Госдума приняла в первом чтении закон о защите чувств верующих. Рассуждает Андрей Десницкий.
Я человек верующий, и у меня есть чувства. Более того, у меня сложный характер, я подозрительный и обидчивый – спросите хотя бы у членов моей семьи. Чувства мои ранить легко, и я был бы очень рад, если бы кто-нибудь большой и сильный меня от таких ран защитил.
Фото Анны Гальпериной
Чуть больше года назад я узнал о выходке в Храме Христа Спасителя, она показалась мне крайне неуместной и безобразной. Можно сказать, что чувства мои были оскорблены, хотя сам я там не был и ролика про выходку не смотрел и смотреть не собираюсь – кстати, не понимаю тех людей, которые раз за разом его пересматривали, оскорбляясь всё больше. Зачем?
К тому же в советские годы, я это прекрасно помню, еще и не так верующих оскорбляли и унижали – ничего в том хорошего не было, но и не скажу, что мы как-то сильно страдали. Ведь не то оскорбляет, чем тебя обливают снаружи, а то, что исходит из твоего собственного сердца и из твоих уст, так нас учит Евангелие.
Тогда, по горячим следам, я написал про кощунство и борьбу с ним в рамках правового светского государства. Кощунство я для себя определил так: «целенаправленное оскорбление того, что дорого и свято для многих, что признается обществом как нравственная, религиозная, культурная или историческая ценность» – и я действительно считал и считаю, что за такие действия должна наступать ответственность вплоть до уголовной. Полагаю, что, к примеру, законы США, позволяющие человеку публично сжигать экземпляры Корана с намерением оскорбить мусульман, неверно трактуют свободу самовыражения, хотя бы уже потому, что потом за такое самовыражение расплачиваются собственной кровью совсем другие люди.
Но это не только верующих касается, точно такое же кощунство – облить кислотой знаменитую картину в музее или справить нужду на вечный огонь в память о павших воинах (случаи из практики, между прочим). Дело здесь даже не в чьих-то особенных чувствах, а скорее в том, что есть общепризнанные ценности, и даже тот, кто их не разделяет, должен относиться к ним с уважением, потому что без них человеческое общество превращается в стадо питекантропов.
Но вот то, что началось с этими кощунницами потом… Правила Трулльского собора в светском суде (кстати, стоило бы почитать их целиком – они, например, категорически запрещают какую бы то ни было торговлю в церковной ограде, не говоря уж о пресловутом запрете мыться в бане с иудеями), пострадавшие ранимые охранники и свечница, которая утратила способность пересчитывать деньги, и «двушечка» на выходе. Все это оскорбило меня куда сильнее, потому что я ясно видел: от имени православных верующих здесь сводят политические счеты с молодыми женщинами, выходка которых тянула максимум на пятнадцать суток.
И это ведь было только еще начало… двушечку они отсидят «от и до», и милость к падшим нам призывать якобы неуместно – а потом они выйдут на свободу звездами мировой величины, страдалицами за правое дело. И ведь не возразишь, действительно, свое отсидели. А о событии, которое могло быть напрочь забыто на шестнадцатые сутки, мне будут, похоже, напоминать до конца моей жизни. И многое будут им оправдывать.
Теперь принимается закон о защите моих чувств, чтобы и без Трулльского собора, на основании одного Уголовного кодекса, можно было бы даже и «пятерочку» в похожих случаях дать. Только нет у меня ощущения, что этот закон мои чувства защитит. Более того, есть подозрения, что начнут оскорбляться направо и налево чувства самых разных верующих. Например, язычникам очень сильно не понравится то, что говорит об их богах, святынях и обрядах Библия, а следом за ней вся христианская традиция, а заодно иудейская и исламская. А что, если иудеи обидятся на православные службы Страстной? Там о них много чего сказано неприятного. Впрочем, и у них есть свой «Шулхан Арух», а там очень обидно говорится про гоев, и так далее, со всеми остановками.
Скажут мне: ну, это тут не при чем, закон направлен против совсем других оскорблений… но из текста закона это никак не следует. И даже если здесь, в Москве, православным можно за свои богослужения пока что не опасаться, то как будет применяться этот закон, к примеру, в некоторых республиках Северного Кавказа, я не могу предугадать. Полагаю, тамошних верующих оскорбляет всё, что не соответствует их представлениям о шариате, и закон теперь будет на их стороне. А учитывая демографическую ситуацию и в столице нашей Родины, я не удивлюсь, если через некоторое количество лет подобная ситуация начнет складываться и у нас в городе. Между прочим, само выражение «Сын Божий» для мусульманина звучит оскорбительно, так что советую всем приготовиться.
Я рисую слишком мрачную картину? Возможно. Но кто поручится, что нынешняя стабильность – навеки, что эта палка не будет однажды пущена в ход против тех, кто надеется на ее защиту сегодня?
Словом, мне как человеку верующему и чувствующему этот закон не нужен. А вот кому он действительно нужен, я вижу ясно. Нынешняя власть извлекла уроки из «бархатных революций» в Восточной Европе, особенно Польше, конца восьмидесятых годов: когда интеллигенция объединяется с рабочими, националисты с демократами, а центром притяжения для всех становится костёл, самая тоталитарная власть не имеет ни малейших шансов.
Разделяй и властвуй – проверенный временем принцип. Нужно, чтобы все не доверяли друг другу, и в страхе прибегали под защиту властных структур. Пусть власть у нас коррумпированная, неэффективная, нечестная и так далее. Но только она спасает нас пока от звериного оскала националистов, от распродажи Отечества либералами, от ужасов ювенальной юстиции и средневековой инквизиции, и далее весь список детских страхов.
Так и здесь очень важно, чтобы верующие видели в силовых структурах своих единственных заступников от этих ужасных атеистов, которые только и мечтают что о концертных выступлениях на всех амвонах страны, а неверующие прибегали под крыло тех же самых силовиков, спасаясь от воинствующих мракобесов, которые скоро потащат их на молебны, если не сразу на костер. И закон в этом деле очень даже поможет. Только радоваться нам тут нечему, и подыгрывать в этой игре – значит заведомо проиграть, потому что платить нас заставят по чужим счетам, и уже заставляют. Репутационные потери церкви во всех этих процессах слишком высоки, чтобы всерьез говорить о какой бы то ни было защите.
И напоследок, о защите чувств. Когда оскорбляют христианские святыни, мне больно. Но во сто крат мне больнее, когда во имя своего понимания христианских святынь начинают оскорблять других людей – просто потому, что это делают от моего имени. Поэтому в современном медийном пространстве больше всего мои чувства ранят скандальные перформансы «православных активистов». Не спорю, может быть, там, на выставках актуального искусства, есть нечто намного худшее, но я туда не хожу, я этим не интересуюсь и выставки эти не имеют ко мне ни малейшего отношения.
А вот когда на улицах нашего города с людей срывают одежду, когда их бьют по лицу, когда сжигают книги во имя православия – это делают якобы от моего имени и, что еще страшнее, якобы по воле Бога, в Которого я верую. И творящих таковые дела вызывают отчего-то не в полицию для дачи показаний, а приглашают в Госдуму, учить святости народных избранников. Вот это и есть самое настоящее кощунство.
Я был бы очень рад, если бы меня от него и в самом деле защитили. Причем не силовики – в церкви есть, кому давать оценки подобному поведению и кому назидать свою паству.