Депутат Законодательного Собрания, автор закона о запрете гей-пропаганды среди несовершеннолетних Виталий Милонов и его жена в начале сентября усыновили мальчика. Корреспондент газеты «Мой Район» поговорил с депутатом о личном: третьем ребенке, сложности решения и процедуре усыновления.
— Вы нигде не говорили о факте усыновления, мы узнали об этом случайно. Не хотели афишировать?
— Зачем? Это семейное дело, оно мое — и все. К нам приезжали НТВ-шники, сказали: «Хотим снять сюжет, как нужно усыновлять». Мы им все рассказали, показали, но они поставили в эфир какой-то бред — что мы с женой ходили к каким-то колдунам.
— На решение об усыновлении повлияло принятие «закона Димы Яковлева?»
— Нет. Мы думали на эту тему с женой, собирались. У нее бабушка была удочерена, мою бабушку родственницы взяли из приюта. Такая семейная традиция. Так что это история, не связанная с резкими политическими заявлениями. Мне средства позволяют, и я взял ребенка. Такое пафосное отношение: «Молодец!» А чего молодец? Вон священник 300 человек взял — это молодец. Или сколько я священников знаю — по пять детей берут, молодцы. А я что — одного взял. Не нужно давать этому какую-то оценку, это просто нормально.
— Какую процедуру вам пришлось пройти?
— Мы пришли в муниципальный совет, оформили кипу бумаг: справки собирали — не псих, не судим, не наркоман. Сотрудники отдела опеки приходили домой, где мы с женой прописаны, смотрели жилищно-бытовые условия. В муниципальном совете подбирают детей. У них есть папочка, и они тебе дают ознакомиться с детьми — по-моему, тремя. Ты смотришь, выбираешь и идешь знакомиться. Но мы, в силу религиозных убеждений, не стали выбирать, сказали: «Хотим маленького ребенка, чтобы воспитать его с самого начала, последовательно». Поэтому первого новорожденного мы сразу взяли (это мальчик-отказник — «МР»). Предварительно медицинские тесты не проводили. Потом все узнали, когда уже дали согласие. Ребенок не идеально здоровый, но у нас же, православных, все просто: если ты помолился, чудеса происходят. Поверьте, чудеса. У него был такой диагноз, с которым российские усыновители берут детей очень редко. Мы помолились — диагноза нет. Господь помогает, надо просто к этому относиться не как к сказке какой-то, а как к реалии.
— Показалась ли вам процедура тяжелой?
— Поверьте, по сравнению с беременностью это вообще очень легко. У меня двое детей, которыми жена была беременна, и я могу сказать, что процесс беременности тяжелее, чем усыновление. И особенно если это не легкая беременность, а сложная.
Единственная заморочка — ходить на специальные курсы от Комитета по соцзащите. Там учат, как с детьми обращаться — мне это было легко, потому что у меня уже двое своих детей есть. Справки, в основном, жена собирала — за себя и за меня. Когда ребенок уже найден, то там есть какие-то вопросы, связанные с ЗАГСом: только в приемные дни, а есть дни, когда они не работают, им плевать абсолютно, что у тебя ребенок ждет. Им-то что до этого.
— Что было самым трудным при усыновлении?
— Все-таки принять решение — для этого нужно созреть. Просто все сложности в этой процедуре кроются в вашей голове. Если ты нормально смотришь на этот вопрос, то и сложностей никаких нет. У нас в церкви столько усыновленных детей… А когда ты живешь и не видишь этих людей в реальной жизни, то усыновление кажется опасным, сложным.
— Сколько времени вы потратили в общей сложности?
— Весной мы подали документы, и если бы ребенок нашелся раньше, то процедура заняла бы меньше времени. С момента, как мы узнали, что мальчик есть, прошло меньше месяца. В принципе, достаточно быстро. Когда американцы приезжали, они вообще за три дня все оформляли. Понятно, что нечестным способом: кто-то был простимулирован, закон формально не нарушался, просто все очень быстро работали. Для россиян три дня, конечно, никогда не будет, но так, чтобы это растягивалось на месяцы и годы, хочешь — будет, хочешь — нет. Взятки я никому не платил. Естественно, если приходишь, что-то просишь — кому-то шоколадку подарил, но это человеческие отношения: никто ничего не просит.
— Вас узнавали в кабинетах?
— Я специально сам почти не ходил — жена. Фамилия у нее не моя. Не хотел, чтобы потом говорили: «Вот, пришел, ему на блюдечке, с голубой каемочкой». Но, понятно, что люди знали — где могли сделать подольше, сделали побыстрее. Но это не моя вина, я нигде ничего не просил.
— Как вы поняли, что «ваш» ребенок?
— Я сейчас с азербайджанцами выбирал хурму. Вот там выбираешь: нравится или не нравится. Я просто по-другому на это дело смотрю. Жена — да, когда увидела, сказала, что почувствовала близость. А я как-то так — может, человек более занятый? Я один раз приехал, мы с ним посидели, он у меня на животе заснул.
Естественно, если бы я увидел таджикского ребенка, я бы его не взял. Каюсь, грешный, — не взял бы таджикского ребенка.
— Почему?
— Не знаю. У меня был единственный критерий — ребенок должен быть европейского типа. Чтобы он гармонично себя чувствовал: у меня все дети светлые, рыжие. Когда мы его взяли, он совсем был на меня не похож, а сейчас меняется. Ну, во-первых, дом малютки…
— Вам понравились условия там, кстати?
— Да, очень. Это дом ребенка № 1 Кировского района. Я туда раньше постоянно ездил с благотворительными акциями. Знаю, что он хороший, потому что есть детские дома нехорошие — мы видим, что там детей бьют.
— То есть вы в курсе, что такие детдома есть?
— Я знаю, такие детские дома. Особенно те, где дети с проблемами, там жестко с ними себя ведут. Самое главное, мы стараемся, чтобы не отнимали у них квартиры…
— Считаете ли, что депутаты Госдумы, голосовавшие за «закон Димы Яковлева», должны усыновить ребенка?
— Это персональный выбор каждого. Мы же не знаем, кто что делает, кто как живет. Кто-то, может, не усыновил, а целый детский дом содержит. Это вопрос моральный — он не может быть законом, то есть обязательным.
— Недавно я писала статью о девушках, которые живут как пара — они усыновили ВИЧ-инфицированного мальчика. Костя, благодаря им, учится в частной школе, ездит на море. Вы, как только что усыновивший ребенка и принявший закон о запрете гей-пропаганды, как считаете: нужно ли изымать детей у таких родителей?
— Не считаю, что нужно отнимать, но давать официально нетрадиционным парам детей я бы не стал. Знаете, так: «Бойся того, кто лечит тело, но убивает душу» — здесь тоже нельзя забывать об этом. Но если они живут, и не втягивают его в эти проблемы, то аморально у них отнимать ребенка. Видите, это такой случай с заранее запрограммированным ответом: «Вы за то, чтобы ребенок мучился в детском доме или чтобы ему было хорошо в семье извращенцев?» Я считаю, что ни то, ни другое не является ответом. Ему должно быть хорошо в традиционной семье.
— Какой совет вы бы дали людям, которые хотят стать приемными родителями?
— Не относиться к детям, как к огурцам в овощной лавке. «Вот этот хорошего размера с пупырышками, а этот — плохого размера». Когда ребенок рождается, ты, к сожалению, не имеешь права выбора: какой родился, такой родился. Он может родиться с отклонениями, синдромом Дауна, может — гением. Поэтому, когда ты приходишь в организацию, где находятся сироты, ты должен понимать, что тебе Господь дает возможность получить ребенка. И если к ребенку относишься как к награде, то как ты можешь выбирать награду? Мы видели в муниципальном совете пару, которая пересмотрела уже 30 детей. 30 детей! Я не осуждаю их и каюсь, что так говорю, но как так можно? Ну, машину выбираешь — 30 машин перебери, а детей… это товар какой-то? Если у тебя настолько большой уровень внутреннего цинизма, чтобы выбирать ребенка чуть ли не по зубам, будешь ли ты его любить? Если он тебя в какой-то степени разочарует, не будет отвечать твоим требованиям, назад отдашь? Такие люди, кстати, отдают назад.
— А вы не боитесь своих больше любить, чем приемного?
— У меня все — свои. Господь посылает детей разными способами, поэтому ты должен благодарить его за все способы, что он тебе дал. Поэтому если ты воспринимаешь это как счастье, награду, не бойся и будь рад, что тебе эта награда посылается. И это также совет тем, кто сейчас тратит миллионы на ЭКО — заканчивайте маяться дурью. Господь вам по-другому определил.