1. Розанов рано стал сиротой и воспитывался старшим братом.
«Нет сомнения, что я совершенно погиб бы, – рассказывал Василий Розанов, – не «подбери» меня старший брат Николай, к этому времени закончивший Казанский университет. Он дал мне все средства образования и, словом, был отцом». Родительской любви будущий философ почти не знал, с самых ранних лет он чувствовал себя оставленным и забытым. «Страшное одиночество за всю жизнь. С детства. Одинокие души суть затаенные души. А затаенность – от порочности. Страшная тяжесть одиночества. Не от этого ли боль?», – признавался Розанов.
2. В молодости был атеистом и социалистом
По его собственным воспоминаниям, «учился всё время плоховато, запоем читая и скучая гимназией, каковую кончил «едва-едва», – атеистом (в душе), социалистом, и со страшным отвращением, кажется, ко всей действительности, из которой любил только книги». Но с поступлением на историко-филологический факультет Московского университета ситуация стала иной. То ли лекции С.М.Соловьева и В.О.Ключевского так подействовали, то ли взгляд на мир изменился по другим, более глубоким причинам, но атеизм Розанова улетучился.
«Скука родила во мне мудрость… – вспоминал он, – и уже с I-го курса университета я перестал быть безбожником. И не преувеличивая скажу: Бог поселился во мне. С того времени…, каковы бы ни были мои отношения к церкви…, что бы я ни делал, что бы ни говорил и ни писал, прямо или в особенности косвенно, я говорил и думал, собственно, только о Боге: так что Он занял всего меня, без какого-либо остатка…».
3. Был женат на возлюбленной Ф.М.Достоевского – Аполлинарии Сусловой
Розанову было 24, ей – 41 год. «Это самая замечательная из встречавшихся мне женщин…» – восклицал восторженный молодой человек. Но чары влюбленности быстро развеялись: супруга оказалась деспотичной, властолюбивой женщиной, преследующей исключительно собственные интересы. Брак в итоге превратился в страшную пытку. Пока в семье постоянно вспыхивали скандалы и споры, молодой супруг создавал свой первый труд «О понимании». Суслова бросала Розанова, он умолял её вернуться, она снисходила, но однажды в поисках приключений окончательно сбежала в Крым. Правда, полную свободу молодой человек все же не получил – официального согласия на развод Аполлинария, несмотря ни на какие уговоры, не дала.
4. В 35 лет Розанов написал этюд «Легенда о великом инквизиторе Ф.М.Достоевского»
Благодаря этому о нем заговорили как о религиозном философе. Это была первая попытка вскрыть глубинные психологические механизмы в творчестве Достоевского. Упор Розанов делал на особенности индивидуальности писателя, на его внутренний мир, о которых, благодаря Сусловой, он знал в подробностях. Мысли Инквизитора, его веру в правду «могучего и страшного духа», который искушал Спасителя, Розанов приписывает самому Достоевскому: «Один человек (то есть Достоевский), который жил между нами, но, конечно, не был похож ни на кого из нас, непостижимым и таинственным образом почувствовал действительное отсутствие Бога и присутствие другого, и, перед тем как умереть, передал нам ужас своей души, своего одинокого сердца, бессильно бьющегося любовью к Тому, Кого нет, бессильно убегающего от того, кто есть».
5. Считал, что «на предмет надо иметь 1000 точек зрения»
Именно так он старался оценивать все события, в том числе и политические. Например, о революции 1905–1907 годов в журнал «Новое время» он писал как монархист и черносотенец, а в другие издания – как народник или социал-демократ. «Розанов и строгий богослов, и опасный еретик, бунтовщик, разрушитель религии. Розанов и крайний революционер, консерватор, и крайний радикал. Розанов и антисемит, и филосемит. Розанов и благочестивый христианин, церковник, и в то же время богоборец, осмелившийся поднять голос против Самого Христа. Розанов и высоконравственный семьянин, и развратитель, циник, имморалист. В Розанове находили даже что-то извращённое, патологическое, демоническое, мефистофельское, тёмное… Называли его «мелким бесом» русской земли и русской словесности», – писал Андрей Синявский, размышляя о феномене Розанова. Но 1917 год философ воспринял однозначно – как катастрофу и трагическое завершение русской истории. «Революция имеет два измерения – длину и ширину, но не имеет третьего – глубины. И вот поэтому качеству она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода; никогда не «завершится». <…> В революции нет радости. И не будет».
6. Со второй женой, Варварой Дмитриевной Бутягиной, Розанов обвенчался тайно
Ведь о законном браке не могло быть и речи: по бумагам его женой оставалась Суслова. Этот союз оказался счастливым для обоих супругов, омрачал его лишь тот факт, что все пятеро детей, рожденные в любви и согласии, официально считались незаконнорожденными. Такая ситуация стала для Розанова сложнейшим испытанием и настоящей душевной мукой.
Неудачный, полный непонимания и скандалов первый брак, гармония, обретенная рядом с Варварой Дмитриевной, позже – ее длительная болезнь и перенесенные ею страдания – все это породило в Розанове нескончаемый интерес к вопросам брака, пола и семейных отношений.
7. Разделил христианство на «светлое» и «темное»
Первое, по мысли Розанова, полно радости и гармонии, оно и есть настоящее, подлинное учение, укорененное в Евангелиях и связанное с жизнью и учением самого Христа. Возникновение «темного», церковного христианства, исказившего евангельские истины, во главу угла поставившего ритуал и формальность, Розанов относит к Средним векам.
8. Розанов по многим статьям отличился не просто радикальным подходом к осмыслению Церкви и ее учения, но и позволил себя крайне революционные тезисы
Центральным пунктом всей его философии и соответственно длительной полемики с Церковью стала сложная тема семьи и пола в их отнологическом измерении. Если учесть, что авторы абсолютного большинства духовной, нравоучительной литературы – монахи, не удивительно, что эта тема прежде практически не раскрывалась.
«Истина пола и души полового притяжения не разврат, но чистота, целомудрие, наконец, высший его луч, нечто религиозное. На этом порыве – религиозном и к религиозному – и завязывается брак; и он не только не разрушает целомудрия, но ещё удлиняет его таинственные и влекущие ресницы, уплотняет фату девства. Половой акт, в душе и правде своей, для нас совсем теперь утерянной, есть именно акт не разрушения, а приобретения целомудрия…». Надо ли говорить, какое негодование во многих кругах вызвало проговаривание подобных вопросов – тем более в русле христианского учения.
Но Розанов пошел еще дальше: рассматривая отношение к полу и к семье не только в разрезе христианской истории, но и в ветхозаветные времена, он пришел к мысли о «неудавшемся христианстве». По Розанову, христианство разрушило сущностную связь человека с Богом, поставив на место жизни — смерть, на место семьи — аскезу, на место религии — каноническое право, консисторию и морализирование, на место реальности — слова. Вместо радости оно в конце концов стало проповедовать страдания и самобичевание, отказ от земли ради неба.
В Ветхом Завете его привлекает все: дух свободы и непокорности, забота о человеке и особое внимание к его интимной, семейной жизни. В конце концов Розанов дошел до критики Самого Спасителя и Его голгофской жертвы. Христос для него стал носителем исключительно печали и скорби. «Христос открывается только слезам», – говорил он. И с сожалением добавлял: «Кто никогда не плачет – никогда не увидит Христа».
9. Семья – это начало религиозности
«Семья – это «Аз есмь» каждого из нас; «святая земля», на которой издревле стоят человеческие ноги. Это есть целый клубок таинственностей… т.е. начало религии, религиозных сцеплений человека с миром… Семью нужно понимать как… способ такой связанности людей, где они уже без «Нравственного богословия» любят друг друга, проливают друг за друга пот и готовы пролить, да и проливают иногда, кровь. Конечно, это религия!». Церковь же, по мнению Розанова, ущемляет семью, супружескую любовь и половую связь. Чтобы основой церковной жизни, столь ему дорогой и для него неотменимой, были не догматы и правила, а непосредственное религиозное чувство, необходимо подлинное воцерковление пола и брака, потому что в этом вопросе Церковь, по убеждению философа, явно «ущемляет» пол и безусловное предпочтение отдаёт безбрачию, монашеству.
10. Анна Ахматова однажды сказала: «Люблю Розанова, только не люблю, когда он о евреях и о поле». Кто-то из присутствовавших парировал: «А что, собственно, у Розанова не о евреях и не о поле?».
Действительно, эти две темы в позднем творчестве Розанова были ключевыми. «Удивительно, – говорил он – упрекают меня в порнографии (и суд, и цензура), когда и капельки ее нет во мне и единственно оно сидит у цензоров, судей и литераторов. Конечно, я «это» все считаю священным: да как же иначе, если у меня есть дети? как же иначе, раз я имею отца и мать?».
«Еврейского вопроса» в трудах философа и правда много, но отношение его к этой теме не столь однозначно, как принято считать: в ранних письмах можно найти его благодушные суждения о евреях, позже высказывания становились более резкими и нетерпимыми, а в последние дни своей жизни за нападки на евреев он просил прощения.
Зинаида Гиппиус в своих воспоминаниях писала: «Всю жизнь Розанова мучали евреи. Всю жизнь он ходил вокруг да около них как завороженный прилипал к ним – отлипал от них, притягивался – отталкивался. Не понимать, почему это так, может лишь тот, кто безнадежно не понимает Розанова. Не забудем: Розанов жил только Богом и – миром, плотью его, полом». И дальше – еще более красочно и метко:
«Евреи, в религии которых для Розанова так ощутительна была связь Бога с полом, не могли не влечь его к себе. Это притяжение – да поймут меня те, кто могут, – ещё усугублялось острым и таинственным ощущением их чуждости. Розанов был не только архиариец, но архирусский, весь, сплошь, до «русопятства», до «свиньи-матушки» (его любовнейшая статья о России). В нем жилки не было нерусской. Без выбора понес он всё, хорошее и худое, – русское. И в отношении его к евреям входил элемент «полярности», т.е. опять элемент «пола», притяжение к «инакости». Он был к евреям «страстен» и, конечно, пристрастен: он к ним «вожделел».
11. Розанова при желании можно назвать первым русским блогером
«Всякое движение души у меня сопровождается выговариваньем. – Это инстинкт», – признавался он и непрерывно комментировал свою жизнь. Его разрозненные записи, заметки, зарисовки дали начало новому жанру. Ярче всего такое «внесюжетное повествование» представлено в сборниках «Уединенное» и «Опавшие листья».
«Моя душа сплетена из грязи, нежности и грусти», – сказал однажды Розанов. Свою душу он и пытался раскрыть в своих произведениях. Одни читали эти книги с упоением, у других они вызвали лишь негодование и усмешку. Особо возмущало, что повествование изобилует «сырым» материалом, случайными заметки, отвлеченными рассуждениями. Нам, привыкшим к жанру современных соцсетей, это уже не удивительно, но в первой четверти XX века публично показать изнанку взаимоотношений с женой и друзьями, выставить на всеобщее обозрения свои порой самые обыденные, а иногда – почти провокационные мысли и впечатления требовало изрядной смелости.
12. «Апокалипсис нашего времени» – последняя и неоконченная книга Розанова
Это самая тяжелая и даже, по мнению многих критиков, антихристианская книга философа. Работал над ней Розанов с конца 1917 года, после того как с семьей перебрался из Петрограда в Сергиев Посад. Это было, пожалуй, самое трудное время в его жизни: голод, холод, унижения, борьба за физическое выживание и постоянное чувство одиночества…
Отец Павел Флоренский, очевидец последних дней и часов мучительно умиравшего Розанова, проницательно заметил: «…Если бы его приютил какой-либо монастырь, давал бы ему вволю махорки, сливок, сахару и пр., и пр., и, главное, щедро топил бы печи, то, я уверяю, Василий Васильевич с детской наивностью стал бы восхвалять не этот монастырь, а… все монастыри вообще, их доброту, их человечность, христианский аскетизм и т.д. И воистину, он воспел бы христианству гимн, какого не слыхивали по проникновенности лирики… Но вот, приехал В.В. в Посад. Его монастырь даже не заметил… Нахолодавшись и наголодавшись, не умея распорядиться ни деньгами, ни провизией, ни временем, этот зверек-хорек, что ли, или куничка, или ласка, душащая кур, но мнящая себя львом или тигром, все свои бедствия отнес к вине Лавры, Церкви, христианства и т.д., включительно до Иисуса Христа».
13. Умирал Василий Розанов долго и мучительно
Телесные муки порой были нестерпимы. Однако, по ценным воспоминаниям Эриха Голлербаха, ставшего близким другом философа в последние месяцы его жизни, у больного не было ни тени ропота или негодования: «Предсмертные дни Василия Васильевича были сплошной осанной Христу. Телесные муки не могли в нем заглушить радости духовной, светлого преображения.
– Обнимитесь все, все, – говорил он, – поцелуемся во имя Воскресшего Христа. Христос воскресе! Как радостно, как хорошо… Со мной происходят, действительно, чудеса, а что за чудеса, расскажу потом, когда-нибудь…
Перед самой смертью страдания утихли. Он четыре раза причащался, по собственному желанию, один раз соборовался, три раза над ним читали отходную, во время которой он скончался, без мучений, спокойно и благостно (23 января ст. стиля, в среду, в 1 час дня)».
14. Василий Розанов умер 5 февраля 1919 года и был похоронен с северной стороны храма Гефсиманского Черниговского скита Свято-Троицкой Сергиевой Лавры
Отпевали покойного, как вспоминала его дочь, Татьяна Васильевна, в Михайло-Архангельской церкви Сергиева Посада «трое иереев: священник Соловьев, – очень добрый, простой, сердечный батюшка, Павел Александрович Флоренский и инспектор Духовной Академии, архимандрит Иларион, будущий епископ (священномученик архиепископ Иларион (Троицкий))… Отец при жизни часто бывал у него, они дружили».
***
«Я мог бы отказаться от даров, от литературы, от будущности своего я, от славы или известности — слишком мог бы; от счастья, от благополучия… не знаю. Но от Бога я никогда не мог бы отказаться, Бог есть самое «теплое» для меня. С Богом мне «всего теплее». С Богом никогда не скучно и не холодно. В конце концов, Бог — моя жизнь. Я только живу для Него, через Него. Вне Бога — меня нет».
(Василий Розанов. «Уединённое»)