Подруга сказала мне, что английский священник пишет о том, как владыка Антоний опоздал на встречу с ним, а может — просто не пришел. За точность не ручаюсь, но для притчи — достаточно. Священник признается без смущения, что оставил Антонию записку, рекомендуя ему научиться аккуратности. Действительно, это вещь хорошая. Теперь мы еще лучше знаем, как она нужна, поскольку наши внуки и правнуки, обретя личную свободу, часто не считаются с такими условностями. Защищать безответственность я не собираюсь; хочу поговорить о другом.
Когда скончался отец Георгий, мне позвонили с какого-то сайта, и я, отойдя от шока, сбивчиво говорила о том, как его буквальнейшим образом разрывали на части. Не совсем соображая, я назвала имя барышни, которая легла на каменный пол, чтобы привлечь его внимание. Теперь сокрушаюсь, я ведь ее обидела. Однако что было, то было — и ложились на пол, и обвиняли его во многом, поскольку он не мог выйти за пределы времени и пространства. Помню, в те же дни, по телефону, я об этом сказала, а собеседница воскликнула: «Ну, я его не мучила, он меня любил!» Именно, любил — и ее, и многих. Бог тоже любит нас, но прежде всего — нисходящей, милующей любовью. Можно рассуждать, как Фома, о дружбе с Богом, в сущности — радости равных, но это скорее в пакибытии. Что же до любви восходящей, Бог видит Свой замысел, но восхищается ли им — не знаю. Скорее плачет, как отец блудного сына, видя, что мы с этим замыслом наделали.
Н. Трауберг. Москва, Страстной бульвар, на балконе над Пушкинской площадью. 1958. Фото В. Чепайтиса
Словом, крестное, жертвенное общение целиком относится к «порядку благодати». В «порядке естества» оно немедленно привело бы к гибели. Даже с помощью Божьей это очень трудно, и каждый справляется по-разному. Отец Александр Мень, истинный champion такого общения, стонал в своей комнатке, но проколов не имел. Владыку Антония в последний раз я видела, когда небольшая толпа женщин укоряла его по-русски и по-английски; а в первый раз, за шестнадцать лет до этого, сама спросила, как в такой ситуации быть, и он ответил: «Молитесь, а то нетрудно потерять и себя, и Бога»13.
Что же, эти упреки, сами по себе справедливые, — еще одно упражнение. На пути Христа пощады нет; а нам, в отличие от Него, упражнения нужны «до самыя смерти». Нам — нужны, но мы не имеем прав упрекать других. Вот еще пример евангельской неравномерности; к себе — одно, к другим — другое; к себе — суровость, к другим — милость, эта самая caritas. Строгость ко всем — еще ничего, хотя Евангелие здесь ни при чем; милость ко всем, включая себя — приятнее, но тоже не Евангелие. Обычно мы идем дальше и, по закону этого мира, суровы к другим, добры — к себе. При чем же тут короли? При том, что они заведомо выше всех, а христианин — ниже.
P. S. Опыт учит, что охотней всего это примут творческие личности. Как же, они витают и летают в том ordo, где смешно и думать об условностях общежития. Но они ошибутся; речь идет о Царстве, где правит Бог, а не о стране эльфов.
Г. К. Честертон
Ты знаешь, я люблю тебя.
Скажи, куда же мне уйти
От нестерпимой нежности,
Пронзившей некогда меня?
Я чересчур люблю тебя.
Ты знаешь, я боюсь тебя.
Не угашает тяжесть лет
Твоих очей бессмертный свет,
Пронзивших некогда меня.
Прикрой их. Я боюсь тебя.
13Спрашивала и получила ответ через Светлану Долгополову.
Н.Л. Трауберг. Домашние тетради (7 тетрадей в коробке)
Издательство: Книжные мастерские; Мастерская Сеанс, 2013 г.
Мягкая обложка, 412 стр.Все шесть «домашних тетрадей» Натальи Трауберг спрятаны в специально оформленную, симпатичную коробку. Седьмая тетрадь – комментарии
