«Вкус — это когда человек в каплях дождя слышит музыку»

Сейчас есть два противоположных мнения о том, как нужно одеваться, когда идешь в храм. Одни считают, что в храм надо надевать все самое лучшее, нарядное. Другие — что в храм надо приходить в том, что похуже, постарее, лучше в черном, чтобы подчеркнуть отрешение от всего суетного. По мнению доктора искусствоведения, профессора Раисы Мардуховны КИРСАНОВОЙ, хорошо одетого человека — в храме, театре, на улице — отличает уместность. А если человек ходит в  XXI веке как старая барыня на вате — это нелепо.

Мещанство как слом традиций

— До 1917 года одежда в России во многом определялась сословностью. У каждого сословия были свои понятия, которым важно было соответствовать. У женщин крестьянского и мещанского сословий, ведущих, как правило, трудовую жизнь, посещение храма считалось праздником, и одежда призвана была это отражать. Для церкви у них были специальные кобедешные платья, особенно нарядные, чистые. У дворян, напротив, хорошим тоном считалась сдержанность, отсутствие показной роскоши в храме, при традиционном изяществе одежды этого сословия. Может быть, две эти тенденции и перепутались в головах наших современниц, когда, после 17-го года, у нас перепуталось все?

Например, до 1917 года венчаться в платье с оголенными плечами, декольте, как это сейчас происходит повсеместно, было категорически недопустимо. Свадебных платьев полагалось иметь два. Одно было собственно венчальное свадебное платье — для церкви, другое — для застолья.

На картинах Павла Федотова «Сватовство майора» и Василия Пукирева «Неравный брак» мы видим, что платья не соответствуют ситуации: ни тому, что происходило в купеческом доме, когда средь бела дня явился на сговор майор, а невеста вышла к нему в платье, которое только вечером положено надевать. Ни венчанию у Пукирева, где невеста в декольте. Но это - не ошибка художника, здесь сознательно, с помощью одежды, подчеркнута гротескность ситуаций и образов

В народе свадебная традиция была несколько иной. Свадьба, как правило, игралась три дня. Сначала девушка уходила из дома, потом она шла в дом к жениху, затем было общее веселье. На всех трех этапах ее костюм, выполненный в национальной традиции, менялся по цвету. Он был сложносоставным, но покидать свой дом принято было в темных тонах, «возрождаться» в доме жениха — в красных, и, наконец, все цвета радуги присутствовали в праздничном костюме в третий день.

Кстати, при посещении храма раньше никогда не пользовались духами. Это считалось недопустимым, потому что в храме благовоние возносится Богу и иной аромат неуместен.

Покрывать ли голову в храме — тогда не было нужды специально оговаривать это, потому что для женщин всех сословий России считалось одинаково неприличным выйти из дому простоволосой. А вот сам головной убор зависел от сословной принадлежности: крестьянки и мещанки ходили в платках, дворянки — в шляпках. Я в связи с этим всегда вспоминаю мемуары одной знаменитой женщины пушкинской поры, Смирновой-Россет, не слишком, видимо, доброй, которая, будучи фрейлиной государыни, возглавила делегацию из нескольких дам: они пожаловались императору Николаю I на то, что жены и дочери священнослужителей — попадьи и поповны — вознамерились в церковь ходить в шляпках, хотя это привилегия дворянок.

Вот с брюками вопрос серьезнее. В свое время, когда пришла мода на женские брюки (это случилось еще в конце XIX века в Европе), в России даже самые активные эмансипе надеть их не решались: для православного человека женщина в штанах — это иноверка, так сложилось потому, что мы всегда соседствовали с тюркскими народами. И в храм тем более нельзя было пойти в брюках. Даже те девушки, которые стремились получить образование, много путешествовали, работали, брюки не носили.

Ну а когда сломали все традиции, после 17-го года, тогда и стало появляться то, что мы называем мещанством в одежде. Когда-то мещанство было сословием и совсем не имело нарицательных коннотаций. Но потом этим словом стали обозначать стремление выйти за свои рамки, казаться не тем, кто ты есть, а как можно лучше. Вот это стремление к претенциозности и есть мещанство. Может быть, ходить в храм специально в черном да поплоше — тоже претензия? Вот я смотрю, когда какое-нибудь мероприятие — открытие журнала или выставки, — как люди из кожи вон лезут, чтобы показать, что они лучше других. Вот такое лакейство — плохо. Помните, что сказано у Толстого по поводу Анны Карениной? Что Анна выступала из своего платья. Вот если платье не заслоняет человека, а, напротив, выявляет его достоинство, можно говорить о вкусе, аристократизме. Потому что мещанству противостоит вкус — чувство гармонии. Когда человек слышит в каплях дождя музыку.

«Красота русской женщины — это красота покоя»

— Русских как раз нередко упрекают в излишней пестроте, на грани с безвкусием, в отличие от европейцов например.

— Народ нельзя рассматривать в отрыве от его национального, природного, архитектурного контекста. Я понимаю, почему у нас, среди вечных снегов — раньше ведь зимы долгие были, я еще помню, как на Маросейке снег сгребали вровень с высотой домов, — на фоне этой белизны ярко расшитые национальные костюмы были необычайно красивы. Есть такой художник в Пензе, на его картине купеческая семья (вид сверху) возвращается с ярмарки. Красные платки, румяные щеки — представьте, как такая публика стекалась к храму Василия Блаженного, который для меня прямо выражение национальной идеи по цвету. В этой церкви есть ощущение настоящего русского праздника. И представьте на фоне снега все это великолепие!

Б. Кустодиев. Масленица. 1919 г.

Вот почему все национальные костюмы красивы? Секрет в том, что тысячелетиями складывались те формы, те цветосочетания, орнаментальные сочетания, которые соответствуют представлениям о красоте данного народа, с его пластикой, с его генотипом. И поэтому любой человек в национальной одежде — красавец. А если те же индианки в сари или японки в кимоно одеваются по-европейски, то мы видим то, что не соответствует нашему европейскому представлению о красоте: то роста недостает, то излишне полноваты, то ноги кривоваты.

Национальный костюм подчеркивает самую сущность народной души: красота русского человека, особенно красота русской женщины,   как считал художник Иван Билибин, — это красота покоя.

В основе национального костюма целый ряд канонов: крой, размещение и содержание орнамента, — однако в нем всегда есть место для проявления индивидуального. Поэтому он никогда не превращался в униформу. Каждый создатель костюма вносил что-то свое, вышивая или украшая свою одежду. Национальный костюм всегда символичен.

В русских вышивках можно было «прочитать» целую судьбу рода, там не было случайных элементов.

Национальный костюм — не музейный экспонат, а живое предание, неиссякаемый источник подлинной гармонии: в цвете, пропорциях, настроении, и может быть источником идей и в современном моделировании. Но я совершенно исключаю, чтобы водитель троллейбуса сидела в кокошнике и сарафане. Потому что понятие «хорошо одетый человек», бывшее и во времена национального костюма, всегда оставалось неизменным: это человек, который находится в гармонии со своим внутренним миром, со своим возрастом и не забывает, какое нынче тысячелетие на дворе. Вот говорят: ах, умерла культура шляпок в России. Но представьте: даме в шляпке нужно садиться в троллейбус или бывать в тех местах, где все люди одеты обычно. От нее потребуются чрезмерные усилия, чтобы поддерживать такой стиль в жизни. Шляпки хороши, если они небольшие, а шляпы, вычурные, невозможны сегодня на улицах города или в общественном транспорте. Однажды шляпы-гиганты даже запретили специальными указами. Во времена модерна вошли в моду шляпы-лопухи, они удерживались на высоких прическах при помощи шпилек. И сначала петербургский генерал-губернатор, а потом и московский запретили дамам в таких шляпах передвигаться иначе как в собственных экипажах, потому что высока была степень травматизма. Шпильки могли открутиться и поранить человека. Поэтому к культуре одежды, бесспорно, относится ее уместность. Например, в театре прически с перьями были обязательны для тех дам, которые сидели в ложах, а для дам, сидевших в партере, это было неуместно, потому что перья мешали смотреть другим. Правда, в партере дамы появились очень поздно, почти в XX веке.

— Какие образы, может быть, из истории, вам кажутся действительно прекрасными?

— Часто здесь приходится судить по законам и жанра, и времени, и личности. Хотя — в Третьяковской галерее есть знаменитый портрет Ореста Кипренского «Мальчик Челищев» — это шедевр. Вот он прекрасен. И он на всю жизнь прекрасен. Каким он был в начале XIX века, таким он останется и теперь. А сказать так о каком-то современном человеке невозможно, он должен «отстояться», понимаете? Как аромат. Ведь представление о красоте меняется, и в наше время — особенно быстро.

Раиса Мардуховна КИРСАНОВА. Окончила искусствоведческий факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Ведущий научный сотрудник Института искусствознания МК РФ, преподаватель МГУ (история моды), Театрального института им. Б. В. Щукина (история театрального костюма, исторический этикет).

Текст: Сима Абрикосова