Вечер

У Цветаевой есть проза (прозаические тексты Серебряного века так и принято величать прозами) под названием “Нездеш­ний вечер”, — о встрече друзей-поэтов. Честно говоря, событие, о котором я взялась писать, тоже очень хотелось поименовать именно так. Но заниматься плагиатом нехорошо, к тому же о сути этой нездешнести хочется подумать особо. Так что пусть будет просто “Вечер”, тем более что это правда¹.

Итак, 25 февраля, в среду Сырной седмицы, Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры организовало концерт, посвящённый 400-летию своего основания. Концерт проходил в атриуме музея Пушкина на Пречистенке. Сам этот скромный факт показывает, что мы недаром прожили предыдущие 20 лет: ведь до этого и Подворье лежало в руинах, и Пречистенки как таковой не было, и кто разрешил бы “церковни­кам” распевать в музее?

Слушателей было много. Очень много. И среди них немало детей. В атриуме их встречала скромная, но выразительная выставка: рисунки учеников воскресной школы (хорошие детские пейзажи и натюрморты, среди которых особенно поражал воображение портрет двух котов, рыжего и зелёного) и стенд с фотографиями из жизни Подворья. Интересно, что среди этих фотографий дети прежде всего искали снимки Святейшего Алексия, и некоторые были огорчены (“только три”), а другие обрадованы (“целых три”).

Почему хочется назвать этот концерт всё-таки вечером? Потому что кроме концертных номеров было и ещё немало: краткий и стилистически грамотный рассказ (без упрощений и без усложнений “лекционного” типа) и о Лавре, и о её Подворье, стихи Пушкина (музей-то его!). Что же касается самого концерта, то пели хоры. Их было целых пять. Про каждый из них у ведущей тоже нашлось что сказать, и это было не только уместно, но и интересно.

Начали концерт, храбро вызвав на себя первый требовательный интерес слушателей, самые маленькие: младшая группа хора воскресной школы; кажется, вообще отчасти дошколята. Их юная руководительница Антонина Сапожникова была похожа скорее на добрую воспитательницу детского сада, чем на регента: чувствовалось, что она с ними возится самозабвенно. Никаких осложнений не было; детки явно не были в смятении: чинной цепочкой вышли на сцену, где стояли себе и пели спокойненько, а потом поклонились и так же чинно ушли. А пели они то, что в программе было справедливо названо старинными детскими песнями: “Дети, в школу собирайтесь”, “Утренняя молитва”, а напоследок — весёлую игровую белорусскую песенку, когда можно было и головками помахать, и пальчиками поиграть, и даже присесть на корточки. Удовольствие они при этом получили явно не меньшее, чем слушатели. Вопреки громко и упорно распространяемому мнению о том, что-де церковное воспитание сковывает детей, таких довольных жизнью детёнышей, как эти дети Церкви, редко когда увидишь: просто им нравится быть хорошими, что в общем-то естественно.

За этим воспоследовала старшая группа хора воскресной школы. Меньше всего это было похоже на то, что обычно называют самодеятельностью, потому что этим словом как правило оправдывают всяческие нестыковки и недоразумения, а здесь ничего такого не было; просто хор поёт молодыми голосами. Юные девушки, к которым очень подошло бы древнее слово юнотки, в светлых платьях (когда-то этот цвет называли палевым) и юноши в белых рубашках. От иных поющих сверстников их отличает полное отсутствие того, что бывает с молодёжными хорами, где кто-то, не в силах удержаться, что называется, орёт во всю глотку. А здесь — полное сдержанности стремление к гармоничному единому звучанию и понимание того, что для полноты звука нужно придерживаться золотой середины громкости: только очень подготовленный хор может позволить себе фортиссимо, не говоря уже о пьяниссимо. Разумеется, главная заслуга в этом принадлежит регенту, заслуженному работнику культуры РФ Александре Подаруевой. Но и хористы заслуживают доброго слова.

Репертуар здесь уже иной. Для начала — “Коль славен наш Господь в Сионе”, почти официальный гимн России, который великий композитор Дм. Бортнянский написал на слова куда менее великого поэта М. Хераскова. Но и “маленьким” поэтам Господь подчас дарует такое творческое счастье, что что-то из их трудов остаётся в веках. Затем — перлы духовной музыки: Догматик 5-го гласа “В Чермнем мори” (Валаамский распев), духовный стих “К Божией Матери”… и два творения святителя Димитрия Ростовского, сочинявшего и тексты, и музыку²: “Песнь молитвенная” и “Колыбельная Иисусу” из “Рождест­венской драмы”, — его удивительного для того времени вероучительного и одновременно миссионерски-катехизаторского произведения. Нежнейшие звуки старинной музыки поистине способны, что называется, воссоздать атмосферу, тем более что это музыка авторская. И, конечно, как Подворье Лавры могло бы обойтись без прославления преподобного Сергия: спели ему стихиру “От матерних пелен мудре”.

Но хор-то молодой, ему и развлечься полезно. Поэтому спели старинную украинскую казачью песню “Ой, на горi тай женцi жнуть”. Очень красивая музыкально, как и вся украинская народная мелодика, она к тому же составлена в жанре исторической баллады, и в ней упоминаются герои украинского казачества: Дорошенко, Сагайдачный… Вот тут и подумаешь, что более соответствует духу христианства в наше нелёгкое время: обличать украинских политиков (пусть даже они этого достойны) или петь украинские песни? Когда я была ребёнком, они входили в репертуар домашнего пения наряду с русскими, и казачья песня отозвалась во мне мирным домом моего детства… Не замедлила и русская песня, плясовая “Пойду ль я, выйду ль я”, виртуозно ритмичная и со словами, которые, кажется, сами так и пляшут. По правилам плясовой текст повторяется трижды: просто в быстром темпе, в очень быстром и в таком огненном, что аж непонятно, как певцы это выдерживают. И как очень уместное завершение выглядел синхронный взмах алых платков, которые как будто сами по себе оказались в руках у девушек. Хор заулыбался, публика засмеялась… славно повеселились.

После молодого хора настал черёд вполне взрослых мужчин в подрясниках, представленных как любительский мужской хор (регент — Михаил Шошин). Ведущая подчеркнула, что хор именно любительский, что он сравнительно недавно создан, он ещё в пути, в поисках… Когда хор запел, публика отчасти недоумевала: зачем говорить о любительстве, прекрасный же хор… Поняли это во втором отделении, но об этом ниже.

Свою программу хор начал со стихиры святителю Филарету Московскому “От юности пристанища немятежнаго взыскал еси”. Поскольку Святитель прославлен сравнительно недавно, можно убедиться, что традиция переложения жива и плодотворна (а это глас 1-й, подобен Небесных чинов). Из обихода Синодального хора (о нём мы ещё поговорим) в гармонизации А. Кастальского выбрано “Единородный Сыне…”. Да, молодой любительский хор выказывает и вкус, и дерзновение. Но то, что воспоследовало за этим, на мой взгляд, поднимается по своему художественному и духовному значению над обычным уровнем, являя собой, что же это такое — музыка Православной Церкви. Греческий распев, гармонизация С. Смоленского. “О Тебе радуется”. Надмирной гармонии звучание. Задолго до слов Ангельский собор и человеческий род уже кажется само собой разумеющимся, что не только человеческими голосами это поётся. Я невольно представила себе некое благодатное место, где вместе с людьми поют деревья, травы, скалы и воды, — такая всеобщность наполнила зал. Сходу отвергнув в мыслях затёртые слова космическое звучание, я стала думать именно о всеобщности, но вспомнила, что по-немецки космос называется просто “Всё”, das All, так что никуда от космичности не ушла. И вдруг заметила, что сидящая неподалёку маленькая хрупкая девочка… начала регентовать. Нет, она не подражала регенту, а совершенно самостоятельно тихо и плавно водила ручками. Наверное, тоже ощутила эту всеобщность и не могла в ней не поучаствовать. Из дальнейшего особенно запомнилось барочное великолепие Дж. Сарти: “Радуйтеся, людие”.

Перерыв, и довольно длинный. Время посмотреть на публику. Но о публике потом, сначала об участниках концерта.

Маленькие певцы отличаются от детей-слушателей своими яркими бирюзовыми бантами-галстучками на белоснежных рубашках и кофточках. А все вместе они отличаются от “обыч­ных” детей тем, что не вопят и не носятся с угрозой для жизни своей и окружающих, а спокойно прогуливаются и негромко беседуют между собой и со взрослыми. Да-а, вот это воспитание. Но детей на самом деле воспитать не так уж трудно; посмотрим на молодёжь. Вблизи платья девушек из хора просто потрясают безупречностью ампирного покроя и тем скромным изяществом, которое называлось “хороший тон”. А какая осанка! ни одной сутулой спины, никаких косолапящих и шаркающих ног. Молодые люди им соответствуют, подтянуты и блистают чистотой рубашек. Спокойные разговоры, лёгкая походка, лёгкие улыбки, приветливые лица. На фоне атриума старинного дворянского дома всё это выглядит более чем уместно. Но всё-таки, о дети сумбурного и страшного ХХ века, живущие в веке XXI, который обещает перегнать своего предшественника по всем по­казателям такого рода, — откуда у вас дворянская стать? Если кого-то не устраивает “дворянская”, скажу иначе: откуда у вас манеры молодых людей из хорошего общества? Единственно возможный ответ таков: вера, церковное воспитание и духовное искусство.

Второе отделение начинается с выступления, которого я, честно говоря, больше всего ожидала. И хор мальчиков — чрезвычайно редкое по нашим временам явление, а когда-то вполне обыденное, — ожидания оправдал. И в светском, и в церковном воспитательном деле принято скорбеть о неуправляемости подростков, а тут вот они, стоят в чёрных галстуках-бабочках, серьёзные такие… и поют марш Дроздовского полка.

Каюсь, я не сумела оценить качество исполнения: помешали параллельные мысли. Дроздовцы; один из самых блестящих полков Белой армии. Полковник был убит, полк практически уничтожен. А какой марш — сдержанный, суровый. И поётся не об удали и не о желании “всех порубать”, а об исполнении тяжкого долга: война-то гражданская. И мальчики явно понимают, о чём поют, — такие лица…

Хорошо бы нам вспоминать слова, которые говорились и писались в тяжёлые времена Первой мировой и в наитягчайшие — гражданской войны: русские мальчики. Именно так: серьёзно, любовно, уважительно. Русские мальчики — это прежде всего честь, мужество, благородство, горячие и искренние поиски правды и готовность за неё стоять. Это юнкера из одноименного романа Куприна и из булгаковской “Белой гвардии”. Сколько их полегло в боях — а сколько было уничтожено потом… а сколько не выдержало изгнания… О них писала Цветаева: Доктора узнают нас в морге / По не в меру большим сердцам. А вот тут надо же — возрождаются Богу содействующу русские мальчики.

И возрождаются на правильном месте: в Церкви. Вспомним ещё мальчиков из “Братьев Карамазовых”: кучка зверёнышей, у которых извращены даже лучшие порывы. Появляется Алёша Карамазов, любовь которого способна вынести всё, в том числе и неприкрытую враждебность к себе, — и мальчики становятся самими собой, то есть теми русскими мальчиками, о которых и было сказано. И как же хорошо, что Троицкое подворье приняло на себя заботу о мальчиках, — впрочем, кому ж ещё?

Но была и ещё одна деталь в этом кратком выступлении. После “Марша” мальчики спели “Богородице Дево…” (напев Вознесенского монастыря Московского Кремля), причём было специально отмечено, что это — из репертуара Синодального хора, то есть хора Синодального училища, который в своё время заслуженно считался лучшим в мире³. Хор был ликвидирован, но сохранился его репертуар, сохранилась память о его выдающихся руководителях и выпускниках. И кто знает? Может быть, мы присутствуем при зарождении его преемника? Потому что мальчики, хотя их хор небольшой, поют удивительно чисто, удивительно слаженно и, что назвается, щедро подают надежды.

А после того как они спели народную песню “На заре было, на зореньке” (наверное, пора уже отметить, что народная песня — очень хорошая школа для научения церковной музыке), к ним присоединился профессиональный мужской хор Подворья (регент — Владимир Горбик)… и тут всем стало ясно, почему так понравившийся любительский хор был охарактеризован как молодой и ищущий. Потому что здесь было мастерство.

Писать о хоре Владимира Горбика очень трудно. Обычные слова восхищения — великолепно, превосходно, потрясающе — кажутся бледными и невыразительными. Это — та степень совершенства, когда исчезают мысли и чувства и остаётся только способность впитывать музыку, впечатления от которой словами не передашь. При всей своей нелюбви к пышным метафорам могу сказать только, что когда пели “Земле Русская” Киево-Печерской Лавры, детские голоса серебряными птицами взлетали над могучим океаном хора.

Потом мальчики удалились. И было чудо. Сколько раз мы слышали в храме “Ныне отпущаеши”, “Покаяния отверзи ми двери”, “Живый в помощи Вышняго”, — но чтобы так… хочется употребить детское слово по-всамделишному… потому что возникает полная убеждённость: это можно петь только так, это и есть настоящее звучание.

С чем же его можно сравнить? Обычно хороший хор сравнивают с органом; говорят об органном звучании. Так вот, ничего подобного. Дерзаю это утверждать, потому что в Праге в соборе святого Иакова слышала второй орган Европы (первый находится в Вене, в соборе святого Стефана). Знаменитый орган рижского Домского собора с ним ни в какое сравнение не идёт, а он был лучшим в СССР. Но тем не менее лучшее, что есть в пражском органе — это максимально возможное отсутствие привычного органного рёва и столь же максимально возможное приближение к звучанию симфонического оркестра, — да такое, что я пару раз начинала оглядываться в поисках какого-нибудь балкончика, на котором разместился струнный квартет, — а это был всё тот же орган. Единственно, что напоминает орган в хоре В. Горбика — это солирование; чистый, сильный, бесстрастный голос солиста действительно похож на органный регистр, который так и называется vox humana, человеческий голос. Ну, и ещё то самое бесстрастие, которое является обязательным компонентом всякого церковного искусства, — как и церковного чтения, которое в общем-то больше чем искусство.

Нет, ни с органом, ни с оркестром, ни с каким музыкальным инструментом этот хор сравнить нельзя. Таких слаженных оркестров не бывает; такой полноты звука, такого богатства звучания ни один из известных мне инструментов не достигает.

А о завершающем концерт общем исполнении (профес­сио­наль­ный хор и воскресная школа) Заповедей блаженств — “Во Царствии Твоем” — говорить вообще невозможно. Это пела Церковь, и что уж тут ещё скажешь.

Но да простят меня хор и его регент — в концертном исполнении они очень выигрывают (я ведь много раз слышала этот хор в храме). Дело, разумеется не в том, что в храме хор поёт хуже, — он, может быть, даже лучше поёт, — а в том, что при богослужении он является всего лишь компонентом, причём не главным, а сопровождающим. Как бы скромны ни были “во­кальные данные” служащего священника, но его возгласы глубже проникают в душу, а хор их только поддерживает. Именно поэтому концертные выступления хоров Троицкого подворья — дело полезное: это свидетельство Церкви как перед людьми нецерковными, но способными ценить искусство, так и перед “своими”, но склонными впадать в уныние оттого, что чувствуют себя изолированными от общего течения жизни.

И ещё. Концерт можно считать состоявшимся только тогда, когда он принят публикой. Этот концерт был принят, а о публике следует сказать особо.

Если охарактеризовать её одним словом, то публика была консерваторская. Это означает неброскую одежду (консерватор­ская публика знает, что яркое пятно в зале может помешать музыкантам), в высшей степени осмысленные лица, хорошие манеры, спокойное поведение… А если в современных терминах, то это были “старые русские”, которых слишком поспешно приговорили к исчезновению экономисты, политики, публицисты — как “не вписавшихся в рынок”. Что ж, в рынок они, может быть, и не вписались, но они его пережили и остались носителями культуры. А всякая страна даже в эпоху высоких технологий жива не рынком, а культурными традициями. Так что можно сказать, что хоры Подворья нашли свою аудиторию. Большая часть слушателей была людьми церковными, но далеко не все. И если первые были концертом утешены, то для вторых он может стать тропиночкой к Церкви. При этом я вовсе не хочу сказать, что люди с хорошими манерами и со вкусом, в том числе и музыкальным, готовы для Царствия Небесного. Просто это может оказаться их путём. И мне представляется, что такого рода концерт (очень хочется предположить, что и не один) может уберечь музыкальных эстетов от того, чтобы ходить в храм слушать музыку: с музыкой они будут уже хорошо знакомы, и тем самым внимание сможет сосредотачиваться на других сущностных моментах богослужения.

Так что вечер был, конечно, не только нездешний, но и, простите за ужасное слово, несейчасный. И тем не менее он состоялся здесь и сейчас. И этим мы обязаны Подворью Лавры, то есть по сути инокам преподобного Сергия, которые по молитвам своего Игумена смогли столь щедро одарить современную Москву.