Государственные, политические, социальные и национальные потрясения и катастрофы, разумеется, ведут к трагедиям отдельно взятой личности. Но за слепой борьбой человеческих страстей и вожделений толпы скрываются иные, высшие и оправдывающие смыслы.
Протоиерей Александр Рябков
Всем известны строки Федора Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Нет человека, который бы не имел понятия о таких вещах, как подвиг, вина, сострадание, искупление, ответственность. Все эти понятия выпукло проявляются именно в роковые минуты истории. И потому возможно утвердительное приятие исторической катастрофы во всём ее неизбежном трагизме.
Психолог Виктор Франкл, переживший катастрофу европейского еврейства не как сторонний наблюдатель, а как заключенный Освенцима, писал: «Осуществляя смысл, человек реализует сам себя. Осуществляя же смысл, заключенный в страдании, мы реализуем самое человеческое в человеке. Мы обретаем зрелость, мы растем, мы перерастаем самих себя. Именно там, где мы беспомощны и лишены надежды, будучи не в состоянии изменить ситуацию, – именно там мы призваны, ощущаем необходимость измениться самим».
Переселение народов не может считаться чем-то исключительно новым и необычным.
В Советском Союзе народы тоже переселялись. Из городов в деревни и из деревень в города. С Юга на Север. И с Запада на Восток. Надо признать, что не всегда они делали это по собственному желанию. Наверно, поэтому эти перемещения и не создали особенной наднациональной формации – советский народ, которая закрепилась бы в словесном обиходе.
Конечно, странно было бы вместо национальности «русский» или какой-нибудь другой называть себя советским. Но и россиянином в смысле национальности сегодня никто вроде бы пока себя не называет. Хотя в бывших югославских республиках есть заметный процент населения, кто называет себя не сербами, хорватами или бошняками, а югославами.
Европейские народы сами являются плодами тектонических движений народов, пришедшихся на раннее средневековье. Готы и славяне попеременно сменяли друг друга то в одном, то в другом уголке Европы, оставляя после себя названия рек, гор и даже городов. Эти два народа, пережив нашествия аваров и гуннов на Европу, доставляли немало хлопот и Риму, и Константинополю. Византия пыталась приручить и тех и других, принимая их на военную службу, для которой у нее становилось всё меньше и меньше человеческих ресурсов.
Многое из истории повторяется и сейчас. Поступление в войска французского иностранного легиона очень похоже на принятие звания федератов Византии варварами. Заключение контракта с армией США обладателем «green card» аналогично является одним из способов социализироваться в этом государстве. Но Византия и Рим кроме комфорта быта, который так ценят сегодняшние переселенцы, обладали высокоразвитой культурой, в том числе и религиозной.
Это разительно отличает наше время от времени Великого переселения народов, а нас и жителей Западной Европы – от жителей Рима и Константинополя. Хотя и религиозная восприимчивость, и склонность к традиционности сегодняшних кочевников довольно сомнительна. Мир поменялся, и не только западный человек, но и восточный думает больше о благах цивилизации, а не о смысле жизни, скрытом в идеалах веры.
Великий правитель Сербии Стефан Неманя, сделав много добра для своей державы и сербского православия, впоследствии принял постриг с именем Симеон. Став афонским монахом, он и тогда продолжал заботиться о духовности своего народа.
На смертном одре он оставил потомкам свое завещание. Обращаясь к своему сыну, святому Савве Сербскому, он говорил:
Святой Симеон Мироточивый (Стефан Неманя)
«Народ создает земля, дитя мое любимое. Народы, которые приходят в какую-либо землю, чтобы ее ограбить, поджечь и разрушить, не являются ее властелинами. Мы давно вошли в эти земли, чтобы их населить, возделать и завладеть ими.
Дитя мое, мы уже здесь сотни лет, а еще в нас не стих кочевой инстинкт. Мы повсюду. Кипит и переливается этот народ и движется во все стороны, как молодое вино.
Еще нас не держит земля, а и мы не знаем, как ее держать. Я боюсь иногда, дитя мое, что разольемся мы в другие, крепкие и устойчивые народы, разольемся, как вода с горы в чужие реки, и исчезнем, как будто нас никогда не было.
Храните землю и любите. Любите в ней не только поля и горы, и реки и море ее, но и каждую пядь и горсть. Вы должны знать, дитя мое любимое, что в этой горсти, которая помещается в ладони – вся земля. Потому возьмите свою землю в ладони и не отпускайте ее никогда и ни за что из своих рук, ибо вы с этой горстью земли в руке – народ, а без этой горсти, с пустыми руками, суть только бродяги среди народов».
Если задаться вопросом, чем созидается народ и его самосознание, ответы «только земля» или «только вера» одинаково будут страдать упрощением. Под словом «земля» можно и нужно понимать не только границы, в которых живет народ, но и связанные с этим местом историю, обычаи и язык народа. Под словом «вера» отнюдь не понимается только религия как связь с Богом, но и вера народа в свое предназначение, что не равно вере в свою исключительность.
Бог, призвав Авраама, вручил Своему народу не просто землю, а именно Ханаан. И это касалось не только Авраама и его первых наследников. Потом Моисей, Аарон и Иисус Навин вели свой народ туда же. Упростить эту тему не позволяет как наличие данной Богом земли обетованной, так и Богом попущенное рассеяние народа Божия. Иметь Родину не то же самое, что ее не иметь. Как не то же самое иметь дом или быть бездомным.
Христианская вера созидает в первую очередь не народ, а личность. Делает человека человеком.
Вера имеет большое значение в созидании государства, но не подавляющее в созидании народа. В истории были примеры сильных государств, объединяющих людей разных вер в единый народ.
Земля очень важна в созидании народа. До его переселения и после его переселения. Земля – это не просто язычество с идолами. Земля, Родина, Отчизна – это язык, культура и характер народа. Горы, равнина, пустыня, оазис, море формируют менталитет нации. Переселение Авраама было связано с началом монотеизма. Земля и влияние соседей способны рождать новые религиозные направления. Например, Восточная Европа породила хасидизм у евреев. Эта культура неразрывно связана с Восточной Европой.
Яков Бромберг, историк и публицист, писал:
Основатель хасидизма Баал Шем Тов
«Таким образом, хасидизм, возникая у самого географического рубежа латинства и православия, сближается с последним в своем теургическом и нравственном идеале назначения праведника в этом мире. Как известно, именно в этом пункте традиция русского старчества столь сильно расходится с крайностями воззрений латинства на монашеский затвор и умерщвление плоти. Учение же основателей хасидизма об обязательности духовной радости о Господе, о слиянии с Божественной субстанцией в молитвенном восторге – также противоположно суровому, отрешенному от реальности творения духу католического монашества.
Географическое, ландшафтное окружение основателя хасидизма и его ближайших последователей не напрасно совпадает с местностями, освященными в православии старинной религиозной и культурной традицией. Зародившись в глинистых пещерах у Буковинских Кут, где Израиль Межибужский (Баал Шем Тов) проводил целые месяцы в молитве и размышлениях, новое учение неудержимо влеклось на Восток, через Подолию и Волынь в Киевщину и Белоруссию по тем же дорогам, по которым шли паломники в Киевские Печеры, Почаев и Острог».
Если бы, например, у цыган была в наличии ярко выраженная национальная интеллигенция, наверное, в ней тоже нашелся бы мыслитель, похожий на евразийца Якова Бромберга. И он тоже написал бы исследование о формировании цыганской нации Восточной Европой. Хотя цыгане как раз и не объединены единой верой. На Балканах их не касалась смена власти и присущая этой власти религиозность. Религия у них, скорее всего, на втором или даже третьем плане.
Объединяет ли их вообще что-нибудь, кроме того, что они расселились по всей Европе из Византии? Они вышли из Романии – Византии, чтобы дойти даже до Британии. Но их имя «рома» говорит, что они вышли из Византии. И до сих пор их больше всего в Болгарии, которая называлась турками Восточная Румелия. Значит, цыгане – носители уже не только индийской, но и балканской культуры.
Кто такие, например, сербы, – это не только славяне, но и иллирийцы с римлянами. Кто такие болгары, – это и мёзы, и фракийцы, и булгары. То есть они те, кто жил до них на этой земле и чьи традиции они переняли. А земля, ими занятая, была ко всему прочему византийскими владениями.
Похожий этногенез свойственен и другим народам, не только Европы, но и Азии. Так же и с румынами, которые сформировались на основе автохтонов даков. Они сохранили себя, восприняв римское, готское, славянское и другие влияния. Каким-то чудом они сберегли свою отличность от других народов и, спустившись с Карпат, заняли без всякой войны земли, на которых уже расселились славяне. Они стали христианами под влиянием болгар, но не слились с ними в одну нацию. При этом православие не создало их единой государственности. Появилось два равнозначных княжества Валахия и Молдавия. Уже позже под влиянием национальных революций, всколыхнувших Европу, в XIX веке создалось единое румынское государство.
Какова гражданская религия современной Румынии, если использовать этот культурологический термин? Их государственный гимн хорошо это иллюстрирует: «И в нашей груди мы храним с гордостью имя победителя в битвах, имя Траяна. Священники, поднимите распятия, потому что мы христианское войско». Вот это симбиоз! Современные румыны, оказывается, наследники Траяна, императора-язычника и гонителя Церкви. И при этом эти наследники римских ветеранов, осевших в Дакии, составляют сегодня христианское войско, которое возглавляют священники, несущие высоко кресты. И как тут христианство отделить от земли, от истории и от традиций предков?
Так же и с албанцами, которые, скрываясь в горах, сохранили свою идентичность и после схлынувших волн последовательных нашествий римлян, славян и византийцев, со своим укоренившимся в них менталитетом горцев, заняли равнины.
Принятие христианства или ислама народами вводило их в тот или иной мировой наднациональный союз. Не более и не менее.
Да, монотеизм помогал объединять племена в один народ. Но всё-таки принятие христианства державами Восточной Европы делало их в первую очередь полноправными участниками политического диалога с империей франков или византийским императором. Единственно, наверное, в Болгарии это имело значение объединения разных народов в единое целое. Да и то, к принятию христианства там оставалось уже не языковое, а только обрядовое различие между потомками булгар и славян. Но язык их вполне объединял, это отразилось и в имени их крестителя царя Бориса, который уже назывался не ханом, а царем.
Что же касается Древней Руси, то известный допрос волхвов, которые подняли смуту на финно-угорской окраине северо-востока Руси вскоре после массовых крещений в Киеве и Новгороде, показывает, что они были уже и не язычники, а дуалисты, подобные богомилам. Да и язычество не было одинаковым у всех славян, проживавших в Киевской Руси. Хотя она и была едина, но едина не языческой верой, а землей и языком. Имя Перуна было, может быть, общим для славян, живших на севере и юге Европы, но это не делало балканских славян и славян, живших на Днестре и Днепре, одним народом.
Принятие Русью христианства, можно предположить, было уже не отвержением язычества, а принятием общеевропейских ценностей. Когда же дело касалось наследства и владений, тогда и христианство не всегда было в силах остановить междоусобицы князей. То есть, если цель собрать нацию и была, то в вопросе принятия христианства она стояла не на первом месте. Собрать нацию можно «железом и кровью», как собрал Бисмарк Германию, разделенную католичеством и протестантизмом.
Крещение Руси князем Владимиром
Таким образом, земля, язык и воля вождя действительно формирует народ. Английский историк Арнольд Тойнби писал, что творческие личности вождей увлекали за собой следовать по дороге, которая им открывалась, нетворческое большинство к созиданию цивилизаций. Отдавая дань роли религий в смене цивилизаций, он, однако, отмечал, что и сами цивилизации способны к смене религий.
Вера, а в особенности христианство, созидает не народ, а отдельного человека. Делает его из рядового индивидуума неповторимой личностью.
Хотя, конечно, из личностей и составляется народ. Но сначала Личность, а уже потом народ. И понятию «личность» всё-таки более свойственно понятие «свобода». Народ же более детерминирован многими внешними факторами.
Можно сказать, что потеря своей земли или потеря численного преобладания на своей земле – это потеря народом себя и прекращение его существования. Является ли здесь христианство исключительным лекарством для народа, сходящего с мировой арены? И можно ли утверждать, что упадок церковности есть причина упадка государственного?
Византия прекратила свое существование при всём расцвете христианского богословия в ней. Зрелая богословская мысль как раз и воспрепятствовала союзу с католическим Римом, который сулил военную помощь. Но верить в возможность этой помощи тоже было бы наивно. В последующие времена христианская Европа вполне находила в лице Османской империи для себя верного союзника.
Как государство Византия погибла, но как культурный феномен продолжила существовать. Среди греческих публицистов есть авторы, которые считают, что Великая Порта была прямой наследницей греко-римской Византии при всей своей исламской религиозности.
Падение Константинополя
Христианская вера не помогла выжить Византии политически, но помогла выжить отдельным людям, из которых сформировалась, например, греческая нация. Во главе национального сопротивления на Балканах всегда был православный крест, отсюда и строки из румынского гимна: «Священники, поднимите распятия, потому что мы христианское войско!» Правда, в греческом обществе велись жаркие споры о том, что считать началом своей государственности: Древнюю Элладу, империю Александра Македонского, Византию, бывшую наследницей Рима, или национальную революцию 1821 года.
Сделать из христианства национальную или государственную идеологию всё равно не получится.
Неправильно сказать европейским народам: «Примите снова христианство, и у вас повысится рождаемость». А что толку от рождаемости? Даже те из православных, у кого много детей, ставят себе задачу дать им любой ценой какое-нибудь, но высшее образование. Преобладающее число юношей и девушек из тех, кто еще остался в провинции, ставят себе задачу переселиться в мегаполисы, и, конечно, не для того, чтобы работать там малярами-штукатурами. Что можно в таком случае говорить о селах и деревнях, которых почти не осталось?
Когда в поздние советские времена деревни Нечерноземья стали стремительно пропадать с областных карт, бывшие селяне, переселившиеся в города и сумевшие стать кем-то выше дворника, пренебрежительно смотрели на колхозников. Но времена, меняясь, не меняют людей. Сегодня мы, утром выходя из дома, видим каждый день дворника родом из бывших советских республик. И уже равнодушие или превозношение сменяется в глубине души горожанина копошащимся страхом. Ведь перед ним не вчерашний привычный колхозник из Средней полосы или студент из провинциального городка, который временно метет улицу и скоро по распределению отправится на производство. Перед ним человек другой культуры, человек-ребус, человек-загадка без всякого советского налета, который был в телевизионных фильмах про установление большевистской власти в Средней Азии.
Самое лучшее, что мы можем сделать в этом случае, – сказать: «Доброе утро!» Может, это поможет нам самим измениться и установить контакт с огромной общностью, которую не остановят никакие границы. То, что мы видим в Европе сегодня, уже было IV-VII веках, и мы видим, что, как тогда, так и сейчас невозможно остановить народы, не изменив себя.
На трудный вопрос, как изменить себя, и ответ может получиться довольно тяжелый. Кроме возвращения к религии, видимо, придется еще вернуться и к земле. Необязательно это должно означать, что придется стать крестьянином, фермером или землепашцем. Но это означает необходимость проведения работы по исправлению избалованного сознания, отданного целиком во власть примитивных земных желаний и зависимого от житейского комфорта.