Валентин Гафт — о Боге, любви и актерской профессии
О детстве
«Первые мои воспоминания связаны с пребыванием на Украине у бабушки, примерно в 1940 году. Я сижу где-то во дворе на бревнах, а мама и бабушка идут с рынка и дают мне большой-большой красный помидор. И я ем этот громадный, красный — конечно, немытый — помидор, и сейчас кажется, что таких помидоров я больше никогда не ел.
Родился я в Москве на улице Матросская Тишина. <…> Семья наша была совершенно не театральная. Отец, Иосиф Романович, был удивительно скромным, но сильным и гордым человеком с чувством собственного достоинства.
Это был настоящий мужчина, но мне кажется, что жизнь его не состоялась, вернее, не соответствовала его интересной личности. По профессии он был адвокат, прошел почти всю войну и закончил ее майором».
О войне
«Очень хорошо помню день, который мог быть роковым в нашей жизни, в судьбе нашей семьи. 21 июня 1941 года мы должны были ехать на Украину, в город Прилуки. У нас была домработница Галя — чудесная девушка с Украины, помогавшая маме по хозяйству.
Тогда было трудно с билетами, и Галя, простояв на вокзале целую ночь, достала билеты, но ее обманули, и билеты были какие-то недействительные. Поехали на вокзал, поменяли билеты и должны были отправиться на другой день. И вот 22-го, как раз утром, по радио выступил Молотов о том, что началась война. Конечно, тот поезд, на котором мы должны были ехать 21-го, наверняка попал под бомбежку. Такая судьба ждала нас всех.
Валентин Гафт в детстве
…Первые впечатления от войны — это очереди в булочных, куда мы ходили с моей тетей Феней, и воздушные тревоги. Нас будили ночью и вели в какое-то сырое подвальное помещение. Трубы, ночь, очень много детей, визг, крики, хочется спать, а ты мерзнешь и трясешься от холода и страха.
В одну из бомбежек бомба упала рядом с нашим домом и попала в магазин, который почему-то назывался женским, и почти все, кто там был, погибли. С тех пор не могу выносить подвалов, потому что они напоминают мне бомбежку, в них пахнет проросшей картошкой и сырой известкой.
Отец сразу ушел на фронт добровольцем, но мне почему-то запомнились проводы моего двоюродного брата — маминого племянника, который также ушел добровольцем в неполные двадцать лет. Он тогда был уже в военной форме, я прижимался к нему, еле доставая лбом до пряжки ремня, а потом убежал в другую комнату и первый раз в жизни заплакал.
Это замечательный человек. Ему повезло, он остался жив, но его под Москвой так шарахнуло, что одна нога сейчас короче и осталось одно легкое.
Оба маминых родных брата и сын одного из них пошли на фронт и погибли под Сталинградом. Когда война кончилась, мама несколько лет ходила на Белорусский вокзал в надежде кого-нибудь из них увидеть. Но никто не вернулся».
О первой встрече с театром
«Самое первое впечатление о театре было, когда мы всем четвертым классом смотрели в детском театре пьесу Сергея Михалкова «Особое задание».
Я верил всему, что происходило на сцене. Для меня это не было театром. Плоские декорации, которые изображали зелень, для меня были лесом, который пахнул деревьями, грибами, ягодами и где действительно играли в эту военную игру. Эти переодетые в мальчиков женщины не были для меня артистками, как их называют, травести, — это были настоящие дети.
Я не помнил, как все это началось и как все это кончилось, я был там, в действии, но в то время у меня не было мыслей, что я хочу быть артистом. И только потом, когда захотел этого, я вспомнил, как наивно верил в это действо и какое это было потрясение. Я понял тогда, что сюда буду ходить всегда».
О Боге
Валентин Гафт принял православие.
«…Мой родной язык русский, и когда, играя в театре, я произносил слово «Бог» (например, в роли Городничего), что-то мне там (показывает на сердце) жало… Я врал себе, понимаете, и как актер не мог это преодолеть, а когда на душе было горе, ходил в церковь, и она меня излечила.
Беседы с отцом-священником сильно мне помогли, и сейчас я не часто, но там бываю. В монастыре у меня есть друзья».
«Когда я плохо себя чувствовал, меня в Николо-Берлюковскую пустынь, к настоятелю древнего монастыря иеромонаху Евмению привезла Оля (Актриса Ольга Остроумова, жена Валентина Гафта. — Примеч. ред.). <…>А отец Евмений — потрясающий человек. Окончил Бауманку, а пришел к Богу».
О любви
«Любовь вырабатывает лучшие человеческие качества, очищает. Особенно это ясно, когда у тебя жизнь прошла, когда понимаешь больше и чувствуешь острее.
Любовь сокращает дорогу к вере — как религия. Хотя любовь разная бывает. Одному хочется [умереть] из-за того, что он влюбился, а другой счастлив. Некоторое время. Любовь — это великое чувство жизни, но проходящее. Оттого и более ценное. Повезло тому, кто его испытал.
Моя жена — актриса Ольга Остроумова. Встреча с Ольгой — это судьба и везение — ведь у меня сложный характер. А вот у моей жены минусов нет, она святой человек. Меняются ли мои представления о любви после многих лет, прожитых вместе? Я пока этого не замечаю. Конечно, силы иссякают, но ощущение остается.
Отрицать секс в любви — все равно что утверждать, что человек может выжить, если ему отрезать две почки или печень. Без этих органов люди жить не смогут! Но есть и духовное. Что значит любить душой? Это когда ты другого человека понимаешь как самого себя, а он отдает тебе в ответ то же самое. Тогда это может стать действительно великим событием.
Бывает, что любовь открывает в человеке талант или поднимает с постели во время болезни.
Ольга Остроумова и Валентин Гафт. Фото: Михаил Гутерман
Об актерской профессии
«Я редко бываю доволен своими работами в кино. Всегда уверен: играть надо было лучше! В театре ты что-то можешь исправить, а в кино уже нет. А вдруг у артиста в то мгновение, когда нужно было идти в кадр, болела голова или живот? Иногда смотрю картины и понимаю: здесь я играл с температурой. А тут ждал много часов, пока позовут в кадр… Но уже ничего не изменить. Кино – это зафиксированное мгновение.
Сильным актером назвать себя никак не могу. Ну пусть хоть кто-то для разнообразия будет слабым! У нас в последние годы так много развелось «гениев» и «мегазвезд», что грустно становится.
На сцене «Современника» с Лией Ахеджаковой. Фото: new.sovremennik.ru
Я боюсь быть несамокритичным. Потому что я очень много чего не умею. Я видел великих рядом с собой – не могу себя даже сравнивать с ними. Великие ушли. Мы сейчас вроде как за ними идём… Но таких артистов, как были раньше, уже нет. Они никогда не вернутся сюда…
Мы – другие. И такими, как они, уже не станем. Потому что ушли величайшие Артисты, Художники, Люди. Ефремов, Евстигнеев, Даль, Козаков. Это исторические личности, они не только связаны с «Современником». Это история театра как такового. История литературы.
А Володя Высоцкий? Что вы, как рядом с ними можно к себе всерьез относиться? Когда проходят вечера, посвященные им, надо меньше всего думать про себя. Тебя выпустили, чтобы ты сказал о них, а не о себе. Даже если это история, которая происходила с тобой и этим человеком, надо понимать, что ты говоришь не о себе, какой я хороший, а, говоря о себе, говоришь про них…»
О «Современнике»
«В театр «Современник» меня пригласил Олег Николаевич Ефремов, но не потому, что я ему очень нравился как артист, а просто слух про меня прошел хороший, как он сам говорил. Приняли в 1969 году нас троих: меня, Жору Буркова и Сашу Калягина. <…>
Я в этом театре сыграл много ролей, что-то — удачно, что-то — менее. Но с ним у меня связана почти вся моя жизнь. Я могу сказать только одно: «Современник», к которому я привык и где меня любят, — это мой дом».
О поэзии
«Лет пятьдесят назад мы с поэтом Валерием Краснопольским брели по Кишиневу после концерта. Мы туда приехали по приглашению общества книголюбов; за выступление платили копейки, но мы ездили — куда деваться.
А Валера такой — любит поговорить, завести. В общем, мы шли, болтали о чем-то, и я ему говорю: слушай, а давай я буду стихи сочинять? Как в сказке, честно. Вот, говорю, капелька дождя. Давай я про нее сочиню. И сочинил. А прошло много лет, и вдруг это стихотворение начало обретать глубокий смысл. Когда сочинял — сам не понял, что вышло! А вышло… неплохо.
Капля дождя
К земле стремится капелька дождя
Последнюю поставить в жизни точку.
И не спасут ее ни лысина Вождя,
Ни клейкие весенние листочки.
Ударится о серый тротуар,
Растопчут ее след в одно мгновенье,
И отлетит душа, как легкий пар,
Забыв навек земное притяженье.
По материалам «Российской газеты», «Аргументов и фактов», «Вечерней Москвы», а также книги Валентина Гафта «Красные фонари»