В последнее время оживились дискуссии на тему антиклерикализма. Своим мнением о том, как оценивать неоднозначные заявления представителей партии «Правое дело», «антиклерикальные» инициативы фонда «Здравомыслие» и оскорбительные для верующих «перформансы», в интервью «Интерфакс-Религия» поделился глава синодального Информационного отдела Владимир Легойда.
— Как Вы оцениваете последние демарши со стороны представителей партии «Правое дело», в которых они так откровенно заявляют о своей секулярной позиции?
Владимир Легойда.
— Признаться, я пока не до конца понял, о какой именно позиции идет речь. Ведь было озвучено три различные точки зрения. Конечно, в них есть и общие моменты — скажем, критическое отношение к религиозности человека и общества вообще и к Русской православной церкви в частности. Однако о единой позиции «Правого дела» в отношении той же Церкви пока говорить сложно — видимо, общая линия еще будет вырабатываться.
По поводу выступления господина Гозмана на Всемирном русском народном соборе я уже высказывался и готов повторить вновь: я по ряду пунктов с ним согласен. Однако многое из того, о чем господин Гозман говорил как о мечте, уже реализовано в практике современной жизни Русской православной церкви. Это не значит, что мы не видим недостатков — они есть.
Более того, думаю, люди, находящиеся в Церкви и болеющие за православие, куда больше знают о своих проблемах. Но эти проблемы во многом объективные. Когда миллионы людей начинают называть себя православными христианами, то «средний нравственный уровень», скажем так, может быть не очень высоким.
Например, когда в IV веке в Римской империи христианство стало разрешенной религией, количество христиан за короткий срок сильно увеличилось, но уровень нравственности в целом снизился. Кстати, одной из причин возникновения монашества называют именно то, что люди, желавшие целиком себя посвятить Богу, не смогли соединить свое стремление с необходимостью реализовываться в миру, в профессии — что стало возможным после прекращения гонений.
Сегодня одна из важных задач — это выстраивание диалога пастыря с паствой, и очень многое зависит от того, как будет выстраиваться этот диалог. Святейший патриарх постоянно напоминает духовенству: люди, приходя в храм, должны слышать такую проповедь, которая обязательно соотносилась бы с их повседневной жизнью. А выходить из храма они должны с пониманием того, что Евангелие — это не книга про прошлое, но слова, которые обращены к ним здесь и сейчас. И здесь есть над чем работать.
Такие проблемы всегда были и останутся для Церкви главными. Гозман же в первую очередь говорит о некоей социально-нравственной проекции — но это скорее следствие. Чем успешнее будет решение этих главных проблем, о которых Церковь и патриарх заботятся больше всего, тем вернее будут и проекции. Но исправление проекций само по себе искусственно и ничего не поменяет в Церкви.
Вообще многие люди, приходящие сегодня в Церковь, не до конца понимают, куда они пришли. Даже активные прихожане порой плохо представляют, что такое христианство. Они привносят в Церковь свои взгляды и часто пытаются выдать их за реалии церковной жизни.
Многие часто ошибочно приписывают Церкви какие-то оппозиционные функции. Но Церковь — не оппозиция. Оппозиция критикует власть, поскольку сама стремится эту власть получить, она всегда нацелена на получение власти. Церкви же мирская власть не нужна. Церковь может быть авторитетной, она может и даже в каком-то смысле должна влиять на власть, так же как и на все общество, своим примером противостояния греху, нравственной оценкой происходящего, но по своей природе Церковь к мирской власти не стремится.
В выступлении же господина Прохорова наиболее запомнился тезис о невозможности для Церкви, если я правильно понял, в принципе говорить о чем-то, кроме собственно церковной жизни. Однако это странно. Я хотел бы напомнить уважаемым коллегам, что религиозная, равно как и безрелигиозная, атеистическая идентичность человека — это идентичность предельная. Что это значит? Именно ответ, которые человек дает на вопрос о том, что есть добро и зло, жизнь и смерть, определяет, по сути, все остальное — его профессиональные, политические, партийные, эстетические предпочтения. И не наоборот. То, как я отвечаю самому себе на вопрос о том, что нравственно и что безнравственно, определяет любые другие мои шаги и решения, включая то, беру ли я взятки, изменяю ли супруге и прочее.
Вообще же господа, называющие себя атеистами, действуют в очень странной логике. Они реализуют свое законное право давать оценку всем областям жизни, исходя из своих убеждений, но при этом отказывают верующим в праве на то же самое. Ведь именно это и происходит, когда, например, атеисты выступают против присутствия Церкви в общеобразовательных школах. То есть они отказывают оппоненту в том, что для себя считают главным и необходимым как воздух.
— На Ваш взгляд, представитель «Правого дела», экономист Владислав Иноземцев, недавно выступивший с открыто атеистических позиций, также действует в рамках этой логики?
— Признаюсь, последние выступления и статьи Владислава Иноземцева, в которых он затрагивает церковную тему, лично для меня оказались наиболее огорчительными. Мне известен Владислав Леонидович как талантливый экономист с интересными взглядами. Здесь же он явно говорит о вещах, в которых, скажем так, он, похоже, еще не совсем разобрался.
Вообще, думаю, любой верующий многократно попадал в такую ситуацию. Общаешься с человеком, скептически настроенным по отношению к Церкви, он начинает высказывать претензии, а ты ему говоришь: а знаешь, я, в общем, со всем согласен. Да только в такого Бога, в которого не веришь ты, не верю и я. То есть люди часто спорят не с Богом, а со своими представлениями о Нем, которые, по сути, к Богу не имеют никакого отношения. И их претензии «к Церкви» на самом деле обращены к их же собственным стереотипам о Церкви. Стереотипам, чрезвычайно далеким от реалий церковной жизни. Помилуйте, ну какая прямая зависимость может быть между простыми цифрами — сопоставлением количества храмов и наркоманов в Советском Союзе и в России, когда на этом основании делается вывод о том, что в этом виновата Церковь? Здесь же можно привести с десяток контраргументов!
Например, я уверен, что если бы не было такого количества храмов, церковных приютов и больниц, где работают в том числе и с наркозависимыми, число наркоманов было бы намного больше! Просто уберите с карты места, где люди Церкви самоотверженно, на разрыв аорты трудятся над тем, чтобы помочь наркоманам выкарабкаться, — статистика по числу наркозависимых стала бы гораздо плачевнее. По какой нелепой логике Церковь вдруг поставлена в один ряд с людьми, которые торгуют наркотиками, сажая наших детей на иглу? В конце концов, это просто оскорбительно по отношению к самоотверженному подвигу тех представителей Церкви, которые борются с недугом наркомании. Я уверен, что никто из представителей «Правого дела» этих людей оскорбить не хотел, однако едва ли они смогли бы смотреть им в глаза при встрече. Но зачем же тогда озвучивать подобные заявления? Мне кажется, впрочем, что господин Иноземцев отличается, скажем, от того же Александра Невзорова. У меня складывается впечатление, что Невзоров, яростно нападая на Церковь, на самом деле просто публично борется со своими внутренними глубинными комплексами. Я очень надеюсь, что у Владислава Леонидовича таких комплексов нет.
В то же время я надеюсь, что идеологи и лидеры партии «Правое дело» открыты к диалогу. Я не представляю себе будущее политического лидера, который не готов к диалогу с серьезными общественными силами. А не видеть значимой роли религии в жизни личности и общества для современного политика — просто недальновидно. Не понимать авторитета Церкви, как и в целом религиозных организаций современной России, — это просто ошибка.
— Почему, на Ваш взгляд, в СМИ в последнее время оживились дискуссии на тему антиклерикализма? Учреждение, к примеру, фонда «Здравомыслие» и создание этим фондом карты «Клерикальная Россия» как «всероссийской базой нарушений светских основ государства» — это отражение определенной тенденции? Тот же пафос заметен и у Иноземцева, который, кстати, хвалит «Здравомыслие».
— Мне кажется, с одной стороны, такой пафос может быть просто некоторым недоразумением. Потому что очень странно видеть, как люди талантливые, умные не замечают очевидных вещей. С другой стороны, я прекрасно понимаю, что здесь действует в том числе и технология мгновенного привлечения к себе широкого внимания. Можно, конечно, критиковать какого-нибудь обычного человека за то, что он каждый день напивается и ломает забор, но вряд ли об этом кто-то напишет. А вот критика Церкви — это, безусловно, возможность как минимум получить публичную площадку для представления собственного мнения.
Причины антиклерикальных настроений у отдельных людей и у групп людей индивидуальны в каждом конкретном случае. Ведь Церковь — это индикатор общественной нравственности. Вы смотрите на губку, и Вам кажется, что она белоснежна и чиста. Но при ее сжатии из нее вдруг начинает течь грязь. Подобный эффект и Церковь оказывает на общество. Она как бы «сжимает губку» — своим словом, нравственной оценкой происходящего, неприятием пороков… Самым простым и при этом самым ошибочным будет объявить источником грязи того, кто сжимает губку. На самом деле, сжимающий губку пытается ее очистить.
— Борцы с Церковью часто выражают свой секуляризм в слишком агрессивной и даже оскорбительной для верующих форме, часто прибегая к средствам современного искусства. Свежий пример — фестиваль «Живая Пермь» под художественным руководством Марата Гельмана. Какие-то элементы инсталляций этого фестиваля вызвали возмущение верующих, например, кощунственное изображение Богородицы. А одна из пермских церквей попала в «эротический маршрут» по Перми…
— Творцам от современного искусства, конечно, приходится идти на всяческие ухищрения. Я понимаю, что сегодня уже очень сложно создать талантливую картину в стиле реализма или даже сюрреализма. Художнику гораздо проще взять и на собственной выставке помочиться — такое было, я не придумываю — в туфлю одного из гостей выставки. Ведь это уже сразу можно объявить «перфомансом». Так же и с «эротическим маршрутом» по Перми — даже сами по себе эти слова, независимо от того, что именно за ними кроется, сразу привлекают людей…
В погоне за так называемым псевдосамовыражением, а на самом деле — за банальными деньгами, у человека отказывают все тормоза и отсутствует осознание простой вещи: ты можешь и не признавать чужую святыню, но смеяться над ней не вправе. Я всегда говорю своим студентам: есть вещи, над которыми нельзя смеяться и которые нельзя обсуждать. Например, нельзя издеваться над неэталонной фигурой пожилой матери. А ведь в повседневной жизни нашей Церкви тоже есть свои «неэталонные» недостатки, огрехи, которые, однако, не должны становиться объектом чьих-то насмешек. Про неприкрытую ложь и искажение фактов я уже не говорю.
И такие, по существу, кощунственные «перфомансы» в гораздо большей мере отражают сущность так называемых «художников», чем тех людей, которых они пытаются таким образом задеть или вызвать на диалог. Да простят меня современные деятели искусства, но я все-таки сторонник Данте, который говорил, что задача художника — провести человека из ада в рай. Но если действительно великим художникам — Достоевскому, Толстому, Диккенсу, да и нашим современникам — Высоцкому, Шукшину — это удавалось, то многие нынешние художники и в ад спуститься не в состоянии, не говоря уже о рае. Ведь их «творчество» — это не ад, а просто мелкие пакости.
Страшнее другое — авторы таких экспозиций размещают богохульные экспонаты даже не потому, что их волнуют глубинные вопросы бытия, — плевать им на самом деле на эти вопросы, — а потому, что за подобные «перфомансы» нынче хорошо платят. Будет заказ на «художественное» издевательство над собственной матерью, снабженный соблазнительным бюджетом, — боюсь, кто-то и к этому приступит незамедлительно.