День первый. Донецк
Мы пересекли границу около двух часов ночи. С единомышленником из Москвы везем 15 тонн продуктов. Это крупы, макароны, рыбные консервы, мясные консервы (в основном тушенка), сахар, соль, растительное масло, печенье, сгущенка, зубные щетки, зубная паста, санитайзеры для рук, салфетки, памперсы, мыло, жидкое мыло, моющее средство для посуды…
В 5 утра мы въезжаем в Донецк. Спим в гостинице. Здание цело, есть вода по утрам. Всё, как в обычном городе, только с канонадами и звуками стрельбы.
Сергей Логвин
Утром мы приобретаем тысячу пакетов и завозим груз на склад. Мы привезли его на паллетах. Это просто коробки консервов, круп, стирального порошка, зубной пасты… Все это нужно расфасовать по пакетам, чтобы раздавать людям в виде уже готовых продуктовых наборов.
***
Набора, который мы раздаем, хватает на две недели небольшой семье.
Мы собираем 150 продуктовых наборов, едем их раздавать в микрорайон Донецка, который находится на линии разграничения. Район примыкает к зоне боевых действий.
В этом районе свет, вода, газ подаются с перебоями, людям очень сложно достать продукты. В этом районе живут в основном старики, женщины и дети.
Когда мы раздаем еду, мины падают не прямо рядом с нами, а где-то в километре. Но это слышно достаточно хорошо. Люди там уже привыкли к этому.
Кроме продуктов, благодаря коллегам из Русской гуманитарной миссии, раздаем воду в пятилитровых бутылках. Ребята из РГМ привезли их пустые, в Донецке наполнили водой.
Потом мы едем на линию фронта, везем продукты и письма. Попадаем под обстрел.
Мы на позиции, и мины выпустили в нашу сторону. Три или пять мин 82-го калибра падают в 50-100 метрах. Это далеко, опасно, когда они рядом падают. Мина снаряд осколочный — она упирается в землю или в объект, происходит подрыв и «брызги» осколков разлетаются вверх полукругом. Поэтому, когда слышишь свист мины, нужно не поддаваться панике и падать на землю. Но есть поговорка: «Свою мину не услышишь. Если слышишь мину — значит, она не твоя».
Я привык уже. К этому постепенно привыкаешь. Но с нами человек не сильно привыкший к боевым действиям — Алексей Алексеевич, он частично собирал этот гуманитарный груз, первый раз поехал с нами и поэтому немного переживает.
***
Волонтеры, которые возят продукты на «ту сторону», — абсолютно обычные люди, у них есть основная работа, семьи, дети. Мы все друг друга знаем. Обычно обращаемся друг к другу тогда, когда нет возможности закрыть проблему своими силами. Звонишь: «Мне нужны продукты, памперсы, лекарства…» И люди стараются найти.
Мы активно сотрудничаем с фондом «Доктор Лиза». Они нам передают много гуманитарной помощи. С Елизаветой Глинкой я был хорошо знаком. Мы вместе работали на Донбассе с 2014 года. Помогали одному раненому мальчику. Сейчас мы снова активно помогаем.
Дело в том, что централизованно помощь в обстреливаемые районы возят далеко не все. Это всегда риск. Мы же возим помощь адресно, туда, где она отчаянно необходима. Люди пишут нам, что нужно, мы собираем и привозим.
***
Вечером мы едем на склад и снова фасуем продукты и бытовую химию, чтобы раздавать на следующий день. Возвращаемся в гостиницу около двух часов ночи.
День второй. Старомихайловка, Донецк
Утром мы продолжаем фасовать продукты. Потом едем в храм рядом с поселком Старомихайловка. Это недалеко от Донецка.
Храм совсем рядом с линией фронта. Внутри идет служба, слышны бои. Там около 40 прихожан. Это женщины и дети.
Мы раздаем продукты и памперсы. Настоятель рассказывает, что у них серьезные перебои с водой. Но люди уже настолько привыкли, что не жалуются. Они довольствуются крайне малым — утром проснулись и слава Богу.
***
Едем обратно в Донецк. По дороге в одном поселке встречаем одинокую бабушку. Опираясь на палку, она идет из магазина с маленьким, почти пустым зеленым пакетом.
Алексей Алексеевич, один из тех, кто был с нами, подходит к ней. Он рассказывает бабушке, что мы привезли продукты. Мы несем ей два продуктовых набора.
— У меня дома три собаки и три кошки, — рассказывает бабушка. — У нас здесь спокойно, сильных обстрелов нет, а там дальше по-всякому бывает, но сейчас Бог миловал. Хозяйства нету, его содержать надо, а у меня пенсия девять тысяч. Мне 75-й год, я похоронила своего сына, 26 лет ему было, и я уже особо и не радуюсь, что живу.
Мы говорим, что у Алексея Алексеевича, который несет ей продукты, пятеро детей.
— Пусть они будут все счастливыми, дай Бог, — отвечает бабушка. — У меня один был, и теперь нету.
Стены ее дома выбелены известью, а рамы у окон коричневые.
***
Дальше мы едем в еще один храм в Донецке. Он расположен недалеко от старого терминала аэропорта. Дожидаемся, пока закончится служба, потом раздаем прихожанам продуктовые наборы. Там около 40 человек. Женщины, дети и мужчины старше пятидесяти.
Едем в район Красноармейского шоссе в Донецке. Это один из самых обстреливаемых районов. На стенах домов дыры от попадания снарядов. Видно, что некоторые такие дыры пытались заделывать кирпичом.
В некоторых окнах нет стекол. На одном подъезде записка: «Товарищи, большая просьба, не ломайте двери в квартирах, ничего там нет. Трехкомнатная — горелая от взрыва, а в двухкомнатной ничего нет».
В этом районе живут в основном пожилые женщины. Приходит где-то 14 человек. Мы им раздаем продукты. Бабушки обнимают нас и плачут.
***
В конце дня мы едем к женам военнослужащих, которые сейчас в Харькове, в Херсонской области, на Мариупольском направлении. Мы раздаем им продукты. Разговариваем с ними. Они в тяжелом моральном состоянии. По неделе, две, по месяцу не бывает связи с мужьями.
Мы едем к одной такой женщине. Она приютила у себя семьи из Мариуполя — помогла им арендовать домик. Там живет три семьи — женщины и дети. Она помогает им как может. Они как небольшая маленькая коммуна. Там семьи из Мариуполя чувствуют себя в безопасности.
Нельзя сравнивать Мариуполь с даже ближним тылом Донецка. Шанс прилета снаряда, конечно, есть, но он ничтожно меньше, чем если бы эти семьи остались в Мариуполе. В Донецке работают магазины, аптеки. Это живой город, только с бомбежками по окраинам, иногда прилетает в центр.
***
В полдвенадцатого ночи мы возвращаемся в гостиницу.
День третий и четвертый. Мариуполь, Волноваха, Донецк
В воскресенье 3 апреля мы собрались утром и выехали в Мариуполь. Это относительно длительная и сложная дорога.
Поздно, под вечер, приезжаем в населенный пункт, который называется Мангуш. Нам настоятельно рекомендуют ночью не передвигаться. В Мариуполь мы въехали только утром.
Заезжаем мы в город с правого берега, там есть такой знаковый магазин «Метро». В нем сейчас выдается гуманитарная помощь.
Магазин более-менее целый. Там складские помещения пустующие. Туда заезжают машины, разгружаются, стоят столы и за ними волонтеры выдают продукты и воду. Кроме того, организовали генератор, чтобы можно было заряжать телефоны.
Мы въезжаем в Мариуполь в 8 утра, уже стоит огромная очередь за помощью. Человек 500 точно.
Мы проезжаем немножко вглубь города, мимо совершенно черной сгоревшей девятиэтажки, останавливаемся напротив нее, рядом с областной больницей. Больница работает, там лечат людей. Также еще и убежище.
Люди выстраиваются в очередь около нашего автобуса. Мы, совместно с коллегами из Русской гуманитарной миссии, раздаем продуктовые наборы, питьевую воду, бытовую химию. Люди живут в подвалах или в уцелевших квартирах, или в тех частях своих квартир, которые уцелели. Нет света, газа, воды и отопления. Часть продуктов мы оставляем в больнице.
***
Покидая Мариуполь, мы направляемся в Волноваху. На подъезде видим огромную очередь за бензином — около ста машин. Разрушенные дома и срезанные шквальным огнем деревья вдоль дорог. Остались только кривые стволы — верхушки снесены снарядами подчистую.
Мы проезжаем сгоревшую пятиэтажку и руины пятиэтажного дома, дальше въезд в город — желто-голубая надпись «Волноваха».
Город пострадал не меньше Мариуполя. Почти половина Волновахи в руинах. Света, воды, отопления, газа — нет. Ситуация близка к гуманитарной катастрофе. Там нет обстрелов, фронт ушел дальше, работает рынок, торгуют продуктами. Но в целом все плохо.
Мы раздаем продукты. Приходит много женщин с детьми. Тепла нет, поэтому они просто не снимают верхнюю одежду. Спят в ней тоже.
Мы раздаем около 150 продуктовых наборов, зубные щетки, зубную пасту, санитайзеры для рук, салфетки, средства для посуды, потому что вода холодная, хоть как-то ее надо промывать.
***
В Донецк мы возвращаемся в половине пятого. И едем фасовать продукты дальше.
В 6 вечера отправляемся в Донецкую республиканскую областную клиническую больницу, где лежат раненые дети из Мариуполя и Волновахи: с минно-осколочными ранениями, с потерей конечностей, с разными множественными травмами. Родители проживают рядом — на территории этой больницы есть общежитие для них.
Мы передаем родителям продукты и бытовую химию. Разговариваю с одной мамой. Они выезжали из Волновахи автоколонной, тремя автомобилями, и только отъехали от дома — попали под обстрел. Стреляли из стрелкового оружия и из минометов. В первой машине ехало 12 человек. Восемь получили ранения различной степени тяжести, пулевые, минно-осколочные, один человек — пожилая женщина — погибла.
Из этой семьи пострадали двое детей и отец. У старшего сына 18 лет пулевое ранение ноги, пулю до сих пор не достали. Второй ребенок 12 лет получил минно-осколочные ранение разных частей тела. И отец пострадал — левая сторона полностью в минно-осколочных ранениях. Их повезли в Донецк, потому что было ближе, если везти в Россию, они могли элементарно умереть от кровопотери.
После помощи в Донецке, если есть такая необходимость, раненых направляют в Россию. Я разговариваю с врачами, сейчас такой необходимости для этих мальчиков нет. 18-летний уже выписан, а 12-летний еще проходит лечение. Достают осколки.
День пятый. Поселок Веселый, Донецк
Утром мы едем в поселок Веселый. Он прилегает к новому терминалу Донецкого аэропорта. Поселок с 2014 года находится под постоянными обстрелами, он процентов на семьдесят разрушен. Но там продолжают жить люди.
Когда мы приезжаем, на улицах нет никого. Мы ищем людей с помощью дрона.
Нашелся староста поселка Михалыч. Он собирает местных жителей. В основном это пожилые люди. Их около 35 человек.
Мы идем мимо ворот одного дома, а они все в мелкую дырочку, как решето. Это дыры от осколков, от снарядов, от стрелкового оружия. Когда раздаем продукты, одна женщина спрашивает: «Кто это так раскошелился?» Местные немного удивлены, что мы раздаем им помощь.
Мы рассказываем, что у нас частные благотворители, родители одной из московских частных школ. Люди ходят по поселку и зовут знакомых, чтобы они пришли за продуктами. Одна женщина повторяет: «Тетю Любу надо позвать».
Люди там не хотят ни за что покидать свои дома, пока они целы. Жители Веселого привыкли к обстрелам. Когда мы заезжали, стали очень хорошо слышны звуки <спецоперации>. В ночь перед тем, как мы приехали, было несколько прилетов. В огороде мы находим хвостовую часть от 82-миллиметровой мины.
***
В 7 вечера мы едем опять в детскую больницу в Донецке. Там четыре новых женщины с ранеными детьми. Мы отдаем им продукты, бытовую химию, средства личной гигиены.
У меня есть список семей, которые в этой больнице. Список примерно такой:
- Мама и двое детей — 1,5 года, 8 лет.
- Мама и ребенок 10 лет.
- Папа, мама и ребенок 12 лет.
- Папа, мама и дети — 16 и 10 лет.
- Мама и ребенок 5 лет.
- Мама и двое детей — 11 лет и 12 лет.
- Мама и ребенок 7 лет
И так далее… Их много. Всего 26 семей в списке.
***
В половину одиннадцатого вечера мы возвращаемся в гостиницу.
День шестой. Донецк, линия фронта
Утром мы снова едем в областную детскую больницу, потому что родители просили им кое-что довезти. Снова привозим продукты, еще бытовую химию, детские стиральные порошки, зубную пасту, женские гигиенические прокладки. Медикаменты и спецоборудование им поставляют, в том числе и благотворительный фонд «Доктор Лиза».
Собираем трех пап, даем им 50 пустых пятилитровых бутылок и отвозим на источник, чтобы они набрали воды. Оставляем их там и едем в воинское подразделение, на линию фронта под Донецком. Мы привозим туда продукты и открытки от детей.
Через 30 минут как мы уезжаем, там убивает и ранит военнослужащих.
***
Бывает страшно, жить хочется, инстинкт никто не отменял. Но, как у любого человека, вырабатываются определенные защитные механизмы, как-то борешься со своими страхами, убеждаешь себя: хорошо, кто, если не ты, повезет все это? Кто поможет этим людям? Да, у меня самого есть ребенок. Но здесь же тоже дети. И им необходима еда и вода.
Поначалу, когда я этим начал заниматься в 2014 году, мне говорили: «Ты же бабки на этом поднимаешь». Я говорю: «Нет, я свои деньги трачу». Мне говорят: «Нет-нет, подожди! Ты же зарабатываешь на этом?» Я отвечаю: «Нет! Я свои деньги потратил безвозвратно, всё». На тебя смотрят, как на идиота. «Зачем? Мало того, что ты деньги тратишь непонятно зачем. Еще и жизнью рискуешь». Ну, я улыбаюсь и всё. Как ты объяснишь человеку? Сложно объяснить.
***
С линии фронта мы едем в храм. Там около 50 прихожан. Это пожилые люди и женщины с детьми. Раздаем продукты.
Оттуда едем в следующий храм на окраине Донецка. Когда подъезжаем, видим похоронную процессию. Хоронят погибшего парня, военного, ему 20 лет. Мы дожидаемся окончания похоронной службы. Потом раздаем прихожанам продукты.
Возвращаемся в Донецк, забираем пап с водой и отвозим в больницу к их родным.
***
Мне иногда задают вопросы: «Расскажи, что такое <…>». Невозможно. У человека разный болевой порог, разное мироощущение, разное восприятие. Как ты ему объяснишь, что такое <…>, на пальцах? Люди умирают, ноги, руки отрывают… Что вам объяснить? Чтобы понять, это нужно увидеть своими глазами. Вези еду и смотри.
День седьмой. Первомайск, Мариуполь
В 8 утра мы едем на склад, загружаем продуктовые наборы и отправляемся в Республиканский специализированный Дом ребенка. Там тоже дети-сироты. В основном отказники. Мы привозим им памперсы, продукты, детское питание, сухие смеси, пеленки, которые нам передал благотворительный фонд «Вектор добра».
Едем в населенный пункт Первомайск. За продуктовыми наборами приходят в основном пожилые женщины — 38 человек. Город не сильно пострадал. Как они говорят: «Ну, чуть-чуть у нас тут было, с краешку, практически в полях. Почти не зацепило».
Дальше мы едем на левый берег Мариуполя. Чтобы попасть с левого берега на правый, нужно делать большой круг. Объехать город полностью. Напрямую через город проехать невозможно — упрешься в «Азовсталь». А там сейчас тяжелейшие бои.
***
Мы заезжаем в районе 16 часов в поселок Виноградное. Это первая зона эвакуации с левого берега. Это самая эмоционально тяжелая часть нашей поездки.
В Виноградное быстро приезжают машины, микроавтобусы, выгружают людей, выносят их на носилках и уезжают за новыми. Там стоят стулья из дома культуры, на которых сидят люди, многие грязные, в гари. Также люди лежат на носилках и на пластиковых лежаках, которые я не знаю откуда принесли. У многих истощение и обезвоживание. Они провели много времени в подвалах без еды и воды. У пожилых развиваются сердечные приступы, инфаркты, инсульты.
Люди ждут там на этих стульях и лежаках эвакуации.
Там есть экстренная медицинская помощь. Если что-то серьезное, вызывают скорую.
Привозят четырех раненых солдат. У одного очень тяжелое ранение в грудь. За ним приезжает скорая.
Мы раздаем санитайзеры, средства для рук, зубные щетки, зубные пасты. Потом едем вглубь левого берега.
***
Останавливаемся где-то в трех-четырех кварталах от «Азовстали», где идут бои. Звуки <спецоперации> очень хорошо слышны. Это такой вибрирующий грохот.
Люди готовят еду у подъезда в котелках на огне. Кирпичи, между ними огонь, сверху решетка, на них котелки. Там нет воды, газа, света и тепла. Многоэтажки сгоревшие полностью или частично. Люди живут в подвалах или, если какая-то часть квартиры осталась, в этих квартирах.
За лежачими в квартирах ухаживают инициативные женщины. Они разделили между собой всех лежачих в районе и приносят им еду, кормят их. С одной такой женщиной Татьяной мы поднимаемся к бабушке на пятый этаж. По дороге на части лестницы руины, есть сожженные и разрушенные квартиры. Просто закрытые черные двери и черные следы пламени из-под двери.
В квартире бабушки очень холодно. Выбиты стекла. У нее двухкомнатная квартира. Заходишь — коридор, с левой стороны одна комната, с правой стороны другая комната, прямо — кухня. При попадании снаряда сгорела правая комната, левая более-менее целая. Старая женщина ходит по дому, опираясь на две палки, она в теплой жилетке и голубой шапке.
— Вот она, моя девочка! — говорит Татьяна. — Бабулечка, тебе покушать принесли. Холодно очень, да. Мы забиваем окна чем можем, но ночью тут вообще… А представьте, еще когда стреляют всю ночь…
— Я не хочу кушать, — говорит бабушка.
— Нужно кушать, завтра утром я тебе еще суп принесу, — отвечает Татьяна.
Татьяна показывает макароны, консервы, которые мы привезли.
— Так я же не смогу все это готовить, — бабушка растеряна.
— Я тебе буду готовить и все приносить.
— Как хоть звать тебя? — спрашивает бабушка.
— Я же говорила уже — я Таня.
— Танечка…
— Я живу тут рядом, в пятом подъезде.
На левом берегу Мариуполя остались те, кто не может уехать. У них старые лежачие родственники. Довольно много детей. Пока тихо, дети катаются по двору на велосипеде.
***
Мы идем с Татьяной в еще одну квартиру — там лежит мужчина, сложно определить возраст, но за 40 точно. А у него тяжелейшее истощение. В подвале просидел без пищи семь дней. Лежит дома на матрасе в одежде, тощий и заросший светлой бородой.
— Славик, я завтра утром в обед и вечером буду приносить тебе кушать, — говорит Татьяна.
Накрывает его двумя шерстяными одеялами.
— У тебя носков нет, Славик?
— Есть.
— Славик, я буду большую кастрюлю ставить, готовить на всех и тебе приносить, — продолжает Татьяна. — Тут знаете, сколько таких! Славик, ты пытался встать?
— Пытался сегодня, но я не могу, ничего не получается, — тихо отвечает мужчина.
— Тут одного осколком ранило, — говорит Татьяна, — так я ему осколок вытащила, а рану суперклеем замазывала. Ну а нечем больше…
Татьяна показывает синяки на ногах.
— Стою сегодня у подъезда, есть готовлю, на меня кто-то напрыгивает, валит на землю, кричит: «Прилет!» Снаряд типа в нашу сторону. А это отлет был на самом деле. Совсем уже! Отлет от прилета не можете отличить, что ли?
С левого берега можно уехать — централизованно вывозят людей гражданские автобусы, легковые машины. Но люди просто не могут оставить своих родных.
***
Среди левобережных очень много тех, кто болеет. Тяжелые пневмонии. Так как там нет тепла уже около месяца, люди долгое время провели в подвалах. Лекарств, медиков нет. Там настоящая гуманитарная катастрофа.
Мы встречаем одну девушку, ей около тридцати, но она вся седая. Она тоже кормит лежачих. И она не хочет уезжать, отказывается, потому что у нее папа болеет. Он лежит и не встает.
У нее пневмония. Я думаю, что если ей в ближайшее время не помогут, она умрет. Кроме того, у нее что-то с психикой. По моторике рук, по механике, по лицу, по взгляду, по мимике… Либо это острейший ПТСР, либо… Я не знаю.
Я ей объясняю:
— Вам срочно нужно эвакуироваться. Вы умрете.
У нее тяжелейший кашель. Я говорю:
— Грудь болит?
— Ну, да.
— Одышка есть?
— Да.
— У вас тяжелейшая стадия пневмонии.
Она кашляет. Видно, что у нее уже нет достаточного объема легких.
— Срочно эвакуироваться.
— Нет!
— Вы умрете. Вы понимаете? Это не шутки. Давайте от обратного. Вы через неделю-полторы умрете. Кто за отцом вашим будет ухаживать?
— Нет. Мы никуда не поедем. Я никуда не поеду. Нет.
И таких историй полно.
***
В каждом дворе по несколько могил среди наполовину обгоревших домов. Судя по рассказам местных, в основном это пожилые люди, которые погибли от сердечных приступов во время обстрелов, но есть и те, кто умер от осколков и мин.
Во дворах лежат зеленые шарики — гранаты. Местные жители сами повесили рукописную табличку: «МИНЫ!»
Мы раздаем листовки на украинском и русском языках, где изображено, как могут выглядеть мины, и написано, что их нельзя трогать, переносить, поджигать… Мы раскладываем эти листовки вокруг гранат и осколков снарядов. Это часть проекта «Дети войны», организованного многими фондами, в частности фондом «Доктор Лиза».
Все местные жители носят белые повязки или прикрепляют к одежде белые ленточки. Так они обозначают, что они гражданские.
У людей нет никакой связи. Они потеряли родных, не могут с ними связаться. Они передают нам записки с именами и телефонами родных, где они пишут, что живы.
«Я Живой! Милов Анатолий Валентинович ищу Милову Нелли Николаевну».
«Я живая! Черненко Елена Алексеевна ищу Черненко Сергея Александровича!»
«Я, Скачков Виктор Антонович, жив! Я ищу Скачкову Людмилу Николаевну. Скачкову Галину Ефимовну и дочерей Скачкову Юлию Викторовну, Мельникову Марину Викторовну и ее мужа Мельникова Егора Дмитриевича».
«Я Матущенко Владимир Михайлович — жив! Ищу жену Матущенко Татьяну Михайловну, дочь Матущенко Викторию Владимировну».
«Я Охотина Марина Анатольевна жива! Ищу Челышеву Екатерину Викторовну».
«Наташа! Все живы! Воду и продукты привозят. Во дворе много людей. Все хорошо. Родители».
Во дворе дома могила. К палочке приколочена табличка: «Гладьева Раиса Григорьевна. 01.11.1942 – 03.04.2022»
Местным еще очень нужны спички и свечи. Мы их привезли и раздаем.
Мы нашли там местного телефонного оператора, через которого была связь, и даем людям позвонить родным.
Пожилая женщина, на руке белая повязка, завязанная большим бантиком. Она звонит родным:
— Мы живы все, — говорит она. — Я, правда, без окон. А квартира Олега полностью сожжена. Мы живы — это самое главное, — плачет. — Я не могу найти свою дочь! Я не могу найти ее. Она в Макеевке?! Спасибо! Боже мой, спасибо. Спасибо!
Думаю, что скоро вслед за пневмонией придет тиф. Я говорил уже об этом везде. Нужны медицинские препараты, как минимум антибиотики, нужна еда, вода, нужно заниматься разминированием — во дворе на газонах валяются гранаты, части боеприпасов.
Никто сюда не привозит гуманитарную помощь централизованно. Вот только такие безумные частные волонтеры как мы.
***
Мы находимся в Мариуполе до вечера. Оттуда едем в Ростов-на-Дону.
В Виноградном я рассказываю про Славика, что у него истощение, что он лежачий, что его нужно вывозить на носилках. Надеюсь, его вывезли.
***
Мне очень-очень жалко этих людей. Мне плевать, как они относятся к военным, как они относятся ко мне лично, какая у них вообще политическая позиция. Это простые люди, дети, старики, их очень много, и они очень сильно страдают…
Хочется помочь всем и сразу, но, к сожалению, твой ресурс сильно ограничен. Мы не собираем [гуманитарную помощь] сотнями тысяч тонн. И когда ты смотришь на человека и понимаешь, что у него крайняя степень пневмонии и, если ему не проводить лечение оперативно, то он просто умрет, а он не хочет и не может эвакуироваться, ты понимаешь, что находишься в безвыходной ситуации. Ты чувствуешь бессилие, и это удручает.
Сейчас мы снова собираем помощь, скоро опять поедем.
Как-то мы в Донецке сидели, ужинали с Елизаветой Глинкой. Она такая была женщина, немножко провокатор. Задает вопрос: «Скажи мне, зачем ты этим занимаешься?» Я говорю: «Ну, как? Людям помогать, честь, долг, так мама воспитала». Она говорит: «Фигня это все. Хочешь, я тебе честно скажу?» Я говорю: «Да». Она отвечает: «Мы просто все наркоманы. Мы подсели на эту фигню, соскочить с нее не можем».
На самом деле, это так и есть. Все-таки в большей степени люди, которым ты помогаешь, очень благодарны тебе. Эта позитивная эмоция, которая передается от них тебе, тебя подсаживает. Ты чувствуешь моральное удовлетворение от того, что сделал. Более того, у тебя это получается, ты умеешь это делать. Почему нет?
И кто, если не ты?
Гуманитарная помощь была собрана на частные пожертвования людей из Ростовской области, Москвы и Московской области, в сборе и доставке принимали участие предприниматель из Москвы Татьяна Писаренко, православная община в честь иконы взыскания погибших, стрелковый клуб «Мастер», а также благотворительный фонд «Доктор Лиза».