Юлия Велембовская
Закадычный приятель мой Гоша Василевский (имена здесь и далее заменены) был лучшим другом на свете, правда, учился через пень-колоду, но разве это главное…
Итак, урок природоведения во втором классе.
— Василевский, к доске! Рассказывай о весне в степи.
Антонина Петровна спинным мозгом чувствовала, кто к уроку не готов.
Гошка, маленький рыженький мальчик, стоит у доски, хлопая рыженькими же ресницами. Молчит. Парализован от страха.
— Садись, два! Если к следующему уроку не выучишь, письма напишу родителям в парторганизацию — и отцу, и матери.
Домой Гоша бредет в слезах. Он плохо знает, что такое «парторганизация», но по тону Антонины Петровны понимает, что это нечто страшное.
Дома ждет его мама — человек добрейший и растворенный в любви к Гоше.
— Гошенька, не волнуйся! Мы с тобой прочтем параграф, все выучим!
Они устраиваются вечером вдвоем на диване. Мама читает вслух, Гоша внимательно слушает, отвечает на вопросы. Кажется, теперь он готов.
— Ну расскажи, милый, что тебе больше всего запомнилось.
— Мне, мамочка, больше всего запомнился суслик, который вылез весной из норки…
— Не-не, Гошенька, постой. Суслик здесь просто ради зарисовки. Главное — рассказать, какая температура в степи, есть ли осадки, прогрелась ли почва, какие там растения.
Гоша с мамой все отрепетировали, и утром он быстро поскакал в школу.
Вернулся, рыдая:
— Опять двойка по природоведению!
— Боже мой, Гошенька, что же стряслось? Мы же все выучили.
— Понимаешь, мамочка, Антонина Петровна как гаркнет: «Василевский, к доске! Рассказывай про весну в степи!» — что я вышел и, сам не зная почему, замямлил: «Суслик высунулся из норки и понюхал носом воздух…» И тут Антонина Петровна как стукнет по столу и закричит: «Какой суслик? Рассказывай про температуру и почву!» А я стою, молчу. Все забыл от страха. И уже дрожу. И тогда Антонина Петровна как завопит: «Василевский, я тебя сейчас убью!» И вот, мамочка, я стою и плачу. И представляю себе, как ты придешь встречать меня в школу, а меня уже нет на свете. И как папа вернется из командировки… И как вы будете жить без меня.
Фото: Владимир Ролов
Мы много-много раз вспоминали эту историю. В последний раз уже когда нам обоим было под сорок. И Гоша неизменно сжимал кулаки. Как будто хотел отомстить за детские страдания.
Я же испытывала то, что нынешние подростки называют «испанский стыд». Помочь другу я ничем не могла, но сердце сжималось от боли и несправедливости.
Наша учительница и ставила в угол, и даже приносила в школу ремень, и кричала «Гольденберг, снимай штаны!», и бегала с ножницами, грозясь кастрировать мальчиков.
Ужасно это не только само по себе, но еще и потому, что в школе она слыла сильнейшим учителем, от которого в среднюю школу приходили вымуштрованные удобные дети.
А еще хорошо помню слова другого моего одноклассника Пети П., который всю начальную школу мечтал выучиться, стать педагогом и вернуться в школу «садировать» детей.
Ибо как добро в мире ходит по кругу, точно так же ходят агрессия и зло.
Человек я не злопамятный, но, встретив ненароком эту училку (иначе и не скажешь) на улице, я быстренько переходила на другую сторону дороги или пряталась в арку…
Лет десять спустя я сама начала преподавать. И наверняка могла кого-то ненароком ранить и задеть, но та история прочно сидит в моей голове. И я точно знаю, что никакие знания не стоят того хамства, унижения и жестокости.
Сдают нервы, не можешь работать с детьми — уходи. Назвал ребенка хоть раз придурком — это знак тебе самому, что надо идти в контору перекладывать молча бумажки.
Хотела написать без морали, но уж слишком все для меня близко и больно.