Макария и Е. Е. Голубинского, что монгольское нашествие не имело рокового значения для судьбы русской школы и просвещения, но что то и другое оставались “все на той же ступени, правда, невысокой, на какой были и до монголов”^¹⁶. В характеристике образованности Московской Руси XV–XVII в. он принужден опираться только на авторитет профессора А. И. Соболевского^¹⁷. Но утверждения А. И. Соболевского о широкой распространенности грамотности среди духовенства высшего и низшего основываются по необходимости главным образом на аргументе по умолчанию: “мы не имеем вовсе указаний на существование неграмотных”^¹⁸; а такого рода аргумент не является вполне твердым и решительным. Весьма проблематично общее утверждение относительно распространенности грамотности на Руси в XV–XVII веках: “то количество грамотных, какое было в Московском государстве в XV–XVII веках, казалось людям того времени вполне достаточным, и мы совсем не слышим ни от правительства, ни от частных лиц жалоб на недостаток в них; равным образом мы не слышим ни от кого никому никаких похвал за простую грамотность, не замечаем, чтобы простая грамотность сколько-нибудь высоко ценилась”^¹⁹. Все основания, приводимые в пользу этих положений, по необходимости не имеют решающего характера. Отмечается “ряд указаний, что одно умение читать и писать в XVI–XVII веках многих не удовлетворяло”. Но один тот факт, что находились люди, которых простая грамотность не удовлетворяла, не может с решительностью доказывать, что вообще “простая грамотность невысоко ценилась”.

Затем ссылаются на известные слова Геннадия (святителя Новгородского — Ред.), который идеалом духовного лица ставит знание “силы божественных Писаний и церковного порядка”. Но не должно упускать из внимания, что Геннадий скорбит собственно не о том, что в его время не было таких идеальных духовных лиц, а о том, что он не мог найти достаточно людей, которые были бы, по крайней мере “грамоте горазды”; он жалуется, что вместо последних ему представляли для поставления “мужиков невежд”. Наконец, ссылаются на свидетельства жития преподобного Максима Грека. Но тот факт, что Максим Грек был хвалим за то, что был “словесного любомудрия зело преисполнен, священныя же философии до конца навыкл”, не в состоянии вполне обосновать заключение, будто “значение придавалось тогда лишь людям, вполне изучившим Священное Писание и святоотеческие творения и проникшим в их смысл, а сверх того, свободно владевшим церковнославянским языком”. Из свидетельства жития Максима следует лишь то, что тогда ценили таких начитанных людей, но, чтобы тогда мало или вовсе не ценились менее начитанные люди, этого житие прямо не говорит. Наконец, что касается предположения, будто бы Московская Русь XV–XVII веков имела еще особые училища, специальные для тех подростков, которые предназначались в священники и в диаконы, то ни слова святителя Геннадия и Стоглава, ни свидетельства жития Александра Ошевенского и грамматики Мелетия Смотрицкого не дают что-либо решительное в его пользу. Изучения “силы Писаний и церковного порядка” Геннадий и Стоглавый собор могли требовать и от обычных школ, к которым несомненно принадлежала и школа дьяка, “наказавшаго добре божественным Писанием” и преданием Святых отец^²⁰ преподобного Александра Ошевенского; Мелетий Смотрицкий знал и имел в виду древние обычаи, наверное, не Московской Руси, а Литовской.

Необходимость новых изысканий в области первоисточников истории древнерусской школы и просвещения, таким образом, очевидна. Из этих первоисточников к числу наименее исследованных принадлежат древнерусские жития святых. Литературных работ, специально посвященных исследованию древнерусских житий как источника истории русской школы и просвещения, русская ученая литература до сих пор не имеет, хотя общее изучение памятников древнерусской житийной литературы сделало уже серьезные успехи^²¹.

Правда, ученые исследования по литературе древнерусских житий святых установили очень низкий взгляд на них как на исторический источник. Три особенности житий обусловливают такой взгляд. Во-первых — сочинительство фактов в смысле перенесения событий не только отечественной, но и древней Церкви в жизнь другого лица^²². Во-вторых, при истинности факта — одностороннее к нему отношение. “Дорожа лишь той стороной явлений, которая обращена к идеалу, биограф забывал о подробностях обстановки, места и времени, без чего для историка не существует исторического факта”^²³. “Часто кажется, что в рассказе жития таится меткое наблюдение, живая черта действительности; но при анализе остается одно общее место”^²⁴. Наконец, в-третьих, — преобладание формы над фактическим содержанием. “С житием в настоящем смысле слова считали неразлучной ту искусственную форму, которая установилась и господствовала в древнерусской литературе с XV века”. Отсюда “в типическом образе святого, как он рисуется в житиях, рядом с чертами индивидуальными, имеющими значение действительных фактов, легко заметить черты общие, однообразно повторяющиеся едва ли не в каждом житии”^²⁵. Уже эти общие положения науки об исторической ценности житийного материала не оставляют места для особенно радужных надежд на извлечение из житийной литературы каких-либо ценных сведений о русских школах и просвещении.

Но есть и еще более частные выводы, которые сводят всякие подобного рода надежды до ничтожного минимума. Оказывается, что именно тот период жизни святых, который наиболее важен для истории русской школы и просвещения, именно период детства и юношества наиболее страдал от неблагоприятных условий житийного творчества. Обзор источников житий дает заметить, что биограф очень редко имел одинаково полные сведения о всех периодах описываемой жизни. В житиях основателей монастырей такие сведения ограничивались большею частию временем жизни святого в монастыре. Вот почему рассказ о судьбе святого до этого периода в житиях особенно обилен общими местами и дает мало годного исторического материала^²⁶.

Выводы исторической науки приводят здесь исследователя истории русской школы и просвещения буквально в отчаяние. “Редкий биограф не начинал своего рассказа известием, что святой родился от благочестивых родителей и в известный срок духовно возродился крещением, и это известие нисколько не зависело от того, знал или не знал биограф что-нибудь о родителях святого. Таковы же описания юности святого и его первых опытов в иночестве, очень пространно и однообразно излагаемые в житиях: это — отвлеченные характеристики благонравной юности и строгого иночества вообще, а не черты из жизни Антония Сийского или Арсения Комельского; их содержание есть лишь развитие заглавия биографии, ибо без этих черт описываемая жизнь не могла бы стать предметом жития”^²⁷. Сюда принадлежат “известия”, что святой, родившийся в глуши древнерусской деревни, именно на седьмом году выучивается грамоте и 12 лет уходит в монастырь, внезапно увлеченный Евангельскими словами о тех, кто оставляет родителей ради имени Христа, и биограф заносит это в рассказ, хотя бы ничего не знал о детстве святого^²⁸.

Несмотря на это, все же задача рассмотрения житий святых в качестве источника для истории русской школы и просвещения не должна быть оставлена вовсе без внимания. Положим, что жития святых дают мало годного исторического материала, но в такой скудной материалом научной области, как история русской школы и просвещения, чрезвычайно важно всякое сведение, вносящее сколько-нибудь света в изучаемую сторону древнерусской жизни. Во-вторых, понятие “просвещения” в применении к истории древней Руси не должно быть понимаемо только в узком смысле общего интеллектуального развития, знакомства с общеобразовательными науками и искусствами. Кроме такого просвещения, существует просвещение религиозно-нравственное, состоящее в усвоении правильных понятий христианской веры и жизни. Если по незнакомству агиографа с детским и юношеским периодом жизни святого он не может дать сведений о школьной жизни последнего, то это нисколько не мешает вместо того при описании монашеского периода жизни святого обрисовать степень его просвещенности в первом смысле этого слова и значение в истории русского просвещения, понимаемого во втором смысле. Сведения последнего рода не могут быть вовсе опущены в содержании житий: ведь святые подвижники как руководители религиозно-нравственной жизни монахов ли, мирян ли, тем самым необходимо являются распространителями религиозно-нравственного просвещения. Отсюда жития могут быть рассматриваемы в качестве источника истории религиозно-нравственного учительства преимущественно русского монашества. Особенно это должно сказать о том отделе каждого житийного повествования, который содержит чудеса святого и который историческая наука признает наиболее ценным в историческом отношении^²⁹. Наконец, пусть многие сообщения имеют шаблонный характер, будучи тождественны многим житиям, пусть некоторые сведения просто сочинены автором жития, но ведь и шаблон только тогда может удержаться, если он не идет вполне в разрез с наличной автору действительностью; но ведь и сочинять автор мог только путем такого или иного перенесения наличной действительности в область прошедшего. А если так, то жития, не выражая тех бытовых условий, при которых жило описываемое в них лицо, могут выражать те условия, при которых жил сам автор жития.

Все эти соображения и побудили нас при ознакомлении с древнерусскими житиями в качестве элементов уставных чтений^³⁰ собрать и документально выяснить характер тех замечаний, какие даются здесь по истории древнерусской школы и просвещения.

I.

Первый и основной вопрос, предъявляемый ко всякой школе, есть вопрос о ее типе. Ученые исследователи, предъявляя этот вопрос к древнерусской школе, дают неодинаковый ответ относительно двух периодов древнерусской истории: домонгольского и послемонгольского. Относительно первого ученые мнения, как известно, расходятся. Одни ученые во главе с Карамзиным утверждают, что русская школа была во весь этот период общеобразовательной школой, дававшей научное просвещение. Другие склонны утверждать, что такого просвещения русская школа никогда не давала. Среднее место занимает между ними знаменитый историк Русской Церкви Е. Е. Голубинский, утверждающий, что русская школа хотя и давала научное просвещение, но лишь короткое время, в самом начале истории христианской Руси — при святом Владимире и его сыне Ярославе. Из литературы древнерусских житий к указанному спору имеют отношение три памятника: Киево-Печерский Патерик, житияЕвфросинии, княжны Полоцкой, и Евфросинии,княжны Черниговской.

В Киево-Печерском Патерике в житии Феодосия есть примечательное место: “И датися веля на учение Божественных книг единому от учитель, якоже и сотворив, вскоре извыче вся грамматикия всем чюдитися о премудрости и разума детища, и о скором его учении”^³¹. Это место приводится Е. Е. Голубинским в качестве возможного подтверждения его утверждения о неудавшейся попытке святого Владимира ввести на Руси истинное школьное образование^³². Есть, однако, основания думать, что указанное место совершенно не может служить к подтверждению мнения профессора Голубинского. Дело, во-первых, в том, что выражения “грамматикия”, под которым Е. Е. Голубинский разумеет “все науки”, возможно, не принадлежит автору жития, а есть позднейшая случайная поправка слова “грамоты”. По крайней мере в древнейшем списке жития Феодосия, принадлежащем XII веку, вместо выражения “вся грамматикия” стоит “вся грамоты”^³³. Одна из отрицательных инстанций сознавалась самим профессором Голубинским. Это именно то обстоятельство, что нельзя положительно сказать, что разумеется в житии под словом “грамматикия”. Утверждение, что здесь должно разуметь весь круг наук, есть утверждение в сущности произвольное. Ссылка на греческое словоупотребление^³⁴ дает право на понимание слова “грамматикия” лишь в смысле грамотности и умения с пониманием читать всякое письменное произведение. Что гораздо ближе к истине понимание слова “грамматикия” в смысле наиболее близком к греческому, подтверждается в житии святой Евфросинии Суздальской. Здесь мы имеем такое место: “аще и не во Афинех учися блаженная, но афинейския премудрости изучи, философию же и риторию, и всю грамматикию, числа и кругом обхождения и вся премудрости”^³⁵. Это перечисление наук, несомненно списанное из каких-либо греческих характеристик, показывает, что греческое употребление слова “грамматикия” было достаточно известно нашим предкам. Отсюда же становится возможным иное объяснение литературного факта — появления слова “грамматикия” в характеристике образованности Феодосия: это — не следствие некоторой памяти о существовавшем у нас первоначально настоящем просвещении^³⁶, а следы влияния греческой письменности на образ представлений и выражений русских книжников.

Таким образом, Патерик Печерский не дает ничего для решения спора, в частности, в пользу мнения Голубинского. Немного дают и два других жития святых, живших в домонгольский период, Евфросинии Полоцкой и Евфросинии Суздальской. Оба жития принадлежат периоду уже послемонгольскому — XV–XVI веков^³⁷. Первое из них “живостью и объемом биографических черт заставляет предполагать у биографа какой-нибудь более древний источник”^³⁸, однако же о школьном образовании святой ничего не находим здесь кроме фразы: “бысть любящи учение, якоже чудитися отцу ея о толице любви учения ея”^³⁹, да еще фразы, дозволяющей думать, что образование продолжалось не более чем до двенадцатилетнего возраста^⁴⁰. Однако в житийном рассказе находится одно случайное замечание, важное для характеристики русского школьного образования того времени. Поселившись при церкви Святого Спаса, Евфросиния посылает к отцу своему, князю Полоцкому, сказать: “Пусти ко мне сестру мою Гордиславу; да научится, рече, грамоте. Он же пусти ю к ней. И по малых днех, — продолжает биограф, — присла отец к ней, глаголя: пусти уже сестру свою ко мне. Она же отвеща: еще не извыче всей грамоте”. В связи с указанным ранним окончанием учения приведенное место как будто свидетельствует, что даже для княжеского семейства XII века считалось достаточным школьное образование, ограничивавшееся одним научением грамотности.

Но в сущности по отношению к таким лицам, как члены княжеского семейства, и не может идти речи о школьном образовании в собственном смысле, если понимать школу в смысле общественного института. Члены княжеского дома обучались, конечно, отдельно от всех других, у своих домашних учителей, как и показывает пример Гордиславы. Именно в виду этого-то обстоятельства нельзя сделать никаких обобщений из тех интересных данных, которые мы имеем в житии другой русской женщины, жившей в конце монгольского периода — Евфросинии Суздальской. Выше было уже приведено наиболее интересное место для нашей темы из этого жития. Так как, наверное, перечисление наук, которым обучалась будто бы Евфросиния, списано с какой-либо греческой характеристики, то несомненный исторический факт, кроющийся под этим описанием, состоит, надо полагать, в том, что Евфросиния получила выдающееся образование по иностранной греческой системе, которая для автора жития представлялась как нечто мало достижимое, как “вся премудрости”. Но такое образование Евфросиния получила не от школьного какого-либо учителя, а исключительным образом. При дворе отца ее был боярин Феодор. По утверждению биографа, он был “мудр зело”, потому что получил образование, “учибося от философов”. Что это за философы? Так как о существовании своих философов, то есть ученых людей, мы не имеем сведений, то значит, это были люди иностранного происхождения. Очевидно, боярин Феодор был одной из тех русских личностей, которые пользовались для целей своего образования помощью случайных ученых выходцев из греков, время от времени появлявшихся при княжеских домах. Сам усвоив греческую образованность, он сделался домашним учителем дочери своего князя, причем дело обстояло так, что он преподал ей лишь то, чего не мог преподать ее отец. Последний обучал ее “книгам” и прочим премудростям, то есть зачаткам эллинской науки, которую по-видимому сам усвоил у Феодора^⁴¹, а тот “недостаточная поучаше ей”^⁴², то есть сообщал Евфросинии, тогда Феодуле, высшие элементы науки, которых не мог или не имел времени сообщить сам отец. Домашнее обучение Евфросинии продолжалось около 6–7 лет, между 8-ю и 15-ю годами ее жизни. При выдающихся способностях и любви к образованию, которыми, по словам биографа, отличалась Феодула и которые обусловливали ее быстрые успехи, домашнее образование древнерусской княжны несомненно должно было быть очень высоко. К сожалению, биограф больше ничего не говорит об этом образовании, да и при сообщении вышеприведенных сведений буквально списывает с жития Евфросинии Полоцкой, давая тем повод усомниться в их исторической ценности^⁴³.

Во всяком случае, житие Евфросинии Суздальской вносит некоторое дополнение в гипотезу Голубинского. Ведь если при дворе черниговского великого князя были ученые греки под специальным именем “философов”, то для чего они были, как не для обучения русских людей, по крайней мере, придворного общества? А если так, то почему бы им не быть и при других великокняжеских домах? Правда, как показывает житие Евфросинии Полоцкой, их, наверное, не было при захолустных удельных княжеских домах, и там не помышляли ни о чем большем, кроме грамотности, но в великих княжениях, находившихся в более или менее близких отношениях с Византией, дело могло обстоять совершенно иначе. Отсюда может напрашиваться такое положение относительно школьной программы домонгольского периода: после Владимира Святого на Руси господствует тип школ грамоты, и только в самом верху древнерусского общества, среди боярской аристократии великокняжеских столиц все еще время от времени появляются настоящие ученые люди греческого происхождения, которые поддерживают струю более или менее научного образования.

В период послемонгольский тип школы грамотности, по единогласному утверждению историков, становится безусловно господствующим, единственным типом русской школы. Научение грамоте при помощи священных книг и для их понимания — такова задача и цель древнерусской школы до Петра Великого. Древнерусские жития святых дают многочисленные подтверждения этого положения.

Памятник XIII века — житие святого Авраамия Смоленского ограничивается лишь одной фразой об образовании этого святого. Автор этого жития хотя “по близости к святому не мог не знать подробностей о его юности”, но “скрыл их под теми неопределенными чертами, которыми позднейшие слагатели житий прикрывали недостаток сведений о молодости святых”^⁴⁴. Довольно неопределенно говорит он и о школьном учении святого: “Егда же бе отрочатем, в возрасте смысла пришедшю, родителя его даста книгам учити”^⁴⁵.

В другом памятнике того же века — житии преподобного Варлаама Хутынского точнее определяется, каким книгам отдавали тогда учиться. “По времени вдан бысть учитися Божественным книгам, тем же вскоре некако, но ясно извыче божественныя Писания, елико мощи и толкованием глаголати, яко и многолетним разуму его дивитися и похвалити”^⁴⁶.

В начале XIV века Прохор, епископ Ростовский, не имея сведений о жизни святого митрополита Петра на юге, не будучи в состоянии “назвать ни матери его, ни места рождения святого, ни монастыря, где он постригся”^⁴⁷, очерчивает его школьное образование общей фразой: “нача учитися грамоте и вскоре навыче всей книжной премудрости”^⁴⁸. На грани XV и XVI веков^⁴⁹ митрополит Киприан, взявшись переработать сочинение Прохора, заменил первую половину фразы последнего о школьном образовании более краткой: “вдан бывает отрок родителема своима книгам учитися”. А что значит это “книгам учитися”, он объясняет дальше, поправляя вторую половину фразы: здесь обучение книгам сводится к тому же обучению грамоте, о котором говорит Прохор^⁵⁰.

В первом или во втором десятилетии XV века инок Епифаний рассказывает о святом Стефане, просветителе Перми: “и еще детищем сый, измлада вдан бысть грамоте оучитию же вскоре извыче всю грамоту, яко до года, и конархатнемоу тачей чтец бысть в сборней церкви; бе оубо превзыде паче многих сверстников в роде своем <…> и бысть отрок <…> и грамоте прилежаше, и книгам всяким вычению издався. Ти тако Божиим дарованием вмале много извыкноувшоу ему, естественною остротою ума своего, научи же вся в граде Устьюзе всей грамотничней хитрости и книжной силе”^⁵¹.

Вторая половина сообщения относится, очевидно, не к школьному образованию Стефана, а к его самообразованию, когда он стал отроком и чтецом великой церкви, и потому не может характеризовать русской школы. Зато первая половина дает понять той тесной связью, которой соединяется замечание об учении грамоте с известием о чтении в церкви, что обучение грамоте шло по богослужебным книгам. Этот намек в середине жития переходит в прямое сообщение. Стефан Пермский, обучая грамоте пермяков, конечно, должен был следовать приемам, практиковавшимся на его родине, равно и биограф его Епифаний если бы не передавал здесь истины, то во всяком случае сочинял бы не иначе, как перенося в Пермь порядки русские. И вот что читаем мы в житии о деятельности Стефана по части умственного просвещения пермяков: “И так тех (пермяков — В. В.) научив православной вере христианской и с женами их и с детьми, и крести я <…> и научи их грамоте их Пермьстей <…> и всем им новокрещенным мужем и оуношам и отроком младым и малым детищем заповеда учити грамоту: Часословец яве и Осмогласник и песница Давидова, но и вся прочая книги. Учащихся же ся грамоте, елицы от них извыкоша святым книгам, и в тех разбираше: овых в поп поставляше, овых же в диаконы, другия же в подьяконы, чтецы же и певцы, петие им перепевая и перелагая и писати научая их Пермьския книги”^⁵².Таким образом, святой Стефан ввиду особых задач своей школы обучал и церковному пению.

В творении того же инока Епифания — житии преподобного Сергия Радонежского, написанном несколькими годами позже, находится подтверждение того же положения, что обучение в древнерусской школе ограничивалось научением читать возможно бегло богослужебные и вообще священные книги. Когда по исполнении семилетнего возраста, рассказывается в житии Сергия, родители “вдаша его грамоте учити” вместе с братьями Стефаном и Петром, то оказалось, что “Стефану и Петру спешно изучившу грамоту, сему ж отроку не скоро выкнуша Писания, но медленно некако и не прилежно”^⁵³. По смыслу этого противоположения выходит, что для биографа изучить грамоту, или, как в иных списках, “извыкнуть”^⁵⁴ грамоте и “навыкнуть писанию” было понятиями тождественными. Синодальный список определенно указывает, какому именно писанию учился Сергий, когда, передавая разговор отрока Сергия со встречным иноком, во фразе: “возлюби душа моя въжелети паче всего учити грамоту сию, еже и вдан бых учитися”, — заменяет выражение “грамоту сию” выражением “Божественное писание”^⁵⁵. При передаче той же беседы этот список отождествляет понятие грамоты с понятием “учения книжного”^⁵⁶ и книжного разумения^⁵⁷; умение грамоте — с книжным разумением^⁵⁸, книжным разумом^⁵⁹. Примечателен рассказ о том, чем окончилась беседа со старцем. По приглашению Сергия тот вошел в дом родителей отрока, но прежде чем воссесть за предложенную трапезу, “вниде в храм молитвенный, еже есть в часовницу, поим с собою освященного во утробе отрока, и начат часы пети, повеле же сему отроку псалом глаголати; отрок же рече: аз не умею того, отче. Старец же рече: рех, яко от сего дне дарует ти Господь умети грамоту; тыж глаголи слово Божие без сумнения. Тогда бысть сице во удивление: отрок приим благословение от старца, начат стихословити зело добре и стройне, и от того часа горазд бысть зело грамоте” (по Синодальному списку “книжному писанию”)^⁶⁰. Итак, уметь “псалом глаголати” уже значило “уметь грамоте”: если человек мог “стихословити зело добре и стройне”, то это уже значило, что он “горазд бысть зело грамоте”. Уходя, старец обещает, что отрок будет уметь “всю грамоту”, толкуя свое обещание в том смысле, что тот будет разуметь “вся прочая”, помимо часослова, “святыя книги”, или, как отождествляет Синодальный список жития, “вся божественныя Писания”^⁶¹. И действительно, рассказывается далее, “по отшествии же того старца обретеся отрок внезапу оттуду добре умеа, применися странным образом, и куюждо разгнет книгу, ту абие добре чтый да разумеет”^⁶². Итак, уметь правильно и без запинок “добре” прочесть из любой книги “куюждо разгнет”, с разумением смысла прочитанного — вот идеальная ступень грамотности древнерусского юноши, по представлению инока Епифания, блестящего русского писателя начала XV в., представителя книжного образования своего времени^⁶³, за свою образованность получившего имя “Премудрого”^⁶⁴.

Другой знаменитый и самый плодовитый составитель житий, серб Пахомий, естественно, не дает ничего нового для характеристики программы древнерусской школы. В житии митрополита Алексия, составленном около 1450 г., он ограничивается стереотипной фразой — “также времени приспевшу и книжному учению вдан бывает”^⁶⁵.

К подобного же рода стереотипным фразам прибегает Пахомий в двух житиях Новгородских святителей Евфимия и Моисея второй четверти XV века и в житии преподобного Кирилла Белозерского третьей четверти того же века: “и времени пришедшу, вдан бывает учитися Божественным книгам; тем же тому спешне писания извыкшу”^⁶⁶, “извыче священного Писания”^⁶⁷, “божественному Писанию извыкшу”^⁶⁸. К тому же XV веку относятся: сказание (во второй редакции) о Михаиле Ярославиче Тверском и другое сказание, о Михаиле Александровиче, Тверском же. Первый, по словам сказания, был научен в детстве “святым книгам и всякой премудрости”^⁶⁹, второй “вдан бысть честною его материю Настасией к митрополиту Киевскому Феогносту на учение святым книгам, и добре извыче святыя книги и писание”^⁷⁰. В житиях того же века — Арсения, епископа Тверского, и Ионы, архиепископа Новгородского, встречаем совершенно сходные заметки, что святой отдан был “наказатися священным книгам”^⁷¹, или “в научение книжное”^⁷². Житие Дмитрия Прилуцкого выражается образно, что святой от своих родителей “воспитан бысть <…> незыблющим вкупе млеком от божественного Писания <…> измлада поучаяся священным книгам”^⁷³.

В самом конце XV или начале XVI века автор жития святого Григория Пелшемского, говоря о детских годах святого, буквально выписывает слова из жития святого Димитрия Прилуцкого^⁷⁴. В то же время автор жития святых Зосимы и Савватия пишет о Зосиме риторически напыщенно: “преспевающу же отроку возрастом, учим бывает священным книгам, приобретает отсюду великая юный, погружаяся в любовь Писания, исходя во глубину мыслей Божественных, обретает бисер разума”^⁷⁵.

Ряд житийных памятников XV века^⁷⁶, заключающих известия о русской школе, заканчивается житием преподобного Пафнутия Боровского с его чрезвычайно краткой заметкой о святом, что он в определенный возраст “навыцает божественное Писание”^⁷⁷.

Новый ряд житий — Макарьевского периода^⁷⁸, начинается оригинальным сообщением писателя жития преподобного Евфросина Псковского. Повторяя дословно заметку автора жития Варлаама Хутынского об этом новгородском святом: “и по времени вдан бывает родительми своими учитися Божественным книгам, вскоре некако ясно извыче божественныя Писания, елико мощи ему и толкованием глаголати <…> яко и многолетным разуму его дивитися и похвалити”, писатель жития Евфросина вставляет от себя после фразы “и толкованием глаголати” следующие выражения: “и инеми писаньми^⁷⁹, и философскую мудрость извыче”^⁸⁰. Но было бы преждевременно заключать отсюда о каком-либо научном образовании Евфросина. Как видно из последующей характеристики инока Иова Стояна (Столпа — Ред.), под понятием философской “мудрости” биограф Евфросина мыслил ничто другое как “протолкование всякого Писания, Ветхого и Нового Завета”, способность “много повествовати от Писания и много протолковывать силу книжную”^⁸¹. За исключением этой оригинальной прибавки, приведенная характеристика повторяется почти буквально и в житии Нифонта, епископа Новгородского: “и вдан бывает родительми своими учитися Божественным книгам. И абие вскоре некако извыкшу книжное учение”^⁸². По памятнику половины XVI века^⁸³, Александр Свирский отдается родителями “в научение божественного Писания”^⁸⁴, а по другому списку “в научение грамоте святым книгам”^⁸⁵. Не успевая в учении, отрок, будущий подвижник, молится Богу, так определяя высшую задачу своего школьного учения: “да просветит (Господь — В. В.) мне ум и очи сердечнии светом Божества своего^⁸⁶, разумети учение божественного Писания, еже учитель ми сказует”^⁸⁷. Результатом молитвы является то, что он “вскоре без труда изучися божественного Писания и превзыде всех сверстников своих”^⁸⁸. Около того же времени второй редактор жития Авраамия Ростовского вставляет скудную фразу: “бе бо <…> и <…> книжному учению наказан бысть”^⁸⁹. В житии Евфимия Суздальского читается пометка: “и вдаста его на учение святых и Божиих душеполезных Писаний. Блаженный же отрок, с сердечною радостию послушая родителей своих, с великим прилежанием уча божественная Писания с сверстники своими”^⁹⁰. В житии Макария Калязинского в том же роде: “вдаху его родителя в научение грамоте, отрок же добрее навыче от божественных Писаний”.

В общем скудный интересующими нас сейчас сведениями ряд житий Макарьевского периода заканчивается важным сообщением жития святого Иосифа Волоколамского. Здесь определенно указывается, в каком порядке шло учение “Божественным книгам”. Отданный на учение грамоте, Иосиф “учашеся разумно и всех сверстников превзыде; единем годом изучи псалмы Давидовы, на другий год вся божественная Писания навыче; и в святой церкви чтец бысть и певец”^⁹¹. Таким образом, в школе времени автора жития Иосифова сначала учили грамоте или искусству читать по Псалтири. Искусство это давалось не скоро: по крайней мере, даже для людей с выдающимися талантами требовался год времени, для остальных такая быстрота была недостижима. Научившийся читать по Псалтири приучался к чтению других книг “божественных”. Счастливое сочетание термина “извыче вся божественная Писания” с указанием времени, которое требовалось для этой цели, раскрывает самый смысл этого термина. Школьник, только что первый год научившийся бойко читать по Псалтири, конечно, ничего большего не мог достигнуть в такой короткий промежуток времени, как год, никак иначе не мог “извыкнуть вся божественная Писания”, как в смысле бойкого чтения всякой книги.

Во второй половине XVI в. монах Сийского монастыря Иона, характеризуя школьное образование Антония Сийского словами: “по времени же вдан бывает в научение книгам, яко же обычай имать детем, и благодатию Христовою навыче скоро и превзыде всех сверстник своих”^⁹², в другом своем житии — Варлаама Вожеского совершенно уклоняется от каких-либо сообщений в указанном роде^⁹³.

В рукописях XVI–XVII вв. сохранилось житие святого Антония Римлянина. Так как автор жития не был очевидцем или даже пусть современником святого, то заметка об образовании святого, которое тот будто бы получил в Италии, может выражать лишь взгляд самого автора на образование. Здесь к тому же мы читаем о школьном образовании все ту же стереотипную фразу: “преподобный навыче грамоте”^⁹⁴.

На грани XVI и XVII столетий в житии митрополита Филиппа автор ничего иного не может сказать о его школьном образовании, кроме витиеватого замечания: “по времени же родители его своим изрядным предстательством повелевают его вручити художной хитрости, еже божественному Писанию, в том же он со всякою своею сердечною правостию повседневно в благом том училищи <…> ясно вразумляется книжному учению”^⁹⁵.

В житии преподобного Паисия Углицкого 1610 г.^⁹⁶ встречаем заметку: “воспитан же бысть в добром наказании и Божественным книгам научен”^⁹⁷. О преподобном Макарии Желтоводском житие утверждает: “егда же устрабившу отроку и родителя его вдаста на учение грамоте, Богу же помогающу ему, и бысть стройно учение книжное отрока и не токмо книжному учению прилежа отрок, наипаче заповеди Божия”^⁹⁸.

Преподобный Никодим Кожеезерский, по житию, научился грамоте, уже поступив в монастырь: “таже архимандрит Пафнутий научи его и божественному Писанию”^⁹⁹.

Княгиня Анна Кашинская, по житию, “научена” была “божественному Писанию”^¹⁰⁰.

Интересные показания дает житие Мартирия Зеленецкого^¹⁰¹. “Достигшу ему, — читаем здесь, — осмого лета возраста своего, вдаша родители его в научение грамоте. Сему же книжное учение бе неспешно. Егда же изучися псалом, тогда родителие его от жития сего преставистася к Богу”^¹⁰². Здесь снова выступает перед нами Псалтирь как начальная учебная книга русской школы. В житии Елеазара Анзерского снова стереотипная заметка: “вдан бысть в научение Божественных писем и добре навыче благодатию Божией”^¹⁰³. То же читаем в житии Феодора Ростовского около середины XVII века^¹⁰⁴: “вдан бысть родителями в научение грамоте <…> оному же вскоре извыкшу”^¹⁰⁵. Последнее из ряда житий, сообщающих о русской школе, — житие Дионисия архимандрита Троицкого, писано со слов иноков, обучавших его грамоте — “от них же и грамоте научен бысть”^¹⁰⁶. Сам автор жития, Симон Азарин, показывает, что имеет представление о том, каков должен быть наиболее совершенный способ образования, когда просит: “простоте писанных словес не дивися, яко во училищах философских не бех, ниже грамматическия хитрости навыкох”^¹⁰⁷, и однако об образовании Дионисия Симон говорит только то, что он “грамоте изучился”^¹⁰⁸.

Второй важнейший вопрос, который должен поставить изучающий историю русской школы и просвещения после вопроса о ее типе, — это вопрос о распространенности школ в разных концах Руси. Житийная литература не может здесь дать полного и с точным разграничением по периодам перечня местечек, где имелись школы, но все-таки в состоянии указать целый ряд городов и селений, где в разные периоды русской истории находились школы.

О существовании школ в Киеве не может быть сомнения. Житийная литература со своей стороны иллюстрирует это положение нескольким фактами.

В житии Бориса и Глеба сообщает, что они были “грамоте научены”^¹⁰⁹, но это могло произойти, наверное, только в Киеве. Во второй половине XI века близ Киева или, может быть, в самом Киеве учился Нифонт Новгородский^¹¹⁰.

В первой половине XII века в Киеве учился преподобный Варлаам Хутынский^¹¹¹ (†1193), а в XIV веке — Стефан Махрищский^¹¹². В области Великого Новгорода, по показанию житий, имелись школы в последней четверти XIII столетия, когда был отроком архиепископ Моисей^¹¹³. В половине XIV века здесь учился юродивый Феодор^¹¹⁴. Житие архиепископа Евфимия, избранного на кафедру в 1430 г.^¹¹⁵, свидетельствует о существовании школы в Новгородской области в последней четверти XIV века. В самом конце XIV или в начале XV века учился в Новгороде архиепископ Иона^¹¹⁶. В середине XV века в новгородских пределах, в родной деревне Обонежве учился Александр Свирский^¹¹⁷.

В области знаменитого пригорода Новгорода — Пскова в самом конце XIV или начале XV века учился преподобный Евфросин^¹¹⁸. Житие Мартирия Зеленецкого свидетельствует о существовании школы в Великих Луках. В древнем Смоленске в XII–ХIII веках учился преподобный Авраамий^¹¹⁹.

Во Владимире в начале XIV века учился Пахомий Нерехтский^¹²⁰.

В Москве в начале того же XIV века учился отрок Елевферий Плещеев, позднее — святитель Алексий^¹²¹; в конце XV века, наверное, Корнилий Комельский^¹²², а в начале XVI века — Феодор Колычев, позднее — святитель Филипп; однако нельзя с твердостью сказать, чтобы святители Алексий и Филипп учились в училище, то есть у одного со многими другими детьми учителя, а не дома у своих домашних учителей. В близлежавшем от Москвы Радонеже были училища в 20-х годах XIV столетия и в начале XVI столетия, и там учились преподобный Сергий^¹²³ и Гурий, архиепископ Казанский^¹²⁴. В селе Пехорка в двадцати поприщах от Москвы учился Серапион, архиепископ Новгородский^¹²⁵.Около Москвы же, хотя неизвестно в каком крестьянском поселке, в 40-х годах XV столетия учился преподобный Кирилл Белозерский^¹²⁶. Приблизительно в тех же годах велось обучение детей в Волоколамском Воздвиженском монастыре^¹²⁷. Город Старица в одном из своих училищ во второй половине XVI века имел отрока Давида, после архимандрита Троицкой Лавры Дионисия^¹²⁸. В Переяславле-Залесском было училище в первой четверти XIV века, в котором учился Димитрий Прилуцкий^¹²⁹.

В начале XV века в одной из школ города Боровска учился Пафнутий Боровский^¹³⁰. В начале следующего века в городе Галиче учился Григорий, игумен Пельшемский^¹³¹. По житию Авраамия Ростовского выходит, что еще в начале XI века была школа в Чухломе Галицкой области^¹³². Близ же Галича в поместье своего отца учился в начале XVI века святитель Иона митрополит Московский, хотя наверное не в училище, а у домашнего учителя^¹³³. Близ Кириллова Белозерского монастыря в XV веке было училище, где учился Мартиниан Белозерский^¹³⁴. Около половины XV века^¹³⁵ в области вологодской, неизвестно точно, в каком месте, учился Стефан Комельский.

Житие преподобного Паисия Углицкого свидетельствует о существовании школы если не в таком глухом местечке, как село Богородское Нерехитского стана, то, во всяком случае, в Угличе^¹³⁶. В 60-х годах XIV столетия, по свидетельству жития Евфимия Суздальского, была школа вНижнем Новгороде^¹³⁷. В том же городе школа существовала и в 50–60-х годах того же века, как об этом свидетельствует житие Макария Желтоводского^¹³⁸.

В начале XV века была школа в городе Кашине Тверской области или же в близлежавшем селе Грибкове, где учился Макарий Калязинский^¹³⁹.

Наконец, житийная литература сообщает о ряде школ на окраинах Руси. На севере, в Великом Устюге, впервой половине XVI века учился святитель Стефан Пермский^¹⁴⁰, в селе Толвуй на берегу Онежского озера в начале XV века — Зосима Соловецкий^¹⁴¹, в Керецкой области, во второй половине XVI века — Варлаам Керецкий^¹⁴², в неизвестном селе близ Белого моря — Антоний Сийский^¹⁴³, у того же моря в неизвестной деревне — Александр Ошевенский^¹⁴⁴. На юге, в городе Козельске в конце XVI и начале XVII в. учился Елеазар Анзерский^¹⁴⁵, в Курске в первой четверти XI века — Феодосий Печерский, и, если не в то же время, то во второй половине XI века здесь было несколько учителей и школ^¹⁴⁶; на Волыни во второй половине XIII в. учился святитель Петр, митрополит Московский^¹⁴⁷.

Таким образом, житийная литература раскрывает передвзором историка значительную сеть начальных школ, охватывавшую Русь с одного конца до другого.

Мы мало знаем, как обстояло дело в каждом отдельном пункте. Несомненно то, что каждая школа имела только одного учителя. Об этом говорится во всех житиях^¹⁴⁸. Житие преподобного Сергия запечатлело этот факт на одной из своих миниатюр, которая изображает нам училище с 11 учениками таким образом: “в комнате на одной лавке сидят рядом 5 учеников с книгами; сзади них помещаются еще трое, налево от них еще двое; на правой стороне учитель объясняет урок преподобному Сергию”^¹⁴⁹. Здесь мы имеем указание и на количество учеников, какое бывало у учителя древнерусской школы: по условиям обстановки комнаты для занятий нормальным, по-видимому, считалось около 10 человек. Учителями бывали дьяки^¹⁵⁰, диаконы и священники и, наконец, монастырские старцы. Иона Новгородский учился у некоего диакона^¹⁵¹. То же было и с Никандром Псковским^¹⁵². Иосиф Волоколамский обучался у старца Воздвиженского монастыря^¹⁵³. У некоторых святых учителями были даже архимандриты, епископы, бояре, князья и княжны, но, конечно, все эти лица являлись в роли школьных учителей лишь в исключительных случаях и скорее были не столько учителями, сколько руководителями в школьном образовании того или другого лица. Например, Никодим Кожеезерский учился грамоте у настоятеля своего монастыря архимандрита Пафнутия^¹⁵⁴. Великий князь Михаил Александрович Тверской, по житию, отдан был для научения грамоте митрополиту Феогносту^¹⁵⁵. Другого тверского князя Михаила Ярославича, по житию, научила “святым книгам и всякой премудрости” никто иной, как его “святая и премудрая” мать великая княгиня Оксинья. Евфросиния, княжна Полоцкая, будучи в монастыре, берет для научения грамоте свою сестру Гордиславу. Евфросиния Суздальская, как было уже замечено, училась одновременно у своего отца, князя Михаила Черниговского, и у боярина Феодора. Несравненно лучше известно сословное происхождение учеников. Здесь не наблюдается никакого различая между высшими и низшими классами общества. Ни те ни другие не имели никаких исключительных преимуществ в деле образования. И те и другие, по-видимому, понесли одинаковую заботу об образовании того юношества, из которого вышли потом святые подвижники:

Феодосий Печерский (†1074 г.) был сыном служилого великокняжеского человека^¹⁵⁶.

Евфросиния Полоцкая (†1173) — княжна^¹⁵⁷.

Кирилл Туровский — сын богатых граждан города Турова^¹⁵⁸.

Варлаам Новгородский (†1193) — новгородский горожанин^¹⁵⁹.

Моисей (†1162) архиепископ Новгородский — сын богатого новгородца^¹⁶⁰.

Алексий, митрополит Московский (†1378) — боярского рода^¹⁶¹.

Сергий Радонежский (†1392) — от “родителей доброродну и благоверну”, причем отец его был в Ростове “един от славных бояр”^¹⁶².

Стефан Пермский (†1392) — сын причетника Устюжского^¹⁶³.

Григорий Вологодский (†1392) “от славну родителю боярского рода”^¹⁶⁴.

Дмитрий Прилуцкий (†1392) — купеческого звания^¹⁶⁵.

Арсений, епископ Тверской (†1409) — от благородных родителей тверичан^¹⁶⁶.

Кирилл Белозерский (†1427)^¹⁶⁷ и

Павел Обнорский (†1429) — от благородных родителей^¹⁶⁸.

Иоасаф Каменский (†1453) — княжеского рода^¹⁶⁹.

Евфимий, архиепископ Новгородский (†1458) — сын священника^¹⁷⁰.

Иона, архиепископ Новгородский (†1471) — круглый сирота, воспитывавшийся в доме богатой вдовы^¹⁷¹.

Пафнутий Боровский (†1477) — внук татарского баскака^¹⁷².

Александр Ошевенский (†1479 г.)^¹⁷³,

Зосима Соловецкий (†1479)^¹⁷⁴,

Евфросин Псковский (†1481)^¹⁷⁵ и

Мартиниан Белоозерский (†1483) — дети крестьян^¹⁷⁶.

Макарий Калязинский (†1483) — из рода дворян Кожиных^¹⁷⁷.

Пахомий Нерехтский (†1484) — сын владимирского священника^¹⁷⁸.

Паисий Углицкий (†1504) — от служащего человека княжеского двора^¹⁷⁹.

Иоасаф Волоцкий (†1515) — от видных великокняжеских служилых людей^¹⁸⁰.

Серапион Новгородский (†1516) из крестьян^¹⁸¹.

Игнатий Углицкий (†1523) — княжеского происхождения^¹⁸².

Александр Свирский (†1533) из крестьян^¹⁸³.

Корнилий Комельский (†1537) — от знатных служилых людей великого князя^¹⁸⁴.

У Стефана Комельского (†1542) отец “живяше у некия княгини во дворе”^¹⁸⁵.

У Антония Сийского (†1556) “родителя беста художеством земледельцы”^¹⁸⁶.

Гурий Казанский (†1563) происходил от “меньших боляр”^¹⁸⁷.

Филипп, митрополит Московский (†1569) — боярского рода^¹⁸⁸.

Никандр Псковский (†1581) — работник псковского купца^¹⁸⁹.

Мартирий Зеленецкий (†1603) — сын именитого гражданина Великих Лук^¹⁹⁰.

Дионисий, архимандрит Троицкий (†1633) — из крестьян^¹⁹¹.

Елеазар Анзерский (†1651) — из купеческого рода города Козельска^¹⁹².

Три жития дают некоторое указание на способ, каким велось обучение грамоте. Несомненно, в древней Руси для изучения азбуки существовали особые письменные азбуковники^¹⁹³. Изготовлением таких азбуковников занимался Григории Руготин, позднее архиепископ Казанский Гурий, сидя в темнице. Но хотя, как видно отсюда, такие азбуковники и были в продаже, однако далеко не во всех школах имелись. Житийная литература говорит нам, что на Руси по крайней мере на грани XIV и XV веков и в середине XVI века, когда явились жития Петра митрополита в редакции митрополита Киприана и Александра Свирского, обучение чтению букв азбуки шло одновременно и в тесной связи с обучением письму и состояло в том, что учитель писал буквы и слова, а ученик запоминал произношение написанного. В первом житии рассказывается, что в отрочестве митрополит Петр сначала “косно” учился, чем доставлял большую печаль родителям, но после усердных молитв и чудного видения с ним случилась удивительная перемена: “от того часа, елико ему учитель написоваше, отрок же вскоре изучаше”^¹⁹⁴. Отрок Александр Свирский, огорченный своею малоуспешностью, так молится: “да просветит (Господь — В. В.) мне ум и очи сердечные светом Божества своего, да подаст ми разумети учение Божественного Писания, еже учитель мне написоваше”^¹⁹⁵.

В житии преподобного Сергия Радонежского встречаем указание на наказания, применявшиеся к малоуспевавшим. Когда “учитель его с многим прилежанием учаше, но отрок не внимаше и не умеяше, не точен бысть дружине своей учащимя с ним” (то есть отставал от товарищей), то “о сем убо много браним бываше от родителю своею, боле же от учителя томим, а от дружины укоряем”^¹⁹⁶.

Школьное обучение обычно начиналось от семи лет^¹⁹⁷, а кончалось еще в отроческих годах около 13–14 лет. Так, Стефан Пермской, уже окончив школьное образование, “еще млад буде в юности, отрок сый верстою пострижеся во чернцы”^¹⁹⁸. Евфимий, архиепископ Новгородский, “спешне писания извыкше”, принял пострижение около 15 лет, а окончил школьное образование, как дается понять, несколько раньше^¹⁹⁹. Святитель Алексий, митрополит Московский, был отдан учиться ранее двенадцати лет, а пятнадцати лет постригся^²⁰⁰. Митрополит Петр, превзошедши в учении всех своих сверстников, еще двенадцати лет ушел в монастырь^²⁰¹. Игнатий, бывший князь Угличский, “извык божественнаго Писания” к тринадцати летам^²⁰². Преподобный Иосиф Волоколамский окончил свое школьное образование за два года^²⁰³.

Древнерусские училища, по житиям, почти всегда лишены всяких признаков общежития; в некоторых случаях имеются прямые указания на отсутствие последнего. Уже приведенный случай с преподобным Сергием показывает, что и во время школьного учения он жил в доме родителей. В житии Ионы Новгородского сообщается, как новгородские школьники расходились по домам к вечеру после учения. Они шли всей гурьбой по улицам города и по дороге устраивали игры; по временам же не прочь были устраивать невежливые выходки по отношению к встречным, вроде бросания мусора в голову и лицо. Житие сообщает, что однажды толпа школьников позволила себе такую выходку по отношению к юродивому Михаилу Клопскому, который только что появился в Новгороде. Среди этой толпы был, однако же, один мальчик, который по своему обычаю устранился от дурной выходки, будущий митрополит Иона. И вот Михаил, не обращая внимания на шалунов, подошел к одиноко стоявшему Ионе, и, подняв его за волосы, предрек ему, что он будет новгородским епископом^²⁰⁴. В житии Димитрия Прилуцкого (по рукописи МДА) рассказывается одно из интересных приключений, какие бывали со школьниками, когда они направлялись из дому в школу. В одном недалеко лежавшем от монастыря святого Димитрия селении был отрок Харитон. Когда он однажды направлялся в школу, то ему вдруг представилось множество бесов. Тот со страху повалился на землю едва живой. И так лежал на дороге, пока его не подняли проезжавшие мимо. Это происшествие имело для отрока болезненные последствия, от которых он излечился у раки святого Димитрия в какой-то праздник.

Некоторые из монастырских школ, по-видимому, имели общежития; по крайней мере Иосиф Волоколамский во время обучения своего в Воздвиженском монастыре несомненно жил там. Кроме того, вместе с ним в монастыре жил один из его сверстников по имени Борис. Но монастырские школы имели в виду обучать грамоте не столько мирян, сколько готовящихся к иночеству. О существовании в монастырях школьного обучения послушников свидетельствует одно место из жития того же Иосифа Волоколамского. Жизнеописатель собщает, что “Иосифови еже в монастыре ему женам прихождение не мняшеся польза быти”. Почему же? А вот почему: “паче же молъвы вина и неблагообразию, паче же многом у него юным мнихом в монастыри учащимся, не яко сим без опаства живущим, но много соблюдение и удержание им: не попущашеся бо хождение тем, идеже хотящим, но присно назирание движением их учителем сих имети”^²⁰⁵ Почтенный издатель жития Невоструев^²⁰⁶ делает предположение, что научение, о котором здесь говорится, имело предметом не только монастырский устав, но также чтение и письмо. Основанием такого предположения служит, с одной стороны, факт существования множества рукописей, списанных иноками Волоколамского монастыря, а с другой — тот факт, что из этого монастыря вышло довольно много учительных архипастырей и духовных писателей. Но мы имеем основания для такого предположения и в самой житийной литературе. В изданном в 1879 г. В. О. Ключевским житии Филиппа Иранского имеется прямое указание на то, что учение, на которое отдавались новоначальные иноки, включало в себя научение грамоте. Филипп, говорится здесь, “лет 15 прииде в иночество и от того времени даша его на учение великосвяту и духовну иноку именем Флавиану, зело искусну и учительну, божественному писанию довольну. Он же первее грамоте изучи святого Филиппа, Бог же откры ему вскоре вся божественныя Писания, чтения и пения и навыче всему, яже ко спасению”^²⁰⁷. Это происходило в Вологодском Корнилиевом монастыре. Подобное же было и с Симоном Воломским (нач. XVII в.); будучи еще работником в Соловецком монастыре, он был обучен грамоте^²⁰⁸. Однако же обучение грамоте послушников было принято далеко не во всех монастырях. В некоторых из них не было своих учителей, и потому когда в них являлся человек, которого почему-либо считали нужным обучить грамоте, то, случалось, его отдавали к стороннему учителю. Так было с Мартинианом Белозерским (нач. XV в.), который, поступив в Кириллов монастырь ребенком, был отдан игуменом преподобным Кириллом для обучения грамоте “мирскому дьяку”, которого дело “бяше книги писати и учити ученики грамотныя хитрости” и который “зело искусен бе таковому художеству”^²⁰⁹. Равно Александр Ошевенский, быв уже грамотным, “был отдан игуменом для лучшаго наказания к дьяку некоему разумну и искусну”^²¹⁰.

Любопытен, наконец, идеальный тип отрока, по представлению житийной литературы. В то время как у других детей “обычай в детском разуме глумитися”^²¹¹, устраивать игры, смеяться и веселиться, любить сладкую пищу, древнерусский идеальный отрок отличался самозамкнутостью, серьезностью и строгим аскетизмом: “со юными никако водворяяся на игры и на иная кая вещи мимотекущаго света сего, смирение и тихость зело любляше, сия же паче всех возлюбив чистоту телеси и беззлобия”^²¹². Древнерусский идеальный юноша “срамляется прочие юношеских обычаев держатися, тих некако и гладок бывает, мягку имяше мысль на воображение учимых^²¹³, игры же и смехотворения, якоже есть обычай детям, ненавидяше^²¹⁴ и невнимание пустошных, ниже детей творящих игры”^²¹⁵. Князь Углицкий Игнатий, по житию, в отрочестве “бяше обычаем кроток и смирен сердцем, и молчалив в разуме, а негневлив отнюдь, на игры детския, ни царскаго потешения не внимаше; токмо в ум себе положи память смертную и страх Божий, како отвещати Богу, и суету мира сего ни во что же вмени”. Вместо игры идеальный отрок предпочитает “на божественная и на церковная пения и почитания прежде иных притекати”, а также “богодухновенныя книги и святых жития почитати”^²¹⁶ и “внимати к им с усердием от всея души”^²¹⁷. В отношении родителей идеальный юноша хранит “повиновение во всем”, а с их стороны^²¹⁸, равно как и со стороны всех окружающих, пользуется любовию и возбуждает радость и удивление^²¹⁹: “любим бывает от всех человек добродеяния ради; родителя же дивистася о смирении и добродетели отрока и <…> радуяся о таковом даре, благодаряще Бога”^²²⁰. В отношении к учителю и к товарищам идеальный древнерусский отрок проявляет покорность. “Покорение же и повиновение, — восклицает агиобиограф Феодосия Печерского, — кто исповесть, иже стяжа в учении своем не токмо же к учителю своему, но и ко всем учащимся”^²²¹. Вот две цельных характеристики такого рода. Стефан Пермский “бе превзыде паче многих сверстников в роде своем, добропамятством и скоровычением смысла превосходя, и бысть отрок доброразумичен зело, успеваше же разумом душевным и верстою телеси и благодатию; к детем играющим не преставаше, иже в пустошь текущим и всуе труждающимся и тщетная гонящим не внимаше, ни водворяшеся с ними, от всех детских обычаев и нрав и игр отвращашеся, но точию на славословие упражняяся и грамоте прилежаще, и книгам всяким вычению издався. Возрастшу ему в детстве и во чистоте и в целомудрии, и многи книги почитавшу Ветхаго и Новаго Завета^²²² <…> пострижеся в черньцы”. Или вот цельное изображение отроческих годов Макария Калязинского. “И воспитаста (родители — В. В.) и в добром наказании; егда же достигающему ему возраста, вдаху его родителие в научение грамоте. Отрок же добре навыче от божественных Писаний и внимаше им с усердием от всея души и обрете во святом Евангелии сокровище богатства некрадома — глаголет бо: аще хощеши совершен быти <…> родители же, видяще его почитающа книги и сим внимающа, на игры же и на пустошныя беседы никакоже уклоняющася, и начаша увещати его словесы к совокуплению брака. Он же тяжко си вмени изглаголанныя ими и нача отрецатися, еже никакоже хотети на совокупление брака. Родителие же наипаче нужаста и с клятвами, еже не преслушати поведения ею повинутися их воли и предлагая ему писания от книг блаженнаго Иоанна Златоуста на возбраняющие браки <…> боголюбивый же отрок стояще молча долу главою понича, и ничто же отвещаваше точию от умиления слезы испущаше, родителие же наипаче словеса некая тяжка с гневом и яростью, аки камение, испущаше нань”^²²³. На обучение грамоте древнерусский отрок смотрит как на дело Божие, религиозное, в котором самое главное принадлежит содействию Божию. Это с особенною яркостью видно из жития преподобного Сергия, из беседы отрока Варфоломея с встречным старцем. Об этом же говорят приводимые во многих других житиях случаи чудесного научения грамоте. Приведенный выше случай с одним отроком из жития Димитрия Прилуцкого, когда отроку, отправляющемуся в училище, представилось множество бесов, запрещавших ему идти в школу^²²⁴, показывает, что древнерусский отрок представлял книжное учение как дело чрезвычайное неприятное для нечистых духов, как направленное против них, этих представителей всех сил, враждебных Христу и христианству.

II. Внешкольное образование деятелей русского просвещения

Вне школы и по выходе из нее древнерусский юноша житийной литературы по большей части не только не оставляет, но еще с удвоенным усердием продолжает изучение “божественных Писаний”. Новгородский архиепископ Нифонт, например, “извыкше скоре книжное учение”, “нимало исхожаше с сверстники своими на игры детския, но паче прилежаше к церкви Божией и в сласть почиташе божественныя Писания и внимаше умом, еже спастися и в разум истины приити”^²²⁵. Когда отрок Елевферий, будущий митрополит Алексий, после видения “вдался в умиление”, то родители так описывают его занятия в своем увещании к нему: “что так, о чадо, в сицево умиление вдался еси и отнюдь в молчание уклоняешися и всегда книгам неотлучно прилежиши и всем в поучении точию упражняешися, к нам же ни единаго слова не беседуеши?”. Несмотря на это увещание, “паки чудный юноша держашеся своего нелицемернаго посту и на позорища нехождаше и со отроки не играше, и всяческих же кущун и глумления отбегаше, и прилежаше молчанию и зелному воздержанию и прочитанию божественных Писаний и всегда хожаше во умилении и с возносящим к Богу смиренномудрием”^²²⁶. Родители преподобного Макария Калязинского, замечая в нем необычайное усердие к чтению книг, совершенно основательно пришли в опасение относительно его несклонности к семейной жизни^²²⁷. К митрополиту Филиппу, когда он был отроком, родители “приставиша словокрасительныя неблазненныя отроцы со всяцем утешением, повелевают на избранных урядных конех ездити с ними по часту”. Он же родителей своих ради “по малу сему касашеся по своему отечеству, но в церкви <…> со многим вниманием и скоростию послушая божественнаго Писания, в дому же всегда в благодатныя и памятныя книги взираше, како быша прежних досточудных муж пребывания, в нихже и временное прехождение, и от того навыче духовнаго исправления”^²²⁸. Стефан Пермский по выходе из школы и до поступления в монастырь “многи книги почитал Ветхаго и Новаго Завета”^²²⁹.

Начав самообразование дома, древний юноша житийной литературы продолжал его в монастыре. Характерный тип в этом отношении — замечательный деятель древнерусского просвещения святитель Стефан Пермский. Святитель Стефан при поступлении в монастырь нарочно выбрал именно такой, который был богат книгами: “пострижеся в черньци во граде в Ростове у святого Григория Богослова в монастыри, нарицаемом затворе близ епископьи, яко книги многи бяху ту довольны суща на потребу почитания ради”. Очень естественно после этого, что среди всех других монашеских подвигов чтение книг было важнейшим и преимущественным занятием Стефана в монастыре. “Облечеся во мнишьский чин, и добре потружався в иноческом житьи, подвизався на добродетель <…> паче же всех вниманием божественных Писаний, иже много и часто почитав святыя книги и оттуду всяку добродетель приобретая. Сице и сия трудолюбивый сподвизалец разгбением божественных Писаний, разсужая желанием любомудрия, целомудрия, добре извык святыя книги и велиим прилежанием в них поучаясь, всем сердцем взыская Бога и Его сведений, сего ради мног разум от Бога подасться ему в божественнем Писании”^²³⁰. И это чтение не было у Стефана обычным в то время начетничеством, набором фраз и мыслей, чуждым сознательно-критического отношения. Это было тщательное изучение содержания письменных памятников. “Прилежно имеяше, — говорит с явным изумлением агиограф святителя Стефана, — обычай почитати почитание книжное, и не бедно учение рад (sic) умедливая по ученьи, но до дондеже до конца по истине уразумеет о коемждо стисе словеса, о чем глаголет, ти тако протолковаше”^²³¹. Мало того, не довольствуясь усилиями собственного рассудка, Стефан ревностно искал помощи от тех собратьев по монашеству, которые подобно ему предавались изучению книг. Он вступал с ними в самые близкие сношения и рассуждения. “Аще видяше мужа мудра и книжна и старца разумнична и духовна, то ему совопросник и собеседник беяше и с ним соводворяшеся и обнощеваше и утреневаше, распытая ищемых скоропытне”^²³².

Любознательность Стефана была поразительна. “Притча разумна не гоньзняше от него и толкова, и не удобь ведомое взыскаемо бе и уведаемо от него и всяку повесть Божественную восхотяше слышати, словесе же и речи и поученьи исповести, и старческих не отступаше жития, яже святых Отец подражая, всегда почиташе, яко оттого большему разуму навыкаше <…> Подвизаше бо ся день от дне <…> Прежде бо всех вхожаше в церковь на молитву, и после всех излачше; слуха же своя умно преклоняше о чистых повестех и учительных словес и сими просвещашеся убо на большее ему добролюбие и на большее веданье возводим”^²³³. Научная ревность инока Стефана повела его к изучению греческого языка и греческой письменности. “Желая же большего разума, яко образом любомудрия изучеся и греческой грамоте и книги греческия извыче добре, почиташе я и присно имеяше я у себе”^²³⁴. Очень возможно, что Стефан был начитан и в книгах светских, научно-серьезного содержания^²³⁵, как можно заключать из общей характеристики его жизнеописателя. “Чудный дидаскль, исполнь мудрости и разума, бе измлада научился всей внешней философии, книжной мудрости и грамотной хитрости”^²³⁶. В то же время он предпринимает научные труды в виду миссионерских задач в отношении пермяков. “И изучися сам языку пермьскому, и грамоту нову пермьскую сложи и азбуки незнаеми счини, по предложенную (sic!) пермьскаго языка, яже есть требе, и книги русския на пермьский язык преведе и преложи и преписа <…> И бяше умея глаголати треми языки, также и грамоты три умеяше, яже есть: русския, гречески, пермьски”^²³⁷. Научные наклонности Стефана делали его образ жизни и мысли настолько отличными от таковых же окружающей братии что “мнози, простая чадь, житию его доброму зазираху”^²³⁸. Сделавшись епископом, правителем Перми, он ревностно трудился над воспитанием новых деятелей просвещения, устрояя для этого своего рода школы. В этих школах он между прочим направлял учеников^²³⁹ на дело расширения пермской письменности, “писати научая их пермския книги; сам, помогая им, переводяше со русских книг на пермския книги и сия предаст им”. И заботы Стефана не были “тщетны: и так оттоле друг другу учаху грамоте и от книг книгу преписующе, умножаху исполняюще”.

В духе святителя Стефана трудились над самопросвещением и другие подвижники, жившие ранее и позднее его.

В Печерском монастыре преподобный Нестор знал инока Дамиана, “почитающа с прилежанием святыя книги”^²⁴⁰, а святитель Никита Затворник настолько усердно “прилежаще чтению и учению”, что пренебрег важнейшим монашеским подвигом — молитвою^²⁴¹. Книги имел и, следовательно, читал также инок Григорий. У него было настолько богатое собрание книг, что о нем узнали на стороне и некоторые из злонамеренных людей пытались было их украсть^²⁴². Преподобный Авраамий Смоленский подвизался в монастыре, “богодухновенныя книги и святых жития почитая”^²⁴³ и “мыслию вспоминая” Антония, Илариона, Евфимия, Савву, Феодосия, и “из всех любя часто почитати учения преподобнаго Евфрема великаго вселенныя учителя, и Иоанна Златоуста и Феодосия Печерскаго, бывшаго архимандрита всея Руси, иже в святых богодухновенных книгах жития их и словеса приходя и унимая почиташе день и нощь, яко делолюбивая пчела вся цветы облетающи и сладкую себе пищу приносящи и готовящи”^²⁴⁴. Описывая труд Авраамия по собиранию книжных сокровищ, агиограф его не может удержаться от сильных образов. “Яко же кто наречен быти в воеводы от царя, то не вся ли собирает храбрыя оружники тако стати крепко урядившеся на противныя с Божией помощью наступити и победити, тако и сей таковому дару и труду божественных Писаний прилежа и почитая, како бо корабль своея души с Божией помощью съблюсти”^²⁴⁵. Большой книжной начитанностью отличался и игумен монастыря, в котором жил Авраамий: “бе бо и сам игумен хитр божественным и вся сведый и преходя яже мнози сведят и никтоже смея пред ним от книг глаголати”^²⁴⁶. Преподобный Зосима Соловецкий, по сказанию агиографа, старался “от чтения книжнаго учитися житию добродетельному и монашеским подвигом^²⁴⁷ <…> прилежаше божественных книг чтению, и отсюду наипаче острейша ума сотворяет, прочиташе же и святых мужей жития и преподобных отец словеса, и дивляшеся пачеестественному их житию, похваляя тех благоразумие и добронравие, благодарствоваше же Бога, иже на толику высоту жития вознесшаго их, моляшежеся и сам ревнуя житию их, по стопам жизни их последовати, и тако весь светель ум свой соделовает, и готов уже по стопам преподобных отец ходити. Наказует же и братию к ревности святых жития, сказуя им коегождо изрядных исправления, оваго целомудрие похваляя, онаго же и целомудрию дивляшеся, и другого кротость ублажаше, иного же беззлобию чудяшеся, и иного же смиренномудрие в высоких добродетелех величая и другого крайнее послушание блажаше, иного же пощение, иже паче естества похваляя. Иного же многому терпению довляшеся, и тако особно коегождо святого добродетель повидуя, на ревность возбуждает тех совесть, и тако добре подвизаются и на лучшая преуспевающе день денне”^²⁴⁸. Преподобный Пафнутий Боровский “во время зимы молитве множае прилежаше и чтению и мрежей плетьей”^²⁴⁹. То же делали и другие иноки. В житии Пафнутия рассказывается, как один молодой послушник, выйдя однажды из монастыря, прельстился красотою женскою и пал, “потом же возвратился в келью отца и обрете его прилежаща чтению; возвед же очи свои отец видев его отврати лице свое и рече”^²⁵⁰. Иные из иноков не только сами читали, но и другим повествовали прочитанное, и такого рода беседы только и дозволялись между братьями Пафнутьева монастыря. Преподобный Пафнутий, по словам жития, “велико опасение и ревность имяше: аще кто и мало кроме божественнаго Писания начинаше глаголати, не точно не слышати хотяше, но и от обители изгоняше”^²⁵¹. То же строго наблюдалось преподобным Кириллом Белоезерским в его монастыре: “аще кто и глаголати хотяше, но никто же ино, разве от Писаний на пользу прочим братиям, паче же иже Писания не ведущим”^²⁵². Ученику своему Мартиниану Белоезерскому, когда тот окончил обучение грамоте у учителя, Кирилл прямо повелевает “книгам поучатися”^²⁵³. Преподобный Иосиф Волоколамский так тщательно изучил книги своей библиотеки, что под старость, лишившись зрения, мог по памяти находить в книге нужное место. “Коему брату повелеваше когда прочести книгу свою себе, и брату аще медленно повелеваемого прочестися слова искущу в книге грубостию повелевает книгу к себе принести, яже прием и разгнув, абие обреташе искомое слово, яко внутренними очима зрящу и в затворени книзе искомое. Внешнии бо ему очи, яко же и патриарху Исааку, не видиста”^²⁵⁴. Ревностно сам изучая книги, Иосиф к тому же руководил своих учеников. “Иосиф своя ученики воспитоваше учением и напояние наказанием”, отчего многие “беша у него явишася подвижницы велицеи, имеющи разум Писания, от них же множайшии произведены быша на начальства во ина обители, не только во игумены и архимандриты, но и на епископския престолы возведены быша, явившемся им искуснем в начальствах”^²⁵⁵. Житие называет даже по имени одного из учеников Иосифа — Бориса, который “Иосифовым сказанием от Божиих книг питаем беаше и познавая добродетели блаженства”.

В Белоозерском монастыре преподобного Ферапонта монахи трудились, между прочим “инии книги пишуще, друзии же книгам учахуся”^²⁵⁶. В монастыре преподобного Александра Свирского чтение книг одобрялось и поощрялось наравне с такими монашескими трудами, как молитва. Сам Преподобный, “имяше обычай по вся нощи обходити вся келии, идеже живяху братия, хотя уведати коегождо житие. И аще слыши коего молящася или книги прочитающа <…> о таковом прославляше Бога”^²⁵⁷. Преподобный Павел Обнорский подвизался в монастыре “нощию же и денно закону Господню по вся часы поучаяся и словеси священными выну себе напаяяй”^²⁵⁸. А в своем поучении братии тот же святой увещавал: “не ленимся, братие, разгнем убо книги и прочтем жития святых Отец, да увемы пребывание благого их жития. Колика ими быша исправлениа, колико смирение и измождение, како тихостию и житием чистым пожиша, бдением и молитвою, с покаянием многим и слезами”^²⁵⁹. И на смертном одре преподобный Павел завещал “прочее время (после церковного богослужения) в келиах молитися, в безмолвии и немятежно пребывающе, и Божия книги день и нощь почитати, внимающе рукоделие свое и молитвам, и потщевающеся кождо на службу своею^²⁶⁰ <…> и вседушевне подвизатися о своем спасении, помышляюще житиа святых”^²⁶¹. Преподобная Евфросиния Полоцкая так любила чтение книг, что молилась: “Господи помилуй, еще же за все имение мое имею книги сия, ими же утешается ми ся душа и сердце веселит”^²⁶². Преподобная Евфросиния Суздальская не только сама ревностно изучает “божественное Писание”, исследуя при этом различные богословские вопросы, но и читает сестрам монастыря и их поучает^²⁶³.

Необходимые средства книжного просвещения — книги создавались здесь же в монастырях, через переписку. Перепиской книг занимался преподобный Никон Печерский. Жизнеописатель преподобного Феодосия Печерского рассказывает, что преподобные Никон и Феодосий “многажды” проводили вечера таким образом: “Великому Никону седящу и делающу книги, и блаженному (Феодосию) вскрай того седящи и прядущу нитие, еже на потребу каковому делу”^²⁶⁴. В том же житии сообщается, что “един от братии, именем Иларион, бяше и книгам хитр писати и по вся дни писаши в кельи у блаженнаго отца нашего Феодосия, оному же псалтирь усты поющу тихо и рукама прядущу волну или кое ино дело делающу”^²⁶⁵. Евфросиния Полоцкая не только сама переписывала книги, но и делала то же посредством наемных писцов. Когда она перешла в помещение при церкви Святой Софии, то, по словам жития, “подвижнейши подвиг постнический восприимати, и начать книги писати своими руками, и наем емлющи, требующим даяше”^²⁶⁶. О святителе Стефане Пермском агиограф замечает, что он “непразден же присно пребываше, но делаше рукама своима всегда трудолюбне, и святыя книги писаше хитрей гораздо и борзо, и послушествуют книги его многая, яже и до сего дня, яже суть трудове его”^²⁶⁷. Этот свой труд Стефан не оставил и в Перми: напротив, он широко развил его, составив из новокрещенных целый штат переписчиков. “Учащих ся грамоте, елицы от них извыкоша святым книгам и в тех разбираше; овых в поп поставляше, овых же в дьяконы, другия же в подьяки, чтецы же и певцы, пение им перепевая и перелогая и писати научая их пермьския книги, сам спомогая им, переводяше с русских книг на пермьския книги, и сиа предаст им <…> Итак оттоле друг друга учаху грамоте, и от книг книгу преписующе умножаху, исполняюще”^²⁶⁸. Усердие самого Стефана было поразительно, как видно из дальнейших слов агиографа. “Дело же бе ему: книги писаше, со русских переводя на пермьския, но и с греческих многажды на пермьския, и не малу болезнь имея, о сем прилежаше, овогда убо почиташе святыя книги, овогда же переписоваше; то бо бе дело ему присно, тем и в нощех многажды без сна пребываше, и бдение повсегдашняя сътворяше, денью же множицею непразден пребывше, овогда убо тружашеся еже в делех руку свою”^²⁶⁹. Преподобный Елеазар Анзерский “трудом вящим предаяшеся, овогда книги писаше, овогда же коленопреклонения многа творяше, овогда же дрова секий, и возяше на хребте своем”^²⁷⁰. Занимался перепискою книг и преподобный Кирилл Белоезерский. В житии его рассказывается, что, проходя послушание на поварне в Симонове монастыре, он однажды вследствие трудности этого послушания сталь молить Богоматерь, чтобы его перевели на другое дело. Богоматерь исполнила молитву Кирилла. В это время “помысли архимандрит некую книгу писати. И сего ради блаженному Кириллу повелевает от поварни изыти в келию и тамо книгу писати. Якож услыша Кирилл, отъиде в келею, разсудив яко Пречистая его не презрит, но прошение его прият, и тамо також подвизашеся в писаниих и молитвах и нощных коленопреклонениях. Но не толико ему бяше умиление, елико егда в поварне бяше. Тем же паки Пречистую Богородицу моляше даровати ему умиление, еже прежде имяше. По мале же убо настоятель пакы в поварню посылает его братиам службу совершати. Кирилл же рад бысть, яко сия услыша и иде <…> в поварню”^²⁷¹. Книги составляли единственное имущество Кирилла. Когда некий Феодор подослал воров, чтобы ограбить святого, то святой сказал Феодору: “веру ими, чадо Феодоре, ничто же ино не имею в жизни своей, разве ризы сия, яже на мне видиши и мало книжиц”^²⁷². Биограф преподобного Паисия Углицкого (†1504 г.) замечая о трудах его по переписке книг в Макариевском Калязинском монастыре, указывает даже, что одна из переписанных им книг была творением святителя Григория Богослова, “и та книга и до сего дни во обители преподобного Макария в Калязине”^²⁷³. Насколько переписка книг была обычным делом в древнерусскиx монастырях, свидетельствует житие преподобного Михаила Клопского в сообщении о первом появлении святого в обители Клопской. “Бысть во обители оной священноинок именем Макарий, имеяй келию близ храма Святыя Троицы; сему Макарию случися месяца июня 23 день на память святыя мученицы Агриппины заутреннюю службу совершати в церкви. Егда прииде время девятыя песни, ему же покадившу братии, иде в келии своей кадити, яко близ церкви; егда же прииде к келии, и обрете ю отверзту; он же удивися, яко прежде заключен ей сущи, и вшед обрете некоего во иноческа облечена седяща и пред ним свещу горящу, седящему же и пишущу Деяния святых апостол”^²⁷⁴. Очевидно, Макарий занимался перепиской книг так часто, что все необходимые для письма принадлежности находились у него всегда наготове. В монастыре, по-видимому, приобретенная любовь к “деланию книг” побуждала некоторых иноков продолжать ревновать об этом деле и по поставлении на архипастырские кафедры. Таковы, например, были святители Игнатий, епископ Ростовский, и Моисей, архиепископ Новгородский. В краткой повести о преставлении святителя Игнатия сообщается, что “егда вложиша и (тело его) в гроб”, то “даша ему свитки, ихже списа в животе своем презвитеры и диаконы, и простре руку и прият, яко жив”^²⁷⁵. Моисей Новгородский “собра многи писца книжныя, начат преписывати книги святыя”. Примеру русских иерархов следовали иерархи из греков. Митрополит Киприан “в своем селе митропольстем в Голенищеве <…> книги своею рукою писаше. И многия святыя книги с греческого языка на российский переложи и довольна списания к пользе нам остави”^²⁷⁶.

Книги, которые служили источником просвещения, называются везде божественное Писание, или святыя книги, редко просто писания или книги. Несомненно, с понятием божественнаго Писания у древнерусского книжника соединялось представление о всей совокупности древнерусской письменности, глубоко проникнутой религиозной точкой зрения, религиозным складом мышления и религиозными сюжетами^²⁷⁷. Мы не имеем сколько-нибудь твердых свидетельств древнерусской житийной литературы о пользовании книгами научного и общеобразовательного характера. Можно утверждать лишь, что древнерусские книжники имели некоторое представление о более совершенном греческом способе образования. Кроме уже ранее приведенного места^²⁷⁸ из жития преподобной Евфросинии Суздальской, об этом свидетельствует характеристика самого себя автором жития преподобного Иоасафа Каменского: “поселянин есмь, — говорит он, — извития словес не ведущий, ни решения притчам не навыкший, ни от философ учившийся, грамотикии и риторикии никогда же прочитавший”^²⁷⁹.

III. Христианское просвещение народных масс

Достигнув путем усердного самостоятельного изучения божественных Писаний более или менее высокой степени христианской просвещенности, большинство лиц, служащих предметом житийных повествований, становится со временем источником христианского просвещения для народных масс.

Преимущественным предметом агиографической литературы служат иноки, но здесь попутно дается несколько интересных сообщений о просветительной учительной деятельности представителей древнерусского белого духовенства. Житийная литература не говорит, где и как достигли высокой степени просвещения сами эти представители белого духовенства, она утверждает лишь факт этой просвещенности и влияние последней на широкие народные массы. Интересный образец деятелей русского религиозно-нравственного просвещения дает житие преподобного Евфросина Псковского в лице расстриг Иова и Филиппа. Псковский поп Иов (XV в.) имел способность “совершеннаго протолкования всякаго Писания Ветхаго и Новаго Завета; таже извыче много повествовати от Писания и многу протолкуя силу книжную: и бяху вси людие, купно же и священницы и причет церковный, прихождаху к нему и вопрошаша от него о всяком писании неразрешенном и о церковном устроении, купно же и о законных вещех; он же убо протолкуя, и сказоваше им вся по ряду, о чем же кто вопрошаше его, и в сласть его послушаша учения людие и церковницы; да того ради от всех честен бысть и знаем всеми, и словяше от них дострочен философ; имеяще бо остр ум на божественное Писание, того ради и столп нарицашеся церковный, благочестия подражание крепость и тверд учитель и наставник Православию”^²⁸⁰. Этот Иов мог утверждать о себе, что “ничто же изрони мудрости философския”; его учительная энергия была велика. По сказанию жития, он даже и после снятия сана продолжал усердствовать в том же направлении “о всех осужаяй, и инех уча,и овех наказуя, и другим законы полагая и имен заповеди, и священникам чин уставляя и санов церковней службы, яко изящим вещем, купно же и черноризцам бяше законоведецъ; не токмо бо во град учаше, но и окрест града, паче же в дальних пустынех пребывающия — и о тех вопрошая и опытуя чину их и пребывания, и какова коих исправления ли плотяна, или духовна; единако бо на них ропщуще, яко на плотяных, тако и на духовных, яко имущих исправлена жития”^²⁸¹. Диакон-расстрига Филипп был “мудр зело, обоя ведый Писания, Древняя и Новая, и волен в языце, и скор словом и многоречив дохтор, и пространен философ умом, и быстр помыслом и выше меры книжныя всяко писание преумевающе и зело искусен вещем законописьменным на вопросы и ответы”^²⁸². К сожалению учительная ревность этих лиц в слишком значительной доле возгревалась тщеславием. Иов “буй образом смотряшеся и смыслен мняйся имети разум и мудрость зело и внутрь себе кичайся”^²⁸³.

Более симпатичный тип древнерусского учительного священника дается в житии преподобного Мартирия Зеленецкого. В первой половине XV века у Благовещенской церкви Великого Новгорода был замечательнейший священник Борис. “Сей убо яко пастырь добрый, всегда печашеся о порученнем ему стаде, и вся люди наказуя, учаше от божественных Писаний, в разум истинный приводя”^²⁸⁴. Народ очень часто толпами собирался к Борису^²⁸⁵ ради поучения, а тот не только поучал их всех сообща, но всматривался в душевное настроение и отдельных приходивших к нему личностей. Такие личности могли “и в дом часто к нему притикати^²⁸⁶, прилежа того учению” не только днем, но и ночью^²⁸⁷. Они делались детьми его духовными и под его руководством устрояли свою жизнь. Одним из таких питомцев Бориса и был Мартирий Зеленецкий, в миру Мина. Блаженный Мина, видя такое непрестанное прилежание иерея и поучение к людям, “божественныя любве наполняяся, и духовную ревность, яко елень, желаше присно наслаждаюùàãî источника немутныя воды, и неленостно прилежаше того учению день и нощь, безпрестани спасительная словеса на сердце си влогаше, плодствуя в себе семя духовное. Сей же прежде реченный иерей Борис, видеве такое тщание юноши к учению, дивляшеся вельми и во един от дни от некоего откровения проразуме хотящая сему быти напоследок и рече: да возсяет ти чадо, свет разума от ныне и до века <…> И тако разыдосшая. И паки на многи дни совокупльшеся ко оному иерею ради поучения мног народ, такоже и блаженный Мина не оставляше, но с великим тщанием послушаше ей, и в дом часто к нему притекая, духовнаго отца его себе учини и сподобися, сему же иерею поствящу люди многая лета не яко наемнику, но яко истинному пастырю по преданию святых Отец”^²⁸⁸. По смерти жены Борис постригся в монахи с именем Боголепа, но и в монастыре он не оставлял дела учительства. “Мина же ревноваше во всем учителю своему и вся в наказание себе приемля, и к своему наставнику прихождаше духовныя ради беседы, и многими словесы от преподобнаго Боголепа учим бываше, еже восприяти иноческий образ”^²⁸⁹. Под влиянием наставлений Боголепа Мина действительно постригается и до самой смерти Боголепа подвизается с ним и под его непосредственным руководством^²⁹⁰.

Преимущественными пунктами, откуда распространялось религиозное просвещение в древней Руси, по житийной литературе, однако, являются монастыри^²⁹¹. Монастыри древней Руси находились в весьма живых сношениях с мирянами. Миряне любили навещать монастыри и проводить здесь “не малое время” в общении с иноками. Пример здесь подавали сами князья. В житии преподобного Феодосия Печерского рассказывается, что князь Изяслав, “зело любяще блаженнаго, часто же и призываше к себе и множицею же сам прихождаше к нему, и тако духовных тех словес насыщащеся и отхожаше”^²⁹². Житие изображает даже и обстановку одной из бесед князя с иноком. “И в един день полудню сущу прииде по обычаю христолюбец Изяслав с малым (егда хотяще поехати к блаженному, тогда распустяше вся бояры в домы своя нъ токмо с шестию или с пятию отрок прохожаше к нему). Паче до сих шедшима има в церковь и сътворив молитву седоста; ти тако христолюбивый князь насыщашеся медоточных тех словес иже исхождаху от уст преподобнаго отца нашего Феодосия. И велику пользу приим от него, иде в дом свой славя Бога <…> И вельми послужаше его, и творяше вся повеленная ему от великаго отца нашего Феодосия”^²⁹³. Примеру Изяслава следовали и его бояре. Один из них “часто приходяше к нему (то есть Феодосию) и насыщашеся от него духовных тех словес, подаваше от имения своего на строение монастырю”^²⁹⁴. Другой боярин также “велику любовь имяше к блаженному Феодосию, и часто прихожаше к нему и велику пользу приимаше от него. И, егда же сии прихождаху к нему, то же сий тако по божественнем темь учении представляше тем трапезу от брашен тех монастырских: хлеб, сочиво и мало рыб”^²⁹⁵. К преподобному Евфимию Суздальскому “прихождаше часто с верою князь Борис Константинович, благословения и молитвы требуя от всея души и беседовав с ним на едине о пользе душевной; святую обитель печерскую удовляше всеми нужными потребами, яже угодная братству всему”^²⁹⁶.

В житии преподобного Михаила Клопского упоминается о посещении Клопской обители князем Константином, причем игумен и братия встретили его “якоже есть обычай сретати благородных господей”^²⁹⁷. В житии преподобного Варлаама Хутынского рассказывается о посещении его монастыря великим князем Василием Ивановичем^²⁹⁸. Самого Варлаама при жизни его часто навещал архиепископ Антоний. Он “имеяше в чести преподобного Варлаама. Овогда убо сам архиепископ приездаше в дом Святого Спаса и к преподобному Варлааму духовныя ради беседы, овогда к себе призываше архиепископ преподобнаго в архиепископию; он же, яко послушлив раб, ни о чем же ослушашеся отца своего архиепископа ради еже о Христе любовнаго съуза и духовныя беседы”. Таким образом, стало “за обычай”, что архиепископ призывал к себе преподобного “о церковном исправлении”, а тот немедленно ехал на зов^²⁹⁹. Князь Феодор Смоленский в монастырь Святого Спаса “всегда приезжаше и братию довольно кормяше, и божественным книгам прилежаше день и нощь”^³⁰⁰. В житии преподобного Сергия Радонежского не раз сообщается о посещении его монастыря московскими князьями^³⁰¹.

Бояре и простой народ ходили в монастырь по обету в определенные дни по случаю каких-либо замечательных событий своей жизни; иные прибегали к раке святого за благодатной помощью; иные заходили по дороге во время путешествий; иные — во время голода — ради прокормления; иные имели обыкновение вообще часто посещать монастырь без особой причины, иные, наконец, целыми селениями ходили в монастырскую церковь к богослужению вместо приходской церкви. Приходившие имели обыкновение быть в монастыре несколько дней, при этом состоятельные из них по совершении службы “поставляху трапезу братии”^³⁰² и за этой трапезой, несмотря даже и на боярское свое звание, сами прислуживали братии^³⁰³. Из жития преподобного Димитрия Прилуцкого мы узнаем, что в городе был такой “обычай”, что “во время пениа прихождаху людие на молитву к церкви, мужие и жены и дети”^³⁰⁴. О том же говорит и житие преподобного Иосифа Волоколамского^³⁰⁵. Монастырское богослужение с его длинными уставными чтениями часто было трудновыносимо для приходящих из мира. Так, один из мирских слушателей монастырской службы, совершавшейся по уставу Евфросина Псковского, утомившись, обратился к монастырскому клирику с таким заявлением: “скажи ми брате, что есть бываемое се ликопения, ово псалтирь, ово же каноны глаголашеся, ово же продолжение чтения, и если сему престатие? уже более полнощи приидоша и конец мя постиг от многаго стояния”^³⁰⁶. Но несомненно, что участие в этом богослужении было для народа школою нравственной дисциплины и источником религиозно-нравственного просвещения. Приходя в монастырь, богомольцы вступали в беседу с иноками. Так, Макарий Желтоводский, будучи отроком, имел обычай “от родителей своих ходити во святый великий печерский монастырь, яже отстоящу ему три поприща от града того, иже есть на Волзе. Любляше же отрок той беседовати со етеры (от греч. ›teroj ‘некоторый’ — Ред.)и вопрошати их о спасении человечестем”^³⁰⁷. Под влиянием этих бесед с печерскими иноками Макарий и принимает затем монашество. Некоторые из приходящих заходили в келии монахов, по крайней мере к игумену, о чем говорит следующее замечание агиографа преподобного Пафнутия Боровского: “и пакы седящим некогда у блаженнаго братиям и неким от мира благоговейным, возвестиша ему, яко сущий тогда архимандрит на Симонове остави архимандрию”.

К преподобному Авраамию Ростовскому (*ок. 1073–†1077 г.), известному просветителю Ростова, по свидетельству жития его, “начаша ходити крещенные им на славословие Божие и на всенощное пение жены же и отроцы; святый же почитанием книжным наслаждаше сердце их^³⁰⁸ и поучением духовным”^³⁰⁹. К преподобному Авраамию Смоленскому (нач. XIII в.) так много стали “от мира притекати, от него утешение приимати от святых книг”^³¹⁰, что это возбудило зависть среди окрестного духовенства и мирян. “Бысть от диавола научения, ибо неции от иерей, друзии же от черноризец, како бы нань востати, овые же от града потязатися и укорити исходяще, друзии и спиру творяще, яко ничто же сведуще, противу нань глаголаху: и тако посрамлени со студом отхожаху, и паки не переставаху, крамолы нань воздвизающе, в граде и везде глаголюще: се ужь весь град обратил есть к себе <…> яже и самому игумену не стерпети, многия к нему видя притекающия, и хотя того его отлучити и глаголаше: аз за тя отвещаю убо Богу, ты же престани уча, и много озлобления нань возложи”. Вследствие нападок игумена Авраамий оставляет прежнее свое местопребывание и переселяется вовнутрь города, в другой монастырь. “И оттоле вниде во град. И пребысть в единем монастыре, у честнаго Креста, ту начаша более приходити и учение его множайшее быти^³¹¹ <…> И мнози начаша от града приходити и послушати церковнаго пения и почитания божественных книг: бе бо блаженный хитр почитати, даст бо ся ему благодать Божия не токмо почитати, но и протолковати, яже монизем не сведущим, и от него сказанная всем разумети и слышащим к сему изоуст и памятию сказая, яко ничто же ся его не утаить божественных Писаний, якоже николиже умълкша уста его ко всем, к малым же и к великим, рабем же и свободным и рукодельным, тем же ово на молитву, ово на церковныя пения, ово на утешение притекающим, яко и в нощь мало сна примати”^³¹². К преподобному Варлааму Хутынскому (†1192) “собирахуся отовсюду князи и вельможи, иноцы же и прочии христоименитии людие ползы ради; он же, яко изрядный ученик своего учителя, всех любовию приимаше и всех пользоваше и всех учаше”^³¹³. К преподобной Евфросинии Суздальской (†ок. 1250) “мнози приxождаше людие града того Суздаля и различных стран, исцелевахуся от телесных недугов, и, поучаеми блаженнаю душевне назидаxуся, и отступаху жития мира сего и еже по Бозе житие приимаху”^³¹⁴; “не от единаго града Суздаля, но и от окрестных градов прихождаху жены етеры и девицы многи слышати слово Божие^³¹⁵, пользы ради душевныя^³¹⁶, и вельми на успех им бысть, пользоважеся отчужаху в дома своя, неции же от них вскоре отрицахуся мира”^³¹⁷.

Великий отец северно-русского монашества, преподобный Сергий был учителем для всех концов тогдашней Руси. “Всегда зело слуху жития преподобнаго распространяющуся, тогда мнози от человек, иже от различных стран посещающе его, прихожаху, желающе и поне токмо видети его, и елици видевшие его возвращахуся в свояси и, друг другу поведающе яже о нем дивляхуся”^³¹⁸. В житии преподобного Сергия изображается даже и один характерный случай из такого рода посещений, когда один крестьянин, пришедший в монастырь Сергиев “из далече сущих мест”^³¹⁹ “пророка видети” ради пользы духовной^³²⁰, сначала, удивленный “худостию порт Сергиевых”, отказался было признать в Сергии великого игумена, пока не увидал, как мнимый “калоугерь (старец, монах — Ред.) седяше одесную князя”. Преподобный Сергий “побеседова с ним душеспасительными, утешительными словесы и отпусти его в дом свой; а оттоле человек тот велику веру имея к Святой Троице и к преподобному Сергию до своего живота”^³²¹. О преподобном Павле Обнорском (†1429) “пронесеся повсюду слава, и мнози любодобродетельнии прихождаху к нему съзиданий ради духовных: даст бо ся ему слово премудрости и разума и утешениа: понеже, от благодати Святаго Духа добре возделану сердцу его, сладки плоды поучений всем подаваше”^³²². Вторая половина XV века ознаменовалась просветительною деятельностью преподобных Пафнутия в Боровске (†1478), Евфросина во Пскове (†1481), Зосимы на крайнем севере (†1478). К первому, по сказанию жития, “прихожаху не точию иноцы, но и сущии от мира, исповедающися на духовне, занеже зело благоразумен и добре могий разумети съкровенную премудрость в священных правилех”^³²³; а во время голода сходилось в его монастырь все окрестное население, “яко до тысячи и множае на всяк день собиратися”^³²⁴. Точно так же и к Евфросину “прихождаху из града христолюбцы пользы ради и благословения, и приношаху потребная — брашно и питие ко святому с братией, и учрежание их”. При этом после трапезного учреждения, на котором, как видно из других памятников житийной литературы, присутствовали и его устроители — жертвователи, случалось преподобному “нечто мало покоснети беседы ради”^³²⁵. Зосима Соловецкий был “разум имея мног божественному Писанию, доволен сказати та”^³²⁶.

На грани XV и XVI столетий и в первой четверти XVI в. житийная литература представляет нам два ярких образа двух деятелей христианского народного просвещения. Это знаменитый ученик преподобного Пафнутия Боровского — Иосиф Волоколамский (†1515) и мало известный, но чрезвычайно много потрудившийся на ниве народного просвещения Филипп Ирапский (†1538)^³²⁷. “Иосиф, беяше благоговением украшен и устнама благоуветлив, имея разум священных книг, памятию много могий и без книг глаголати и добре полезен беседою^³²⁸<…> Дасться Иосифови многа благодать в словодаянии, и глагол его слышащему сладок и к послушанию зело понудителен, всякомуж желающему добродетели помногу любезен, и толико, яко присно хотети приседати ему и словесы его питатися”^³²⁹. Круг слушателей преподобного Иосифа был чрезвычайно широк: он включал людей различных положений, начиная от князя и кончая крестьянином и холопом. “Часто и самому князю приходящу тамо и пользы наслаждающуся и радостию радующися и мужи, яко в державе своей такова черноризца стяжал”. Благочестивый князь “зело любяше Иосифа и много спомогаше ему^³³⁰ <…> И слышашеся Иосиф в граде и окрест жительством чернечьским изряден и словом удобрен, извествованным пребыванием оправдан. Елико боляр, иже от палаты княжа, и елико от воевод его и от воин честных, вси желанием влекомы к нему, взысковаху от лица его, и, к нему приходяще, пользоваху от него священными словесы и покаянию жала в сердца свои приемлюще беседою его; и тако тому прилежно молящеся попустити тем душевная их помышления возложити ему, и словес его присно наслаждатися и исправляти к лучьшим жизнь их сказанием его и отца имети. Елицы же видевше его беяху много радовахуся о нем, и всем извествующе яко зело пользовашемся от него”^³³¹.

Действенность наставлений Иосифа была удивительна. “Не токмо добродетельные мужи приближающеся ему, но иже от греховна обычая сущии, своя тому исповедающей деяния, словесем его абие уврачевающеся и нравы своя удобряху покаянием и на лучшая пременяхуся, яко все к послушанию словесе мужа уготовляхуся и радовахуся, послушающе его; тщету же немалу вменяху, елицы того видения и слова не сподобишася. И еще Иосифо имя яко же священие некое в устех им обношашеся, и житие его яко единаго от великих преподобных похваляюще, дивляхуся, яко видяху его о всем опасна и добра устроена житием боголюбезном и извествованном^³³². Мнози сановницы, часто с ним беседующе, словеси его повинувшеся, нравы своя давляющеяся, на кротость прелождьше, удобришася жизнию. И бе видети благочестиа светом зело сияюща и добродетелями умножающеяся, толико же и блисташе доброта благонравиа и кротость словом мужа сего яко ведомы ведяхуся. И слышашеся в них тщание к угождению Божию, и часте в устех их заповедей Христовых обношение и священных псалмов гранесловие, и честных книг беседование сказанием Иосифовым упражняшеся в них, лютость и злоба отгоняшеся, и не якоже миряне, но якоже раби Христови, любве навыковаху и кротости, и, яко велми пользующеся внимаху. Вся же тогда Волоцкая страна к доброй жизни прелогашеся, тишины и покоя наслаждьшеся и веселящеся беаше, и поселяне же много послабление имуще от господей сел их поущением его^³³³ <…> и беяше Иосиф во всей стране той, яко светило сияше^³³⁴ <…> Приходящия вся пользуя и вси идущии душам своим попечениа спасенаа”^³³⁵. Учительное слово Иосифа простиралось не только на мужчин, но и на женщин. “К нему идяху слышати слово пользы не точию же мужие, но и жены благочестивыя взыскания слышати от него словесе и исповедати своа ему в душевное врачевство”. А когда Иосиф нашел “в монастырь ему женам прихожение”^³³⁶ опасным для “юных мнихов, в монастыри учащихся”, и запретил “женам приход в монастырь”^³³⁷, то последние, “истинно желающе спасениа, не умолчеваху: елико бо их писмена ведущих, писанми своя вся душевная ему исповедаху и, от него вписания приемлюще, радовахуся, извещающеся. Елико же писмен не ведаху, ти священныя мужа, предстоящия церквам их, к нему посылающе, извещевахуся, ползу приемлюще: всем бо врач добр и искусен душевныя вреды целити хотящему”^³³⁸.

Деятельность преподобного Филиппа Ирапского протекла в области Белоозерской. На берегу реки Ирапа, в пределах веси Андогской построил он “келейцу малу и ту живяше”. Известность Филиппаначинается прежде всего благодаря содействию местного владельца князя Андрея, с позволения которого Филипп поселился здесь. “Бысть у князя Андрея пир на священников и крестьян, и нача князь Андрей священником и крестьяном сказывати: есть у нас селится свят муж, старец, имея чин священнический, именем зовем Филипп. И вси священницы и крестьяне возрадовашеся о такове святе муже и хвалу Богу воздаваху”^³³⁹. С течением времени в пустыньку Филиппа, в которой тот построил часовню, начинают двигаться народные толпы. “И начаше приходити ко блаженному мнози от многих стран, мужие благочестивии моления ради, и молитвы от святаго принимая, блаженный же поучаше их довольно о ползе душевной”^³⁴⁰. Еще более усилился наплыв приходящих, когда была построена церковь. Молва о преподобном Филиппе и его пустыни “промчеся во многия страны, и веси, и мнози начаша приходити, слышав про то святое место, моления ради, и приносити многая потребная и приимати от блаженнаго благословение, и духовное научение послушая”^³⁴¹. К Филиппу приходили не только простецы, но и “мнози от искусных и благочестивых мужей и моляху блаженному о поучении”^³⁴². Были у Филиппа и такие посетители, которые приходили к нему регулярно. Такие лица даже иногда ночевали в келии Филиппа, причем до поздней ночи вели с ним “многую беседу”^³⁴³. Все они приходили с настойчивой просьбой: “молимся, отче честный, о поучении”^³⁴⁴. И преподобный Филипп ревностно шел навстречу мольбам посетителей. Каждый приходящий получал слово “поучения” и уходил, в той или другой степени обогащенный светом христианского религиозно-нравственного просвещения. Примеры самых этих поучений Филиппа и запечатлел для последующих поколений его агиограф^³⁴⁵.

Так под кровом монастырских храмов, от пустынных келий подвижников тихо и незримо, но прочно развивался вековой исторический процесс религиозно-нравственного просвещения русского народа.

Список сокращений

МДА	—	Московская Духовная академия.
ОЛДП	—	Общество любителей древней письменности (СПб.).
ПамСРЛ	—	Памятники старинной русской литературы.
СПбДА	—	Санкт-Петербургская Духовная академия.
ЧОИДР	—	Чтения в Обществе истории и древностей Российских при Московском университете.

*Впервые опубликовано в: Богословский вестник. Сергиев Посад, 1915. Март; Апрель; Май. Виктор Петрович Виноградов (магистр богословия, впоследствии протопресвитер, *23.03.1885–†24.10.1968) в 1910–1919 гг. преподавал пастырское богословие в МДА. В 1922 г. рукоположен во иерея святителем Тихоном. В 40-х годах через Прибалтику уезжает за границу. Автор более 50 работ, в т. ч. воспоминаний о святителе Тихоне.

1Наиболее обстоятельным трудом в этом отношении является книга Лавровского Н. А. “О древнерусских училищах(по конец XV в.)” (Харьков, 1854), в настоящее время представляющая библиографическую редкость. По утверждению А. С. Архангельского, она приводит к очень неутешительному заключению: “собранный здесь весьма тщательно материал характером своим лучше всего доказывает совершенное отсутствие у нас в древнее время (XI–XV вв.) каких-либо училищ”. — Архангельский А. С. Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. Ч. I. Нил Сорский. СПб., 1882. С. 185. Прим.

2Большинство таких трудов указано в книге: Григорьев В. В. Исторический очерк русской школы. М., 1900. С. IV–V.

3Григорьев В. В. Указ. соч. С. 6–7.

4Ср. Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. I. Пол. I. М., 1901. С. 725, 727.

5Григорьев В. В. Указ. соч. С. 7–8.

6См. Голубинский Е. Е. Указ. соч. Т. I. Пол. II. М., 1904.

7Григорьев В. В. Указ. соч. С. 8 и 9. То же на с. 14.

8Проф. Голубинский утверждает: “мы имеем решительное доказательство, что под надзором и ведением епископов в помянутое время никаких училищ не находилось”. — Голубинский Е. Е. Указ. соч. Т. I. Пол. I. С. 723.

9Григорьев В. В. Указ. соч. С. 9.

10Там же. С. 10.

11Повесть о Евфросинии Полоцкой // Памятники старинной русской литературы. Вып. IV.СПб., 1862 (далее — ПамСРЛ). С. 175.

12Григорьев В. В. Указ. соч. С. 13.

13Голубинский Е. Е. Указ. соч. Т. I. Пол. I. С. 722. Прим.

14Григорьев В. В. Указ. соч. С. 14–15.

15Там же. С. 24.

16Там же. С. 16.

17Григорьев В. В. Указ. соч. С. 32–33.

18Соболевский А. И. Образованность Московской Руси в XV–XVII вв. СПб., 1892. С. 12.

19Там же. С. 20; Григорьев В. В. Указ. соч. С. 36.

20Соболевский А. И. Указ. соч. С. 20. Прим. 1.

21См. Некрасов И. С. Зарождение национальной литературы в северной Руси. Одесса, 1870; Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. В зависимости от последнего исследования явились труды: Кадлубовский А. П. Очерки по истории древнерусской литературы житий святых. Варшава, 1902; Коноплев Н. А. Святые Вологодского края // ЧОИДР. 1895; Яхонтов И. А. Жития святых северно-русских подвижников Поморского края как исторический источник. Казань, 1882; Ученый справочный указатель по литературе древнерусских житий: Барсуков Н. П. Источники русской агиографии. СПб., 1899.

22Ключевский В. О. Указ. соч. С. 432; Кадлубовский А. П. Указ. соч. С. 13 и сл.

23Ключевский В. О. Указ. соч. С. 433.

24Там же.

25Там же. С. 427, 429.

26Там же. С. 437.

27Там же. С. 429.

28Там же. С. 430.

29Там же.

30См. наше исследование “Уставные чтения. Историко-гомилетическое исследование”. Вып. I. Сергиев Посад, 1914.

31Киево-Печерский Патерик // Памятники старинной русской литературы XII и XIII веков. СПб., 1872. С. 4. То же по харатейному списку Московского Успенского Собора: ЧОИДР. 1879. Январь–Март.

32^#Голубинский Е. Е. Указ. соч. Т. I. Пол. I. С. 707. Прим. 2.

33Киево-Печерский Патерик. С. IV. Прим. 10; ср. Предисловие. С. 111. Подобное же явление наблюдаем и после в житии святителя Петра, митрополита, составленном Прохором, епископом Ростовским: фраза “нача учити грамоту сию” (текст — Митрополит Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Т. IV. СПб., 1866. Прил. № 111. С. 309) или “нача учитися грамоте” (Славяно-русский Пролог. Ч. I // Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып. II / Изд. А. И. Пономарева. СПб., 1896. С. 197) заменяется в некоторых списках “нача учити грамматикию” (Там же). Наконец, то же наблюдаем и в Пахомиевском житии Сергия Радонежского, Синодальный список его, везде говоря об учении “грамоте” согласно с другими списками, в одном месте в разрез с другими совершенно неожиданно вводит слово: “грамматикия”. Здесь уже не может быть сомнения в том, что это просто безразличная для смысла случайная вариация. — Житие преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергия Чудотворца / Изд. архимандритом Леонидом. СПб., 1885. С. 28. См. ниже.

34Там же.

35Житие Евфросинии Суздальской по списку XVII века // Георгиевский В. Суздальский Ризоположенский женский монастырь. Историко-археологическое описание. Владимир, 1900. С. 36.

36Голубинский Е. Е. Указ. соч. Т. I. Пол. I. С. 707. Прим. 2.

37Ключевский В. О. Указ. соч. С. 262 и 283.

38Там же. С. 262.

39Повесть о Евфросинии Полоцкой (по рукописи сб. Троицкой Лавры) // ПамСРЛ. С. 172–173.

40Там же. С. 173.

41Ср. Житие Евфросинии Суздальской… С. 45.

42Там же. С. 46.

43Факт буквального заимствования становится несомненным при сопоставлении следующих тирад из обоих житий.

Повесть о Евфросинии Полоцкой… С. 172–173.Житие Евфросинии Суздальской… С. 16.И толма бысть любящи учение, якоже чудитися отцу ея о толице любви учения ея.И толма бысть любящи учение яже чудитися родителем ея о толице любы учения ея.Вести же разшедшейся по всем градом о мудрости ея и телесней утвари, — бе-бо лепа лицем, красота же ея многи славныя князи на любление приведе к отцу ея: кождо их тщашеся, дабы пояти ю в жену сыну своему, и всем часто присылающимся к отцу ея, он же отвещеваше: “Воля Господня да будет”.Вести же разшедшимся (sic!) повсюду о мудрости ея, и о скором поучении, и о телесней утвари ея, беша бо лепа отроковица вельми, красота ея многи на любовь приведе, яже пояти ю невесту сыном своим, и всем служающим отцу ея, друг другу варити хотя, и тщащимся им, отвещеваше же отец ея, благочестивый великий князь Михаил, рече: воля Господня буди…Един преодолевавше славным княжением и богатством…Един преодолевая всех саном и гордостию величествия отечествия своего…

44Ключевский В. О. Указ. соч. С. 55.

45Житие Авраамия Смоленского // Православный Собеседник. 1858. Ч. III. С. 140.

46Великие Минеи-Четии, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Ноябрь, дни 1–12. СПб., 1897. Столб. 200. То же по спискам ОЛДП (изд. ОЛДП. СПб., 1881. С. 4), только после “но ясно” вставка: “и не косно”. В списках Волоколамского сборника Московской Духовной академии (далее — ВС МДА) сокращено — “и Божиим книгам учився” (№ 640. Л. 99); “и Божиим книгам научився” (№ 634. Л. 96).

47Ключевский В. О. Указ. соч. С. 77; ср. С. 76.

48Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 197. Ср. Митрополит Макарий (Булгаков). Указ. соч. Прил. № 3. C. 308.

49Ключевский В. О. Указ. соч. С. 88.

50Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 69–70. Подробнее об этом см. у нас ниже.

51Повесть о Стефане, епископе Пермском (по сб. XVI в. Синодальной библиотеки) // ПамСРЛ. C. 121; Митрополит Макарий (Булгаков). Указ. соч. Прил. № 18. С. 342. По списку ВС МДА “вдан бывает учитися божественным писанием, возрасту пришедшему бысть разумен зело и скоро грамоту извыче” (№ 640. Л. 133 и об.).

52Повесть о Стефан, епископе Пермском… С. 135.

53Житие преподобного… Сергия Чудотворца. C. 23. То же по рукописи № 208 МДА. Л. 30.

54Там же. Прим. 3.

55Там же. С. 25. Прим. 2.

56Там же. С. 25. Прим. 4.

57Там же. С. 27. Прим. 1.

58Там же. С. 26. Прим. 1.

59Там же. С. 28. Прим. 3.

60Там же. С. 26–27.

61Там же С. 28 и прим. 2.

62Там же. С. 28; то же по: Митрополит Макарий (Булгаков). Указ. соч. Прил. № 20. Только вместо “да разумеет” поставлено (и, по-видимому, правильнее) “разумеяше”. Ср. рукопись МДА № 634. Л. 3 об.–6; Великие Минеи-Четии. Сентябрь, дни 25–30. СПб., 1883. Столб. 1404–1463.

63Ключевский В. О. Указ. соч. C. 89.

64Там же. C. 121 и 136.

65Житие Алексия, митрополита Московского (по спискам Императорской Публичной Библиотеки) / Изд. ОЛДП. IV. СПб., 1877–1878. С. 26–27. То же по сокращенному списку ВС МДА № 634. Л. 170: “та же времени бывшу и книжному учению вдан бывает”.

66Повесть о Евфимии, архиепископе Новгородском (Софийской библиотеки № 1402) // ПамСРЛ. C. 17.

67Повесть о Моисее, архиепископе Новгородском (из рукоп. XVII в.) // ПамСРЛ. С. 11.

68По списку МДА. Рук. № 208. Л. 381 об.

69Сказание помещено в ПСРЛ. T. I. СПб., 1846. С. 207. Ср. Житие, изданное Московской Синодальной Типографией в 1798 г. Л. 4.

70Сказание помещено в ПСРЛ. Т. XV. СПб., 1863. См. С. 467.

71По рукописи ВС МДА № 632. Л. 32. То же по списку Софийской библиотеки XVI в. в: Повесть о Ионе, архиепископе Новгородском // ПамСРЛ. С. 28 и по списку в: Великие Минеи-Четии. Ноябрь, дни 1–12. Столб. 163–164.

72Житие Арсения, издания по “древним рукописным книгам” и “из напечатанных” Тверского Желтикова монастыря. Житие святителя Арсения Тверского. Тверь, 1852.

73Рукопись ВС МДА № 640. Л. 48.

74Великие Минеи-Четии. Сентябрь, дни 25–30. Столб. 2269. То же в: Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 28.

75По списку Солов. Библиотеки, напечатанному в Православном Собеседнике. 1859. С. 354. Но в тексте жития, изд. Московской Синодальной Типографией (1830 г.), заимствованном из Четиих Миней и “древних в монастыре обретающихся харатейных книг”, просто: “и воспитан отрок в книжном учении”. — Л. 9 об.

76См. Ключевский В. О. Указ. соч. C. 204.

77По списку ВС МДА № 659. Л. 113 об.

78Ключевский В. О. Указ. соч. C. 250.

79Но что такое: “и инеми писаньми” — трудно определить.

80Повесть о Евфросине Псковском (рукопись Лаврской библиотеки № 205. Рукописи Императорской Публичной Библиотеки № 70) // ПамСРЛ. С. 69; то же и по рукописи ВС МДА № 632. Л. 460.

81Повесть о Евфросине Псковском. С. 81; рукопись МДА № 132.

82Повесть о Нифонте, архиепископе Новгородском (по рукописям XVII в.) // ПамСРЛ. С. 2.

83Ключевский В. О. Указ. соч. C. 262

84Житие преподобного Александра Свирского. СПб., 1818. Л. 4: “вдаша его родителие в научение Божественного Писания”.

85По списку ВС МДА № 632. Л. 209: “и даша в научение грамоте святым книгам”.

86По списку ВС МДА № 632. Л. 209 вставка: “и да подаст”.

87Житие преподобного Александра Свирского. Л. 4; по списку МДА. Л. 209.

88Там же.

89По рукописи СПбДА № 271; Митрополит Макарий (Булгаков). Указ. соч. Т. I. СПб., 1889. Прил. № 2. С. 262. В краткой редакции раннейшего времени этой фразы нет, см. Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 43; то же по списку МДА № 208. Л. 221.

90По списку ВС МДА № 490. Л. 250.

91См. житие в: Великие Минеи-Четии. Сентябрь, дни 1–13. СПб., 1868. Столб. 455. То же в: Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 160. Но по списку, изданному Невоструевым (М., 1865. С. 5), просто: “сему же от юнна возраста священныя книги извыкшу”.

92Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 65. Ср. Ключевский В. О. Указ. соч. С. 300.

93Григорович А. Житие Варлаама Вожеского. М., 1887. С. 12.

94Житие святого Антония Римлянина // Православный Собеседник. 1858. Ч. IV. С. 160. См. Ключевский В. О. Указ. соч. С. 306–310. Также Кадлубовский А. П. Указ. соч. С. 1–43; Голубинский Е. Е. Указ. соч. Т. I. Пол. II. С. 590–591.

95По списку ВС МДА № 660. Л. 42 и об.

96Ключевский В. О. Указ. соч. С. 317.

97Ярославские Епархиальные Ведомости. 1873. № 16. С. 128.

98По списку Московской Синодальной Библиотеки, ныне хранится в библиотеке МДА.

99Житие преподобного Никодима Кожеезерского // Православный Собеседник. 1865. Ч. I. C. 211; рук. № 346. Л. 25.

100По списку рукописи МДА № 349. Л. 27.

101Ключевский В. О. Указ. соч. С. 346.

102Повесть о Макарии, основателе Зеленой пустыни // ПамСРЛ. С. 52.

103Житие Елеазара Анзерского // Православный Собеседник. 1860. Ч. I. С. 103.

104Ключевский В. О. Указ. соч. С. 353. Ср. Ярославские Епархиальные Ведомости. 1873. № 37. С. 302.

105Ярославские Епархиальные Ведомости. 1873. № 32.

106Житие Дионисия, архимандрита Троицкого. М., 1875. С. 6.

107Там же. С. 5.

108Там же. С. 8.

109Голубинский Е. Е. Указ. соч. Т. I. Пол. I. С. 707.

110Повесть о Нифонте, архиепископе Новгородском… С. 2.

111Житие по рукописи МДА № 634.

112Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые, чтимые всею церковью или местно. Чернигов, 1862. Июль 14.

113Моисей уже в 1324 г. был посвящен в сан архиепископа. Если полагать ему в это время около 40 лет, что необходимо, так как до этого он был еще архимандритом в Юрьеве монастыре, то годы его отрочества падают на 80–90-е годы XIII столетия.

114Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Январь 19.

115До избрания он основал пустынь на урочище Вяжиги, а умер в 1458 г. Если полагать его жизни от 60 до 80 лет, то отроческие года его падают на 70–80 е годы XIV столетия.

116Умер в 1471 году, а рукоположен в 1459 году.

117В 1474 г. он принял уже пострижение. Ср. Соболевский А. И. Указ. соч. С. 14.

118†1481 г., 95 лет от рождения. См.: Книга глаголемая описание о российских святых. М., 1887. С. 52.

119Ключевский В. О. Указ. соч. С. 56.

120Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Май 15.

121Житие по списку МДА. Л. 168.

122Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Май 19.

123Житие преподобного… Сергия Чудотворца. Ср. Голубинский Е. Е. Преподобный Сергий и созданная им Троицкая Лавра. Сергиев Посад, 1892. С. 3–4.

124Книга, глаголемая описание о российских святых. С. 250.

125Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Март 16.

126Рук. МДА № 208. Л. 381 об.

127Житие Иосифа Волоколамского // Великие Минеи-Четии. Сентябрь, дни 1–13. Столб. 455–456.

128Житие Дионисия, архимандрита Троицкого. С. 6.

129Рук. МДА № 640. Л. 48.

130Рук. МДА № 659. Л. 113–114 об.

131Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Апрель 11.

132Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 28. Ср. Ключевский В. О. Указ. соч. С. 37; Там же. С. 34.

133Славяно-русский Пролог. Ч. II // Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып. IV. СПб., 1898. Также: Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Март 31.

134Рук. МДА № 564. Л. 219.

135Книга глаголемая описание о российских святых. С. 121.

136Паисий жил в селе Богородском, но житие не говорит определенно, здесь ли учился Паисий или же в городе Угличе, с которым его отец имел самые живые сношения как слуга Угличского князя Андрея Васильевича. — Ярославские Епархиальные Ведомости. 1875. № 16. С. 128.

137Рук. МДА № 490. Л. 240–250; Славяно-русский Пролог. Ч. II; Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Апрель 1.

138Рук. МДА № 346. Л. 23–25.

139Рук. МДА № 632. Л. 137–138.

140Повесть о Стефане, епископе Пермском // ПамСРЛ. С. 121. Ср. Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. II. Пол. I. М., 1990. С. 263–265.

141Житие преподобного Зосимы Соловецкого // Православный Собеседник. 1859. Ч. II. С. 354.

142Книга глаголемая описание о российских святых. С. 162.

143Соболевский А. И. Указ. соч. С. 14.

144Там же.

145Там же.

146Житие Феодосия говорит, что он был отдан к “единому от учитель”, что свидетельствует о существовании в Курске нескольких учителей и школ; впрочем, профессор Голубинский полагает, что жизнеописатель, преподобный Нестор, здесь “представляет время детства преподобного Феодосия по своему собственному времени”. — Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. II. Пол. I. С. 727.

147Славяно-русский пролог. Ч. I. С. 69–70.

148См., например, Повесть о Стефане, епископе Пермском… С. 121; Житие преподобного… Сергия Чудотворца. С. 23–27; Рук. МДА № 208. Л. 30–32.

149Житие преподобного отца нашего Сергия, игумена Радонежского. Троице-Сергиева Лавра, 1853. Л. 37; Соболевский А. И. Указ. соч. С. 16.

150Житие Александра Ошевенского; см. Соболевский А. И. Указ. соч. С. 14.

151См. Великие Минеи-Четии. Ноябрь, дни 1–12. Столб. 163–164.

152Соболевский А. И. Указ. соч. С. 14.

153Великие Минеи-Четии. Сентябрь, дни 1–13. Столб. 455. Конечно, Иосиф мог учиться у старца и один, как дитя привилегированного сословия, но дальнейший рассказ жития дает понять, что у него были сверстники по учению в самом монастыре.

154Православный Собеседник. 1865. Ч. I. С. 211. Житие князя Владимира как будто дает понять, что в древней Руси главными школьными деятелями были “попы”, то есть духовенство, когда говорит о Владимире: “И повелел попом по градом и по селом люди к крещению приводити и дети учити грамоте”. Однако в летописи говорится о распоряжении Владимира иначе: “дети нача поимати у нарочитых и даяти и на учение книжное”. — Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. II. Пол. I. С. 232 и прим. 1.

155ПСРЛ. Т. IV. СПб., 1848. С. 467. Вернее, однако, те летописные показания, по которым Михаил был отдан не митрополиту Феогносту, а архиепископу Новгородскому Василию. В летописи по Воскресенскому списку (ПСРЛ. Т. VII–VIII. СПб., 1856–1859. С. 207) сказано: “то же зимы приехал в Новгород княжич Михайло Александрович”.

156Житие, по списку Московского Успенского Собора // ЧОИДР. 1879. Январь–Март. Кн. I.

157Повесть о Евфросинии Полоцкой.

158Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Апрель. С. 125.

159Житие по списку ОЛДП. СПб., 1881 г. Великие Минеи-Четии. Ноябрь. Столб. 199.

160Повесть о Моисее, архиепископе Новгородском // ПамСРЛ. С. 11.

161Житие Алексия, митрополита Московского. С. 10.

162Житие преподобного… Сергия Чудотворца. С. 9.

163Повесть о Стефане, епископе Пермском… С. 121.

164Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 28.

165Рук. МДА № 640. Л. 48.

166Житие святителя Арсения Тверского. Тверь, 1852.

167Рук. МДА № 208. Л. 381 об.

168Рук. МДА № 659. Л. 172–203; 203–209.

169Соболевский А. И. Указ. соч. С. 16.

170Повесть о Евфимии, архиепископе Новгородском // ПамСРЛ. С. 17.

171Повесть о Ионе, архиепископе Новгородском // ПамСРЛ. С. 29.

172Рук. МДА. № 659.

173Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Июнь. С. 76.

174Житие // Православный Собеседник. 1859. Ч. II.

175Житие. Ср. Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Май 15.

176Рук. МДА № 564.

177Рук. МДА № 632. Л. 137 об.

178Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Март. С. 119.

179Житие // Ярославские Епархиальные Ведомости. 1873. № 16.

180Житие в Макариевских Четиих Минеях. Сентябрь 9.

181Соболевский А. И. Указ. соч. С. 8.

182Житие // Ярославские Епархиальные Ведомости. 1873. № 28.

183Рук. МДА № 632. Л. 3–4.

184Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Апрель. С. 124.

185Житие Стефана Комельского/ Изд. Х. Лопарев. СПб., 1892. С. 6.

186Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 65.

187Соболевский А. И. Указ. соч. С. 8.

188Рук. МДА.

189Соболевский А. И. Указ. соч. С. 9.

190Повесть о Мартирии, основателе Зеленой пустыни // ПамСРЛ. С. 52.

191Рук. МДА.

192Соболевский А. И. Указ. соч. С. 9. Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Январь 13.

193Об этом общие сведения в: Григорьев В. В. Указ. соч. С. 12–13.

194Славяно-русский Пролог.Ч. I. С. 69–70.

195Так по рук. МДА № 632. Л. 209. Но по изд. Синодальной типографии. СПб., 1818. Л. 4 и об. вместо “написоваше — сказует”. Григорьев, приводя указанное свидетельство из жития митрополита Петра, видит здесь способ обучения письму, но не указывает оснований для такого взгляда. С. 13.

196Житие преподобного… Сергия Чудотворца. С. 23.

197Об этом говорят жития Мартирия Зеленецкого (С. 52), Петра, митрополита Московского (Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 69 и 197), Феодора, архиепископа Ростовского (Ярославские Епархиальные Ведомости. 1873. № 32), преподобного Сергия Радонежского (Житие преподобного… Сергия Чудотворца. С. 23; рук. МДА № 208. Л. 30), Иосифа Волоколамского (Великие Минеи-Четии. Сентябрь, дни 1–13. Столб. 455), Иосифа Комельского, Серапиона Новгородского и др. В других житиях — общие указания на существование определенного возраста. В житии Варлаама Хутынского, митрополита Филиппа, Евфросина Псковского, Антония Сийского: “по времени”; Стефана Пермского — “измлада”; Алексия митрополита — “времени приспевшу”, Александра Свирского — “егда приспе время”; Макария Калязинского — “егда достизающему ему возраста”; Авраамия Смоленского — “егда бе отрочищем в возрасте смысла пришедша”; Зосимы Соловецкого — “преуспевающу отроку возрастом”; Макария Желтоводского — “егда устрабити отроку”; Игнатия Угличского — “егда прииде в разум”; Игнатия Вологодского — “егда исполняшеся лета младенческая”; Александра Ошевенского — “егда времени учения достигше”.

198Житие // ПамСРЛ. С. 121.

199“Тем же тому спешне писания извыкну, обаче во иных не упражнятися, разве иже в божественная ведущих. Доспевшу же к пятинадесятим летом возраста восхоте отрещися мирскаго пребывания”. — Там же. С. 17.

200“Та же времени приспевшу и книжному учению вдан бывает, и бысть яко летом дванадесять”. — Житие Алексия, Митрополита Московского. С. 26–27. “Таже времени бывшу и книжному учению вдан бывает, пришедшим же 12 летом детское еще имуще, яко случися…”. — Житие по рук. МДА № 634. Л. 170. “Бывшу же ему 15 летом прииде ему во ум любовь и рачение иночьского образа, и иде во един от монастырей”. — Житие по рук. МДА № 634. Л. 171.

201“И в мале времени всех сверстников своих превзыде. И бысть убо святый двунадесяти лет и отъиде во един от монастырей”. — Житие, сост. Прохором, епископом Ростовским // Славяно-русский Пролог. Ч. I. С. 197. Показание проложной редакции жития, напечатанной Там же. С. 69–70, о “двадесяти” летах стоит одиноко и есть несомненно ошибочное. Ср. Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. II. Пол. I. С. 102.

202“Повелеша его учити Божественному Писанию, и вскоре того извыче <…> И поживе у отца своего тринадесять лет от рождения своего”. — Ярославские Епархиальные Ведомости. 1873. № 28. С. 222.

203Великие Минеи-Четии. Сентябрь, дни 1–13. Столб. 455. Полностью текст данного места см. выше.

204“Аще когда от учителя отхожаше со множеством соученических ему и улицу граду к дому проходити бываше; всем яко детем радующимся, той подоле стояти от них обычно имяше, егда и случашеся ему когда, яко детскую позороватися” и так далее. — Житие по рук. МДА. № 632. Л. 32 и об.

205Житие Иосифа Волоколамского / Изд. К. Невоструев. М., 1865. С. 38.

206Там же. Прим. 265.

207Изд. ОЛДП. С. 11.

208Соболевский А. И. Указ. соч. С. 15.

209Там же. Архиепископ Филарет (Гумилевский). Русские святые… Июнь 9.

210Соболевский. Указ. соч. С. 9. Прим. 2.

211Житие Иосифа Волоколамского // Великие Минеи-Четии. Сентябрь, дни 1–13. Столб. 455.

212Житие Макария Калязинского по рук. МДА. № 346. Л. 25 и об.

213Житие Зосимы и Савватия // Православный Собеседник. 1859.Ч. II. С. 355.

214Житие Паисия Углицкого // Ярославские Епархиальные Ведомости. 1873. № 16. С. 128.

215Житие Димитрия Прилуцкого по рук. МДА № 640. Л. 48; то же в житии Авраамия Смоленского // Православный Собеседник. 1858. Ч. III. С. 140, в житии Макария Калязинского по рук. МДА. № 632. Л. 138 об., Григория Вологодского // Славяно-русский Пролог. Ч. II. С. 28.

216Житие Авраамия Смоленского. С. 141. Так же житие Евфимия Суздальского по рук. МДА № 490. Л. 250.

217Житие Макария Калязинского. Л. 138.

218Житие Григория Вологодского. С. 28.

219Житие Авраамия Смоленского. С. 140.

220Житие Макария Калязинского по рук. МДА № 346. Л. 26. В житии Кирилла Белозерского: “устрабившу же отроку и божественному писанию извыкшу и прочее растящу ему во всяком благоговейнстве и чистоте и просвещенном разуме. И сего ради от всех любим бывает и почитаем”. — Рук. МДА № 208. Л. 381.

221Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского, по харатейному списку Московского Успенского Собора // ЧОИДР. 1879. Январь–Март. Ч. I. С. 33.

222Повесть о Стефане, епископе Пермском. С. 121.

223Житие по рук. МДА № 632. Л. 138 и об.

224См. выше.

225Повесть о Нифонте, архиепископе Новгородском // Памятники старинной русской литературы. Вып. IV. СПб., 1862 (далее — ПамСРЛ).

226Житие // Изд. ОЛДП. Вып. IV. СПб., 1877–1878. С. 18 и 31–32. Листы здесь перепутаны, л. 18 должен бы быть помещенным после 28-го.

227“Родители же его, видяще его почитающа книги и сим внимающа, на игры же и на пустошныя беседы никакоже уклоняшеся, и начаша увещати его словесы к совокуплению брака”. — Рук. МДА. № 632. Л. 138.

228Житие по рук. МДА. № 660. Л. 33 и об., 34.

229Повесть о Стефане, епископе Пермском // ПамСРЛ. С. 121.

230Там же.

231Там же. С. 122.

232Там же.

233Там же.

234Там же.

235Так думает Е. Е. Голубинский; см. Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. II. Ч. II. М., 1900. С. 269.

236Повесть о Стефане, епископе Пермском. С. 134.

237Там же.

238Там же. С. 122.

239Там же. С. 135–136.

240Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского // ЧОИДР. 1879. Январь-март. Ч. I. Л. 20 об.

241Киево-Печерский Патерик // Памятники старинной русской литературы XII и XIII веков. СПб., 1872. С. CXXVIII.

242Там же. С. CXXXVI: “не бе бо иного ничто же имея разве книги”.

243Житие // Православный Собеседник. 1858. Ч. III. С. 141.

244Там же. С. 142.

245Там же. С. 143.

246Там же. С. 144.

247Жития и чудеса Зосимы и Савватия Соловецких чудотворцев. М., 1830. Л. 10.

248Житие // Православный Собеседник. 1859. Ч. II. С. 482–483.

249Житие по рук. МДА № 659. Л. 132 об.

250Там же. Л. 128.

251Там же. Л. 134 об.

252Житие по рук. МДА № 20. Л. 406.

253Житие Мартиниана по рук. МДА № 564. Л. 219.

254Житие Иосифа Волоколамского / Изд. К. Невоструев. М., 1865. С. 72.

255Там же. С. 46 и 49.

256Житие по рук. МДА № 564. Л. 215.

257Житие Александра Свирского. СПб., 1818. Это же житие мы читали и по рук. МДА № 632, но там в соответствующем месте на л. 311 об. фразы “или книги прочитаща” нет.

258Житие по рук. МДА. № 659. Л. 178.

259Там же. Л. 184 об., 185.

260Там же. Л. 196.

261Там же. Л. 197.

262Повесть о Евфросинии Полоцкой // ПамСРЛ. С. 175.

263Житие Евфросинии Суздальской по списку XVII века // Георгиевский В. Суздальский Ризоположенский женский монастырь. Историко-археологическое описание. Владимир, 1900. С. 24–25, 31–34, 37.

264Житие преподобного отца нашего Феодосия… Л. 17 об.

265Там же. Ср. Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. II. Ч. II. С. 738. Прим. 1.

266Там же.

267Повесть о Стефане, епископе Пермском. С. 174. То же по рук. МДА. № 632. Л. 211.

268Там же. С. 135.

269Там же. С. 146–147.

270Житие // Православный Собеседник. 1860. Ч. I. С. 115.

271Житие по рук. МДА № 208. Л. 390 об.–391.

272Там же. Л. 402 и об.

273Житие // Ярославские Епархиальные Ведомости. 1875. № 16.

274Житие по рук. МДА № 659. Л. 314–315. Повесть о Михаиле Клопском // ПамСРЛ. С. 38.

275Повесть в рук. МДА № 640. Л. 96 об.

276Повесть о Моисее, архиепископе Новгородском // ПамСРЛ. С. 11.

277Ср. Жмакин В. И. Митрополит Даниил и его сочинения. М., 1881. С. 6; АрхангельскийА. С. Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. Ч. I. Нил Сорский. СПб., 1882. С. 244.

278См. выше.

279Отрывки жития в журнале “Православный Собеседник”. 1861. Ч. I. С. 214–216.

280Повесть о Евфросине Псковском // ПамСРЛ. С. 81.

281Там же. С. 82.

282Там же. С. 84.

283Там же. С. 81.

284Повесть о Макарии, основателе Зеленой пустыни // ПамСРЛ. С. 52.

285“И паки на многа дни совокупльшеся ко оному иерею ради поучения мног народ”. — Там же. С. 53.

286Там же. С. 53.

287Там же. С. 52.

288Там же. С. 52–53.

289Там же. С. 54.

290Там же. С. 54–58.

291Сведения об учительной деятельности древнерусских подвижников и монастырей собраны в книге профессора Смирнова: Смирнов С. И. Как служили миру подвижники древней Руси. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1903. Мы указываем преимущественно те черты и факты, которые в названной книге или совсем не указаны, или же представлены менее документально.

292Житие преподобного отца нашего Феодосия… Л. 15.

293Там же. Л. 16.

294Там же. Л. 22.

295Там же. Л. 23 об.

296Житие по рук. МДА № 490. Л. 253 об.

297ПамСРЛ. С. 40. Ср. рук. МДА № 659. Л. 319.

298Интересно замечание о церемонии великокняжеской встречи: “грядяше купно и с детьми своими и много от вельможей с ним. Бывшю же близ монастыря, игумен же яко достолепно с братиею и с кресты и с кадилы великаго князя сретают <…> По сих же, вшед в церковь и у гроба бывше и довольно молитвоваше, и по скончании пениа начат вопрошати”. — Великие Минеи-Четии. СПб., 1897. Ноябрь, дни 1–12. Столб. 215–220.

299Там же. С. 213.

300Рук. МДА № 490. Л. 233 об.

301Житие Сергия Радонежского. СПб., 1885. См. напр., с. 97–98. Здесь князь приходит совсем не так смиренно, как Изяслав к Феодосию, но “со многою гордостию и славою и полку велику быти укруг его бояром и отроком его”.

302В житии Варлаама Хутынского говорится, что один человек “имея веру к преподобному Варлааму и часто прихождше в монастыря блаженнаго и тамо молбы совершаше и паки в дом свой возвращашеся. Единою же взем на потребу и иде купно с женою своею в монастырь святому поклонитись и, пришедшу ему тамо и молебна съвершивше и раки святого поклонишуся по съвершении службе, абие поставляет трапезу братии, и тех ущедрив, пакы хоте возвратитися в град”. — Великие Минеи-Четии. Ноябрь, дни 1–12. Столб. 209.

303В том же житии Варлаама Хутынского читаем: “Тем убо молебна совершающим святой же по малу тому (больному) исцеление дарова; тем же боляй, яко от некоего сна тяжка по мале в чувство прихожаше. Отпевшим же и обычная правилу, и седшим же братиам на трапезе ясти, боярам же и слугам предстоящим и теплыа хлебы тем представляющим”. — Там же. Столб. 231. В житии Михаила Клопского сообщается: “по совершении же святыя службы внидоша в трапезу. Григорий же (вельможа) нача молити святого, да вкусит от принесенных с ним брашен; и повеле святый принести на трапезу, велможа же сам предстояше <…> и того дня на трапезе здрав стояше и всю службу к потребе содеяше, сам же святаго паки моляше, да вкусит от предлагаемых”. — Повесть о Михаиле Клопском. С. 44. Рук. МДА № 659. Л. 324.

304Рук. МДА № 640. Л. 50 об.

305Житие Иосифа Волоколамского. С. 37–38.

306Житие по рук. МДА № 659. Л. 131.

307Рук. МДА № 346. Л. 26 об.

308Славяно-Русский Пролог. Ч. I. С. 43.

309Рук. МДА № 208. Л. 221.

310Православный Собеседник. 1858. Ч. III. С. 144 и 145.

311Там же. С. 146.

312Там же. С. 147.

313Житие // Изд. ОЛДП. СПб., 1881. С. 9.

314Житие Евфросинии Суздальской С. 55.

315Там же. С. 34.

316Там же. С. 51.

317Там же. С. 34.

318Житие Сергия Радонежского. С. 94.

319Там же. С. 94.

320Там же. С. 95.

321Там же. С. 98–99.

322Житие по рук. МДА № 659. Л. 182.

323Там же. Л. 132 и об.

324Там же. Л. 132.

325Повесть о Евфросине Псковском. С. 71.

326Житие // Православный Собеседник. 1859. Ч. II. С. 499.

327Житие <Филиппа Ирапского>,составленное монахом Спасо-Каменского монастыря Германом, издано с критическим предисловием проф. В. О. Ключевским (ОЛДП. № XLVI. СПб., 1879); см. предисл. С. XXVII.

328Житие Иосифа Волоколамского. С. 20.

329Там же. С. 25.

330Там же. С. 20.

331Там же. С. 21.

332Там же. С. 25–26.

333Там же. С. 21–22.

334Там же. С. 25.

335Там же. С. 37.

336Там же. С. 37.

337Там же. С. 38.

338Там же. С. 38.

339Житие преподобного Филиппа Ирапского. С. 19–20.

340Там же. С. 23—24.

341Там же. С. 25—26.

342Там же. С. 27.

343Одним из таких был “некий человек поселянин именем Мелетий”. Он “прииде к блаженному Филиппу пользы ради душевныя, имея велию веру к нему, и часто прихождаше. Преподобный же нача его увещати, и пребысть нощь у него. Вечеру же убо глубоку сущу много беседовахом”. — С. 48.

344Там же. С. 53.

345Там же. С. 27–30, 38–48, 53–61.

Поскольку вы здесь...

У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.

Сейчас ваша помощь нужна как никогда.

ПОМОЧЬ

Перейти на главную страницу журнала «Альфа и Омега»

Подпишитесь на Правмир

Перейти в Дзен Google Новости