В программе «Разбор полета» на радиостанции «Эхо Москвы» министр культуры В.Р. Мединский отвечает на вопросы ведущих о цензуре в кино, положении НИИ, пропаганде культурных ценностей и учебниках истории.
Владимир Мединский. Фото Юлии Маковейчук
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте. Это программа «Разбор полета», программа про людей, которые принимают решения, программа о том, как они эти решения принимают. Эфир для вас ведут Татьяна Фельгенгауэр и Ирина Воробьёва. Ира, добрый вечер.
И.ВОРОБЬЁВА: Добрый вечер. Я приветствую, мы приветствуем нашего сегодняшнего гостя – это министр культуры РФ Владимир Мединский. Добрый вечер.
В.МЕДИНСКИЙ: Добрый вечер.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте. И хочу сразу предупредить и наших слушателей, и наших зрителей, что все ваши вопросы, которые вы присылали к нам на сайт, те реплики, что придут по SMS, вопросы в Twitter’е, мы все обязательно передадим Владимиру Мединскому. Я надеюсь, что вы ответите на эти вопросы. Наша же программа будет посвящена вашим решениям, и вы, я надеюсь, подробно расскажете, как вы свои решения самые важные в жизни принимаете.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, на сайте уже больше 300 вопросов – я вот эту вот кипу передаю прямо в эфире, чтобы наши слушатели знали, что мы вам передали эти вопросы.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А главное, зрители чтобы видели.
И.ВОРОБЬЁВА: Да, и зрители видели, что мы это сделали. У нас есть традиционный вопрос нашей программы, с которого мы всегда начинаем, и этот вопрос мы адресуем и вам, в том числе. Какое самое сложное, самое тяжелое решение, которое касалось не только вас, но и которое затрагивало жизнь других людей, вам приходилось принимать?
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, наверное, таких решений было несколько, безусловно. Из последних решений, я думаю, что достаточно непростым было решение прийти на работу в исполнительную власть. Это коренным образом меняло весь образ жизни мой полностью. Знаете, я после Государственной Думы был такой, расслабленный, я писал 2 новых книги, снимался каждую неделю где-то на телевидении, собирался вести большую телевизионную передачу на центральном канале, ездил с супругой отдыхать часто вот эти 2-3 месяца. Это было непростое решение. Семья была против категорически. Ну, я не жалею.
И.ВОРОБЬЁВА: Как это происходит принятие решения? Можно отказаться, когда вам предлагают стать министром?
В.МЕДИНСКИЙ: Конечно, можно. Некоторые, говорят, даже отказываются.
И.ВОРОБЬЁВА: А вы не хотели отказаться?
В.МЕДИНСКИЙ: Я хотел согласиться, мои близкие уговаривали меня отказаться.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Аргумент, который стал решающим для вас?
В.МЕДИНСКИЙ: Для меня аргумент?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Для вас, конечно. Вы же принимали решение.
В.МЕДИНСКИЙ: Для меня аргумент был такой, потому что мне хочется, чтобы жизнь стала лучше. Вот, вы простите меня за банальность, но это так. Я хочу сделать, я чувствую в себе энергию и силы, чтобы жизнь стала лучше в той отрасли, которую мне доверили. И я буду этим заниматься.
И.ВОРОБЬЁВА: Тогда вопрос следующий. Какое решение, как вы считаете, на посту министра вы приняли (ну, перечислите, может быть, их будет несколько), чтобы жить стало лучше?
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, это большой список. У нас не такая большая передача.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, давайте из тяжелых решений, из сложных решений, неоднозначных решений.
В.МЕДИНСКИЙ: Мы ведем сейчас большую работу по повышению зарплаты в федеральных учреждениях культуры. И если в федеральных учреждениях, тех, которые непосредственно подчинены министерству, это сделать легче, во-первых, нам пошло руководство страны навстречу, достаточно серьезное выделено финансирование на это. Во-вторых, мы ведем серьезную оптимизацию работы учреждений культуры. И я ставлю своей целью… У нас есть указ президента, по которому средняя зарплата работников учреждений культуры должна сравняться со средней по региону к 2018 году. Вот, я вижу свою задачу в том (я скажу откровенно, готов под этим подписаться), что мы выполним эту задачу раньше. Раньше 2018 года. Если это будет не так, подам в отставку.
Но другое дело, что культура не исчерпывается сотрудниками федеральных учреждений – там, Эрмитаж, Третьяковская галерея, Пушкинский музей, Большой театр, Государственная библиотека и так далее. Есть колоссальное количество учреждений культуры в регионах. Вот, они, на самом деле, живут гораздо тяжелее. Так получилось, что исторически у нас культура финансировалась с 90-х годов по остаточному принципу. Сейчас эта ситуация меняется к лучшему, но преодолеть эту инерцию и дать губернаторам и мэрам городов, если это муниципальные учреждения, технологию повышения зарплаты, которая была бы в рамках их бюджетов возможна, это более сложная задача – мы тоже над этим сейчас работаем.
И.ВОРОБЬЁВА: Но это не неоднозначное решение. Повысить зарплату вызывает однозначное одобрение. Ну, кто же будет спорить, что это станет жизнь лучше?
В.МЕДИНСКИЙ: Да, только повышение зарплаты всегда связано с изменениями.
И.ВОРОБЬЁВА: Люди об этом почти не знают.
В.МЕДИНСКИЙ: Все хотят изменений, но никто не хочет начинать их с себя. Все хотят, чтобы как-то само по себе все произошло. Так не бывает. Поэтому я глубоко убежден, что зарплата в сфере культуры должна быть достойной. Это в первую очередь должна быть зарплата не начальства, не администрации. Она и так, кстати, в федеральных учреждениях очень неплохая. Это должна быть зарплата научных работников, библиотекарей, музейных хранителей, то есть тех, кто создает культуру и хранит культурные ценности.
Для этого нужно провести большую, серьезную работу. Зачастую эта работа вызывает конфликты. Над этим работаем.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: По поводу конфликтов. Решение принято или не принято (я думаю, вы сейчас поясните) по поводу закрытия Научно-исследовательских гуманитарных институтов…
В.МЕДИНСКИЙ: Всех. Вы забыли сказать «всех».
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, не всех.
В.МЕДИНСКИЙ: И разрушение, так сказать. Мединский разрушает гуманитарную науку.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как вы посмели такое решение принять? Стольких людей затронули.
В.МЕДИНСКИЙ: Всех уволить, здания разрушить.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, не всех, но, по крайней мере, 800.
В.МЕДИНСКИЙ: Вы знаете, вот это вот классический пример тогда, когда обсуждаются несуществующие новости. Знаете, есть даже такие порталы выдуманных новостей. Там можно написать любой бред, потом это интенсивно распространяется в интернете. Где-то летом в интернете была выброшена новость о том, что Мединский закрывает передачу «Спокойной ночи, малыши» как недостаточно патриотическую и так далее. Это приобрело столь широкое звучание, что, вы не поверите, ко мне подходила Оксана Федорова. Более того, кроме шуток, я общался с продюсером передачи, умным, талантливым, я бы сказал даже, замечательным человеком. Даже он побоялся: а вдруг это, действительно, правда. Ну, знаете, где мы, где «Спокойной ночи, малыши».
Значит, с институтами ситуация примерно такая же. Буду краток. В Минкульте сохранилось 5 НИИ с советских времен. Вот, как они сохранились, то есть это здания, это коллектив людей, очень обширный коллектив людей, который получает более, чем скромное финансирование, за которое они считают… Вот, министерство откупается таким образом от них. Там не много платят им денег на коммуналку в зданиях и еще чуть-чуть на зарплату. И дальше эти люди живут сами по себе. Значит, связи между министерством как государственным заказчиком и институтами, во многих из которых собраны выдающиеся научные кадры, чудом сохранившиеся специалисты в области истории искусств, реставраторы, но связи между ними нет никакой.
При этом министерство периодически заказывает и довольно в серьезных масштабах научно-исследовательские работы различные. Как вы думаете, кому они заказываются?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Своим НИИ, наверное.
В.МЕДИНСКИЙ: Да с какой стати? Кому угодно. Васе, Пете, ООО «Лютик». Потому что НИИ – вот, они живут сами по себе, а госзаказчик главный в лице министерства сам по себе.
Я считаю, эта ситуация – это извращение какое-то. Руководители НИИ зачастую даже не знают, какие заказы распространяет министерство. Вот я недавно защищал государственную программу в правительстве «Развитие культуры и туризма». Как вы думаете, где мы ее заказали? В НИИ? Нет. В НИИ даже не подозревают о ее существовании.
И.ВОРОБЬЁВА: ООО «Лютик»?
В.МЕДИНСКИЙ: Заказ был сделан в начале прошлого года, потратили более чем приличные деньги. НИИ к этому отношения не имеет никакого. Министерствооформляет все новые и новые заказы на учет памятников культуры. У нас нет единого реестра памятников культуры с советских времен. Есть какие-то разбросанные – где-то какой-то один файлик, другой файлик, тут какие-то на бумажке, отксерено что-то. Мы так предполагаем, что в стране 145 тысяч памятников культуры и архитектуры, но точного списка нет.
Оказывается, некоторые НИИ имеют свои списки и как-то их там за зарплату несчастную ведут, я бы сказал, на научном энтузиазме. Никакой связи между госзаказчиком и НИИ не существует. На мой взгляд, это говорит об абсолютно неудовлетворительном менеджменте этих учреждений. Ведь, директор – он же нужен не для того, чтобы царствовать, для того, чтобы искать заказчиков, получать деньги, обеспечивать фронт работы для своих ученых, чтобы они чувствовали себя достойно, а не сидели на 10 работах как, к сожалению, многие вынуждены сидеть работники НИИ. Поэтому мы поставили задачу очень простую.
Кстати, никто никогда ими не занимался. Вот у меня сегодня был один из руководителей нашего крупнейшего подведомственного НИИ. На мой вопрос «Когда у вас последний раз был министр, встречался с коллективом?», долго думая, сказал «Никогда». НИИ находится в 5 минутах ходьбы от здания министерства. «Никогда у нас не был министр». Ну, за что купил, за то продал.
Конечно, они страшно недофинансированы.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Так в итоге решения-то нет по НИИ?
В.МЕДИНСКИЙ: Нет вообще никаких решений. Есть большая общественная группа, куда входят ученые, журналисты, культурологи, директоры институтов, которые обсуждают, а как нам, собственно, реорганизовать Рабкрин, как нам сделать так, чтобы труд ученых был востребован, чтобы в этих НИИ было… Знаете, как кто-то сказал? Поменьше индукции, поменьше дедукции, побольше продукции. Чтобы труд этих ученых был востребован и соответствующе оплачен. Как связать, наконец-то, что было в СССР, эти НИИ с главным заказчиком, с министерством? Ведь, НИИ должны жить на что, ну, за исключением там базовой, фундаментальной науки, которая, безусловно, должна быть как спонсорская поддержка со стороны государства? В основном, в прикладной части это должны быть гранты. Крупнейшим грантодателем в теории может выступать государство.
И.ВОРОБЬЁВА: Но они же подведомственны.
В.МЕДИНСКИЙ: Но оно не выступает этим грантодателем. Оно дает гранты кому угодно кроме своих НИИ.
И.ВОРОБЬЁВА: Подождите, они же подведомственны, они же должны, по идее, быть связаны очень прочно и, причем. со стороны ведомства.
В.МЕДИНСКИЙ: Вот, да, вот. Вашими бы устами да мед пить. Не связаны ничем. Ничем.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну так это, может быть, проблема ведомства?
В.МЕДИНСКИЙ: Нет, это проблема двусторонняя. Это проблема ведомства, которому НИИ эти не нужны, и они говорят, чиновник говорит «Слушайте, а вы их закройте хоть завтра». Министерству они вообще не нужны. Они никакой работы для нас не выполняют». Это говорит чиновник в профильном департаменте.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы как министр говорите, вам нужны эти НИИ?
В.МЕДИНСКИЙ: А я говорю «Свяжите их. Разберитесь». Может быть, там не нужно, чтобы в этом НИИ была огромная бухгалтерия, но нам нужно, чтобы в каждом из этих НИИ сохранился рабочий ученый коллектив и чтобы этот коллектив на годы вперед был обеспечен государственными грантами. Вот, например, один из НИИ у нас издает замечательный труд, называется «История русского искусства» или «История российского искусства», Ну, такие 2 красивых тома издано – «История российского искусства» в 22 томах. 10 лет идет этот проект, на данный момент изданы 1-й том и 14-й.
И.ВОРОБЬЁВА: А остальные?
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, остальные потеряли по дороге. 2 тома за 10 дней.
И.ВОРОБЬЁВА: То есть не закроете?
В.МЕДИНСКИЙ: Я посмотрел, это замечательная научная работа, которая, безусловно… Я уверен, вот, выставь эти тома в продажу в магазине, будут продаваться за большие деньги. Потому что это, действительно, нужная, интересная работа. Но согласитесь… Я говорю «А где остальные?» — «А так, — говорит, — вроде как нет гранта». А куда смотрит директор этого НИИ? Почему он не живет в профильном департаменте, не стучится во все двери, что его люди, те замечательные специалисты, которые пишут эти тома, не обеспечены работой заказами? Так что его задача в этом. Нет никакого закрытия, есть, наоборот, желание улучшить работу этих НИИ и оптимизировать, и обеспечить их заказами.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Владимир Мединский, министр культуры в программе «Разбор полета». Вы сказали, что очень много конфликтных ситуаций возникает. Как вы принимаете решения в этих самых конфликтных ситуациях? Потому что культура и культурная среда – это такая, очень тонкая материя. У вас есть какие-то вредные или не очень вредные советники?
В.МЕДИНСКИЙ: У меня есть вредные советники, есть не очень вредные советники. Но я не принимаю решения, основываясь на мнении своих советников. Я пытаюсь ввести систему общественной экспертизы тех либо иных решений. Безусловно, после этой экспертизы следует решение волевое, потому что иначе оно не будет принято никогда. Но любое решение проходит через призму общественного обсуждения Общественного совета. Кстати, сразу придя в министерство, мы возродили, ну, фактически создали с нуля Общественный совет министерства, наверное, первыми среди всех федеральных органов, и создали еще Экспертный совет министерства. В экспертный совет входят мэтры, по должности руководители профильных творческих союзов и наших вузов и НИИ в том числе.
Кстати, весь этот шум вокруг НИИ возник почему? Потому что мы обсуждали работу каждого НИИ на Общественном совете. И мы просили, чтобы директора НИИ защитили свои НИИ, объяснили общественности и экспертам, чем они занимаются. Я, кстати, не участвовал и не буду участвовать в работе этих групп, потому что я не хочу, чтобы мое мнение было предвзято. Я хочу потом получить, как бы, консолидированную сведенную точку зрения.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но решение будет за вами в любом случае?
В.МЕДИНСКИЙ: Да, все решения будут… Я не отказываюсь, все решения в министерстве на выходе будут за мной и я за них отвечаю, за эти решения. Ну, если кто-то и.о. за меня не подписывает, пока я в отпуске. Я их потом тоже проверяю, что и.о. за меня подписал. Но я хочу получить взвешенную, продуманную, оцененную с разных сторон разными группами влияния общественности точку зрения. Точно так же мы принимаем и кадровые решения. Мы ввели систему общественных слушаний и защит проектов перед серьезными кадровыми назначениями. Более того, эти общественные слушания мы ведем, вот, как вы почти в прямом эфире в интернете. Можно зайти и посмотреть, как принималось решение о назначении, например, директора Московского цирка на Вернадского, как проходил конкурс, какие задавали вопросы конкурсантам. Все это висит в интернете. Как проходили общественные слушания по назначению директора Росгосцирка, крупнейшей мировой цирковой компании.
Недавно мы провели общественные слушания по одному из крупных федеральных музеев, и будем принимать соответствующие кадровые решения. И так будет всегда и везде. Кулуарные решения, что советник зашел, на ухо нашептал, вышел с приказом, такого в министерстве не будет.
И.ВОРОБЬЁВА: Такое ощущение, что даже не вы принимаете решения, а решения принимаются как-то очень коллегиально, но только вы потом за это отвечаете. Кого, все-таки, слушаете-то больше всего?
В.МЕДИНСКИЙ: Решения принимаю я. Но для того, чтобы принимать решения не волюнтаристским путем, тем более в такой сложной отрасли как культура, нужно получить как можно больше информации и понять, какие последствия будут этого решения.
Да, многие решения я принимаю достаточно быстро и жестко как, например, решение о пролонгации полномочий директора Большого театра. Но поверьте, перед этим я сделал 20 телефонных звонков и с 20-тью авторитетами в этой области посоветовался, прежде чем принять быстро это решение.
И.ВОРОБЬЁВА: Решения о запрете показа фильмов кто принимает? Вы лично или ваши?..
В.МЕДИНСКИЙ: Запрета показа фильмов не существует в природе.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Рекомендация снять, например, с показа фильм «Служу Советскому Союзу» — помните историю с НТВ?
В.МЕДИНСКИЙ: Помню. Рассказать?
И.ВОРОБЬЁВА: Конечно.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, конечно. Интересно. Почему вы решили, что нужно сделать так? И как это не существует запрета на показ фильмов?
В.МЕДИНСКИЙ: Вообще хочу сказать сразу, что мы не можем запретить или разрешить показ тех либо иных фильмов, тем паче на телевидении. Это раз. С фильмом «Служу Советскому Союзу», фильмом, на мой взгляд… Это была такая замечательная формулировка в сталинские годы: «Идейно-вредный, художественно несостоятельный». Вот это в полной мере относится к этому фильму. Говорю как посмотрел. Обычно я никогда не высказываю своих эмоций, но вот в данном случае выскажу.
Дело в том, что, к сожалению или к счастью, почти все считают, что за содержание показа на телеканалах, содержание фильмов, чуть ли не содержание книг несет ответственность Министерство культуры. В то время как ни телевидение, ни книгоиздание, ни писатели к сфере полномочий Министерства культуры не относятся никак – это полномочия Министерства связи последнее время.
С фильмом «Служу Советскому Союзу» история была в следующем. Когда замечательный во многом телеканал НТВ поставил его на эфир 22 июня, на ряде патриотических сайтов был размещен призыв к Кулистикову снять этот фильм с эфира. Ну, там была как обычно раскадровка фильма (он шел до этого на Украине, по-моему) и еще что-то, а в конце была приписка: «Если вы согласны с тем, что этот фильм должен быть снят с эфира, пишите письмо в Министерство культуры» и дальше просто указан мой электронный адрес (служебный). За ночь мы получили, я не помню число, но несколько тысяч писем индивидуальных, они все у нас есть в базе в распечатке типа «Требуем от министра культуры снять фильм».
И.ВОРОБЬЁВА: Это несложно, если несколько сайтов это делают, в принципе.
В.МЕДИНСКИЙ: Но это были индивидуальные письма – это не под копирку.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, естественно. Пользователи.
В.МЕДИНСКИЙ: Да. Это не сложно. Мы на это обратили внимание, потому что у нас подвис сервер утром. Стали разбираться. Я взял этот фильм, посмотрел. Ну, действительно, повторю то, что я о нем сказал. Я понимал, что это абсолютно не наши полномочия, что в стране нет и не может быть цензуры, и вообще давать какие-то рекомендации здесь очень неэтично в этом отношении. Поэтому я написал лично от себя письмо лично руководителю канала, где даже слова «снять» не было. Я сказал, что на мой личный взгляд демонстрация этого фильма в этот день, 22 июня, День памяти и скорби является спорной.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я напомню, вы использовали слово «неуместно».
В.МЕДИНСКИЙ: Может быть, неуместно, да. Возможно. И многие полагают, что было бы лучше, если бы этот фильм был показан в другое время. В чем я не прав, безусловно? Наверное, мне не стоило писать это письмо. Я его написал как личное письмо от себя, но на бланке министра. В этом я не прав. Сказалось, наверное, 8 лет депутатской работы, когда всегда подобные письма (ведь, депутат – он говорит за себя) я привык писать на бланке депутата, так называемом «красном бланке». Здесь я, только став министром, не понимал, что когда я пишу на бланке министра, это может быть воспринято вместе со всеми экивоками как мнение министерства. Вот, собственно, все. Это была, не знаю, реакция на тысячи писем телезрителей. Ничего больше.
И.ВОРОБЬЁВА: То есть вы приняли решение как такой худсовет в прошлом о том, что вредный фильм?..
В.МЕДИНСКИЙ: Худсовет принимал решение, выпускать или не выпускать на экран. А я написал личное письмо, из которого следовало, что лично я полагаю демонстрацию этого фильма в конкретный день неуместной, даже не прося его там снять, показать, перенести. Ничего более.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, хорошо. Если мы говорим о другом фильме, фильм под названием «Клип», запрет которого…
В.МЕДИНСКИЙ: О Господи. Давайте не говорить о фильме под названием «Клип». Ну, сколько можно говорить о фильме под названием «Клип»?
И.ВОРОБЬЁВА: А вы смотрели его?
В.МЕДИНСКИЙ: Нет. И не буду.
И.ВОРОБЬЁВА: А как было принято решение о том, что он не будет показан в России?
В.МЕДИНСКИЙ: Значит, рассказываю вам по секрету, что каждый год Министерство культуры, а до этого Госкино не выдает… Это называется «Невыдача прокатного удостоверения для показа на большом экране в кинотеатрах». Не выдает по тем либо иным причинам прокатные удостоверения, ну, иногда там 3-м, 5-ти, иногда больше фильмам. Это те фильмы, содержание которых впрямую противоречит федеральному законодательству, там есть прямые нарушения. Ну там, если в фильме кто-то будет колоться тяжелыми наркотиками крупным планом и это будет делать несовершеннолетний (я так, фантазирую сейчас), это будет нарушением…
И.ВОРОБЬЁВА: Я уже начала список фильмов в голове так просматривать, которые уже показывали.
В.МЕДИНСКИЙ: Да. Это будет нарушение федерального законодательства. Чиновник, который выдаст прокатное удостоверение, совершит как минимум административное, а то и уголовное преступление. Поэтому это автоматическая процедура. Вот, чиновники, которые отсматривали фильм «Клип» (там есть какая-то комиссия у нас), они отметили целый ряд пунктов, противоречащих закону. И невыдача была просто автоматом. Это совершенно никакое не исключение, в этом нет вообще никакой политики абсолютно. Ну, просто продюсеры фильма «Клип» использовали это для рекламы. Ну, как пиарщиков я их понимаю.
И.ВОРОБЬЁВА: Зато теперь все знают фильм «Клип».
В.МЕДИНСКИЙ: Ну да.
И.ВОРОБЬЁВА: Наверняка, многие посмотрели.
В.МЕДИНСКИЙ: Да.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну да.
В.МЕДИНСКИЙ: Причем, скажем откровенно, он этого абсолютно не достоин.
И.ВОРОБЬЁВА: Вы же не смотрели.
В.МЕДИНСКИЙ: Мне рассказывали.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я не читал, но осуждаю.
В.МЕДИНСКИЙ: А разве я сказал, что осуждаю? Не передергивайте.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давайте дальше пойдем по решениям. Решение правительственное, все-таки, в кабинете министров. Не очень понятно с учебниками истории и с предварительной экспертизой. Что это за решения предварительной экспертизы? Почему не удовлетворяет вас экспертиза, которую уже Академия наук дала?
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, для информации, я руковожу Министерством культуры, а не образования, поэтому это вопрос в большей степени к Ливанову. Но если вас интересует…
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, вы же в правительстве.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, в правительстве же, наверное, это обсуждали.
В.МЕДИНСКИЙ: Я вам и более того скажу. Нет, не обсуждали. Но я вам и более того скажу как гражданин, что я считаю, что учебники истории должны экспертироваться. И чем строже, тем лучше.
И.ВОРОБЬЁВА: Так была же экспертиза уже. Чем она вас не устраивает?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Кто еще должен это проэкспертировать?
В.МЕДИНСКИЙ: Я не специалист в области экспертизы учебников, могу вам сказать. Но, общаясь в том числе и с Дмитрием Ливановым, та технология экспертизы, которая была до этого, Минобром сочтена неудовлетворительной. И я, периодически проглядывая некоторые учебные пособия, это раз (не буду сейчас их называть), более того, долгие годы преподавая в институте, а туда приходят люди, которые читали школьные учебники, могу вам сказать, что, наверное, нужно эту тему совершенствовать. Учебник истории должен быть выверен до последней буквы и последней цифры.
Я так расскажу. Года 2 назад я задал своим студентам вопрос. У меня хорошие студенты – отличники, МГИМО, элитный вуз и все остальное. Я задал им вопрос: «Назовите, пожалуйста, сколько погибло советских граждан в Великую Отечественную войну? Прошу вас назвать официальную цифру». Как вы думаете, сколько я получил правильных ответов на курсе?
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, я очень надеюсь, что штук 5 хотя бы, нет?
В.МЕДИНСКИЙ: Ноль. Ни одного. Причем, не могу сказать, что люди не знали. Просто у них была голова замусорена 30-тью версиями. Кто-то говорил 20 миллионов, кто-то 30, кто-то 45, кто-то 7 (при Сталине была цифра 7 первая официальная, я напомню) и так далее. Причем, некоторые из этих цифр… Ну, официально около 27. Некоторые из этих цифр, например, 20, 27, 30 присутствуют в учебниках истории, в учебных пособиях. Мы даже в этом смысле не можем найти какого-то единого подхода. Это неправильно. В итоге люди не то, что не знают версий, они не знают никакой правды. Хотя, правильный ответ, наверное, был бы такой, что на данный момент посчитано 26,7 миллиона, точная цифра не установлена, потому что постоянно вскрываются новые захоронения, обнаруживаются новые документы. Цифра эта тоже дана оценочным путем, потому что там посчитана естественная убыль на каких-то территориях.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Официальной цифры быть не может пока.
В.МЕДИНСКИЙ: Нет, есть официальная цифра, там, 26,7. Дальше к ней идет подробный комментарий, достойный пятерки на экзамене по истории в вузе. Но даже этой официальной цифры не знают, потому что вот эта вот плеяда, там, 30 учебников по истории России… Вот, мы с академиком Чубарьяном недавно разговаривали на эту тему, там он говорил мне 32 учебника по истории России рекомендовано сейчас Минобром к преподаванию в школе. Там цифры в них не бьются зачастую. Это не здорово. Поэтому пусть будет экспертиза. Ну, я не за то, чтобы был один учебник «Краткий курс ВКП(б)», но пусть будет там, предположим, 2 линейки или 3 линейки, но выверенные до последней буквы с подписью академиков, ученых.
И.ВОРОБЬЁВА: Я про уверения, хочу про учебники. Можно? Я прошу прощения.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давай. Я хотела про историю.
И.ВОРОБЬЁВА: Да, и про историю в том числе. Как, каким образом вы чувствуете или принимаете решения или, может быть, советуете, чувствуя разницу между правдой и пропагандой в истории?
В.МЕДИНСКИЙ: История в большей степени, любая история в любом государстве замешана на пропаганде. Будем реалистами, преподавание истории везде – от Исландии, Ирландии и заканчивая США, где это возведено в абсолют – является продуктом сильно пропагандистским, потому что целью преподавания истории помимо всего прочего, там, дать представление о том, чем занимались ваши предки, всегда является воспитание гордости за страну, в каком-то смысле воспитание чувства превосходства, воспитание уважения к своим корням. Этого не отнять. Это надо понимать.
История – это политика, опрокинутая в прошлое. Никуда от этого не деться. Опять же, это не говорит ни о какой цензуре, ни о том, что не нужно заниматься наукой, не нужно выяснять историческую правду. Но это так. Это вот так и есть.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но цензура и пропаганда, согласитесь, разные вещи.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, цензуры у нас нет, она запрещена, как вы знаете, по Конституции в СМИ.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А пропаганда?
В.МЕДИНСКИЙ: А пропаганда – это часть нашей жизни. Вот, пропаганда – она как реклама. Это часть нашей жизни, никуда от этого не деться. Посмотрите любой американский фильм, хоть про собачку, хоть про жирафика, хоть про проблемы семьи. В 3-х фильмах из 4-х присутствует американский флаг. Вот, каким-то боком справа, слева он обязательно там есть. Ну, начиная там от лобовых типа «Спасти рядового Райана», который начинается с полуминутной демонстрации американского флага, и им же заканчивается. Или фильма «Патриот» Мэла Гибсона, где он присутствует в каждом 3-м кадре или в каждом 24-м.
И.ВОРОБЬЁВА: А это пропаганда чего? США?
В.МЕДИНСКИЙ: Это пропаганда американской цивилизации. Это то, что в подсознании каждого американца. Это бессмысленно осуждать или иронизировать по этому поводу. Вот, они так живут. Во многом, надо завидовать им, что они так построили дело. Это так есть.
И.ВОРОБЬЁВА: Скажите, если вы считаете, что пропаганда – это наша жизнь и, собственно, от нее никуда не деться, то…
В.МЕДИНСКИЙ: Это Пелевин так считал.
И.ВОРОБЬЁВА: Отлично. Но вы согласны с ним, очевидно, судя по тому, что вы нам сейчас сказали.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, у него это несколько в гротескном виде, да.
И.ВОРОБЬЁВА: То, что касается… Давайте вернемся к культуре в нашей стране. Культура и пропаганда – вот здесь у нас в России тоже должно быть как можно больше пропаганды в культурных произведениях?
В.МЕДИНСКИЙ: Я считаю, что мы должны как можно больше пропагандировать наши культурные достижения и наши культурные ценности. Это я говорю абсолютно серьезно. И министерство вне всякого сомнения будет этим заниматься. Мы открываем и будем с января…
И.ВОРОБЬЁВА: Я же не об этом спросила, согласитесь.
В.МЕДИНСКИЙ: …раскручивать интернет-пропаганду наших культурных достижений. Мы делаем виртуальные музеи.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Поддерживаете отечественное кино.
В.МЕДИНСКИЙ: Поддерживаем отечественное кино. Мы поддерживаем отечественный театр. Мы поддерживаем отечественных музыкантов, филармонии. И много чего еще.
И.ВОРОБЬЁВА: Музеи и так далее, и так далее. Но я же не об этом вас спрашиваю, не о пропаганде наших достижений. Это прекрасно.
В.МЕДИНСКИЙ: А о чем?
И.ВОРОБЬЁВА: А о пропаганде в кино, в спектаклях и в остальных культурных каких-то произведениях и так далее.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну? В чем вопрос?
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, я вас спрашиваю, это должно быть, вот, пропаганда, там, политическая пропаганда, государственная пропаганда?
В.МЕДИНСКИЙ: В кино?
И.ВОРОБЬЁВА: В кино, в фильмах, в спектаклях.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, «должно быть». Оно есть. Пропаганда есть и в кино, и в спектаклях. Вы поймите правильно, что когда Лев Николаевич Толстой писал роман «Война и мир», это можно рассмотреть, безусловно, как государственную пропаганду. Там есть добро и там есть зло, там есть достаточно критический образ Наполеона Бонапарта, с которым, кстати, многие историки не согласны, и есть образ Андрея Болконского. Зачем нам рассматривать гениальные произведения культуры сквозь призму пропаганды? Понимаете, Собор Святого Петра есть высочайшая пропаганда римской идеи и римской католической церкви. Но это и высочайшее произведение культуры.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть везде пропаганда, никуда от нее не уйти.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, это жизнь.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это жизнь. Очень философски. Владимир Мединский, напомню, министр культуры у нас в гостях.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, просто я предлагаю еще раз, никогда не смотреть на культуру сквозь призму пропаганды. Вот у меня в свое время там выдернули какую-то фразу из контекста по поводу кино и сказали, что Мединский сказал, что он против душевных терзаний в кино, он за то, чтобы снимали кино про Бородино. Вы знаете, я за то, чтобы снимали кино про Бородино. Но хороший фильм про Бородино никогда не будет снят без душевных терзаний.
Я недавно посмотрел один фильм про войну 1812 года. Не буду давать его название, ибо он идет в прокате. У меня сложилось глубокое ощущение, что люди просто отрабатывали деньги. Они не верили в то, что они снимают, они не любят своих героев, они не любят свою историю, они просто работали за деньги и поэтому получилось, как получилось. Вот у этих людей точно не было никаких душевных терзаний, потому что без них никакое талантливое произведение никогда не получится.
И.ВОРОБЬЁВА: Слушайте нашу рубрику на «Эхо Москвы» «День за днем» о войне 1812 года. Что не так в войне 1812 года. Я вас уверяю, там душевные терзания только так.
В.МЕДИНСКИЙ: А я читаю. Я читаю еще генералов Наполеона в сравнении с генералами Кутузова. Очень интересно.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: По поводу того, как оценивать или не оценивать культуру, творчество, про музеи хотела бы я с вами поговорить еще. Как решить, эффективен ли музей? Потому что это проблема, которая стоит довольно остро в нашей стране. Вот, по каким критериям вы как министр культуры для себя можете решить, этот музей эффективен, мы его оставляем, а этот музей нет?
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, мы оставляем все музеи. И более того, мы развиваем все музеи. Темы закрытия музеев для Министерства культуры просто не существует. Наши музеи находились долгое время в столь полузаброшенном состоянии (я в первую очередь, опять же, отношу это к 90-м годам), что обсуждать либо осуждать этих, я считаю, великих подвижников, которые работали в музеях, просто безнравственно. Мы должны сохранить каждого из них и всячески поддерживать. Я говорю это абсолютно искренне. Я этими людьми восхищаюсь.
Другое дело, что единых критериев к работе музеев быть не может, потому что музеи разные. И есть музеи, ориентированные на постоянный поток туристов, музеи, ориентированные на публику, такие, открытые. Ну, Эрмитаж возьмите, Третьяковскую галерею. Они являются не только хранителями ценностей, не только реставраторами и восстановителями ценностей, не только научно-образовательными центрами (каждый из них). Ну, вот, у меня дети, например, ходят на образовательные курсы в Третьяковскую галерею и в Пушкинский музей. И там, и там это совершенно блестящие, интереснейшие занятия – попробуй еще попади (туда очередь записаться).
Но в первую очередь они, конечно, открыты на массовое посещение. И для таких музеев одним из главных критериев, безусловно, будет просто количество проданных билетов либо количество проведенных экскурсов, там, бесплатных, льготных…
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, то есть критерий посещаемости – он не для всех?
В.МЕДИНСКИЙ: Конечно, не для всех. И есть музеи, где просто не может быть большой посещаемости. Ну, там, Литературный музей, например. У него другие критерии работы. Есть музеи вообще ориентированные в первую очередь на какие-то реставрационно-научно-исследовательские вещи, образовательные. Есть музеи, до которых просто сложно доехать. Но тем не менее, их надо хранить, поддерживать. И в первую очередь простраивать эти музеи как научно-исследовательские центры. Поэтому они все разные.
И вырабатывая политику по отношению к музеям, мы будем… Кстати, у нас пришел новый руководитель департамента музеев работать в министерстве, который до этого долгие годы отвечал за поддержку музеев в фонде Потанина. То есть человек, с одной стороны, музейно профессиональный, с другой стороны, современный. И перед Натальей Самойленко поставлена задача как раз диверсифицировать критерии оценки музеев – не подходить с одним аршином для всех. Но, безусловно, госзадание… Мы платим, ведь, на основе госзадания, не по смете. Госзадания и для музеев, и для театров, и для филармоний будут с этого, а уж со следующего года точно. Подходить к этому мы будем очень серьезно. Не так, как там… Я спрашиваю «А как раньше было?» — «Ну, вот там учреждение само присылало, само себе писало задание, а мы подписывали». Так не будет.
И.ВОРОБЬЁВА: Раз уж мы про музеи заговорили. Я помню, вы сказали о том, что некоторые решения вы принимаете очень быстро. Смотрите, какая история. Вы, наверняка, в курсе того, что происходит в Эрмитаже, о том, как туда пришла прокуратура в поисках экстремизма, надругательства над верой. Там 117 обращений от горожан, которые посчитали недостойной зала в главном музее города, а также оскорбительной выставку современных английских художников братьев Чепменов. Вы, наверняка, в курсе. Давайте, может быть, вы примете решение?
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, я в курсе по сообщениям СМИ. Я, естественно, не был в Питере и не видел этой выставки. Но я знаю художественный вкус и самого Пиотровского, и, самое главное, зная научную команду Эрмитажа, я не думаю, что они допустили… Кстати, выставка идет не в старом здании Эрмитажа, обращаю внимание, а в новом здании. Там совершенно великолепно отреконструировано и отстроено здание Главного штаба, которое как раз… Это, действительно, на мой взгляд, одно из самых фантастических музейных зданий в мире. Просто в мире. Вот там Метрополитен завидует. Оно еще будет доделываться, там много надо чего доделать, но там уже открываются вот такие временные выставки, в первую очередь с акцентом не на классическое, а на современное искусство. Я думаю, что там нет вообще никакого криминала. Другое дело, если у человека там испорченный взгляд и он подходит к чему-то субъективно, то можно увидеть что угодно.
Я был недавно в «Ударнике», где сейчас выставлены номинанты на премию Кандинского. Это премия современного искусства, которое, может быть, большинству классических поклонников искусства вообще покажется не искусством. Но тем не менее, вот там есть такой экспонат довольно забавный (я его в Twitter’е сфотографировал даже), это такое нагромождение металла довольно объемное, такой глубины, такой ширины и вот такой высоты. Такое нагромождение металла. Когда смотришь это в профиль, то ты видишь, что это фантасмагория металлическая какая-то. А когда смотришь на это в анфас, стоя ровно под прямым углом, ты видишь, что это достаточно каноническое изображение Богоматери с младенцем. Ну вот так это все отлито.
Я к чему? К тому, что все зависит от угла зрения.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, в общем, руки прочь от Эрмитажа.
В.МЕДИНСКИЙ: Да не надо просто… Не надо лезть в это дело. Это искусство.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо. Но Министерству культуры так или иначе приходится… Или не приходится? Сейчас вы, я надеюсь, объясните, как тут принимается решение в вопросе современного искусства. Постоянно находятся какие-то люди, чьи чувства могут быть оскорблены. Здесь министр культуры должен принимать какие-то решения, защищать музей или не защищать музей?
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, слушайте, кого-то может оскорбить Даная, понимаете? Она достаточно откровенна. Ну и что? У нас большое количество глубоко профессиональных людей работает в музеях. Я считаю, что им надо доверять. Если какие-то крайности (тут же начнут приводить сейчас мне примеры про группу «Война» и так далее), ну, наверное, крайности…
И.ВОРОБЬЁВА: Которая получила премию Министерства культуры, если не ошибаюсь.
В.МЕДИНСКИЙ: Которая получила премию, учрежденную Министерством культуры, но не Министерство культуры принимало это решение. Крайности, наверное, надо отсекать только потому, чтобы не возмущать общественное мнение попустому. Но в целом мой подход, я считаю, что государство должно простраивать свою политику в области культуры следующим образом: не мешать развиваться ничему, поддерживать то, что оно считает целесообразным.
И.ВОРОБЬЁВА: Продолжим про музеи. Хотела вас спросить, как вы посмели вообще сказать, учитывая общую такую полемику и впоследствии заявления Владимира Путина о том, что Ленина надо захоронить и там сделать музей?
В.МЕДИНСКИЙ: Вот, сколько можно меня спрашивать?.. Я как не приду на «Эхо», вы все время или о Ленине, или о фильме «Клип». Я не знаю, что вы в этом находите общего, честно говоря, в этих темах.
И.ВОРОБЬЁВА: Мне кажется, это вы нашли сейчас общее в этих темах, уж извините.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, просто повторяется каждый раз. Что вы хотите сделать с Лениным, скажите?
И.ВОРОБЬЁВА: Мы хотим сделать с Лениным? Или что вы захотели сделать с Лениным?
В.МЕДИНСКИЙ: Я хочу? Я ничего не хочу делать с Лениным. Я вам скажу, что Министерство культуры не выступало, не выступает и не будет под моим руководством выступать с инициативами по захоронению Ленина.
И.ВОРОБЬЁВА: Это после того, как Владимир Путин сказал, что не надо трогать.
В.МЕДИНСКИЙ: Нет. Это я вам изложил официальную позицию Министерства культуры. Вот, как пресс-релиз. Хотите, вот так вот напишу это: «Не выступал и не выступает, и не будет».
И.ВОРОБЬЁВА: А если не на бланке министра?
В.МЕДИНСКИЙ: Да нет. А теперь, если вас интересует моя личная позиция, вот, личная моя как физического лица, то я как считал 5 лет назад, когда дискутировал на эту тему еще с Александром Прохановым у Соловьева, что Ленина надо захоронить, так и продолжаю так считать. Вот это моя личная гражданская позиция.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну что же? Вы же теперь министр, можно же что-то изменить. Сделать жизнь к лучшему или как там это было?
В.МЕДИНСКИЙ: Стоп-стоп-стоп. Ленин не относится к полномочиям министерства. Мавзолей – это не наша работа, это вообще управление делами.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Прекрасная формулировка: Ленин не относится к Министерству культуры. Я думаю, он этому только рад. Хорошо. Если с Лениным все ясно, то тогда у меня еще один вопрос, который касается работы министра культуры и тем сложных проблем… Вам постоянно приходится с этим сталкиваться. Возможно ли такое, что вы принимаете решения, а потом их отменяете и говорите «Вот тут я был не прав»?
В.МЕДИНСКИЙ: Возможно, да, конечно. Если меня убеждают в том, что это решение ошибочное, я его отменяю.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Под давлением общественного мнения такое бывало?
В.МЕДИНСКИЙ: Если общественное мнение убеждает меня, что решение ошибочное, я признаю свою ошибку. А что тут такого? Мне кажется, что только дурак не признает свои ошибки.
И.ВОРОБЬЁВА: Вспомните, может быть, на посту министра были такие решения, которые вы отменяли, признавали, что вы ошибались?
В.МЕДИНСКИЙ: Которые я отменял?
И.ВОРОБЬЁВА: А то мы не нашли.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, до приказов не доходило. Нет. То есть официально принятых решений, чтобы я расписался, потом его отменил, я не могу сейчас слету вспомнить. По-моему, не было, но именно в силу того, что я стараюсь не принимать решения таким вот волюнтаристским путем. Как защита от дурака. Сначала, все-таки… Вот мне прицепятся сейчас слушатели. Сначала общественная экспертиза, сначала много советов, по возможности общественные слушания либо конкурс, потом принятие соответствующего решения.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я просто боюсь, что мы сейчас вернемся к теме, с которой начинали. Вот были эти общественные слушания, было общественное обсуждение широкое, открытое, а в итоге получилось как с этими гуманитарными НИИ, когда слушатели нам продолжают писать, что вы собираетесь всех там уволить.
В.МЕДИНСКИЙ: И кроме того я также собираюсь закрыть передачу «Спокойной ночи, малыши» — обязательно добавьте…
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо, что не передачу «Разбор полета».
В.МЕДИНСКИЙ: ..На эту тему надо пообсуждать…
И.ВОРОБЬЁВА: А мне кажется, мы не относимся к сфере министра культуры.
В.МЕДИНСКИЙ: …Я считаю, что надо собрать флешмоб в интернете, обратиться к президенту, чтобы прекратить гонения на детские…
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, открытое письмо, между прочим, есть уже в защиту НИИ.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, надо и про «Спокойной ночи» тоже собирать. Интернет – такая вещь, там подпись поставить не сложно, кнопочку «Enter» нажал и все. А в детали уже можно не вникать.
И.ВОРОБЬЁВА: Хочу спросить про кино. Извините. Про кино у нас много-много раз… Нет, не про какое-то конкретное кино, а вообще про кино, российское кино. Много-много раз у нас бывали режиссеры в эфирах и всякие разные люди, представители культуры, которые говорили, что кино в России находится в каком-то дико упадочном уровне, дико совершенно. Никто этим не занимается и, конечно, с этим надо что-то делать.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А деньги дают только на патриотические фильмы.
И.ВОРОБЬЁВА: Да, да. Между тем, у нас в приоритетном порядке патриотические и духовные темы будут финансироваться. А как же всякие другие темы?
В.МЕДИНСКИЙ: Ну, во-первых, я не согласен с тем, что у нас кино находится в упадочном состоянии. У нас, может быть, мало снимается замечательных фильмов, блестящих советского такого, топового уровня (хотелось бы больше), но, тем не менее, талантливые фильмы появляются на экране постоянно. Просто жалко, что многие из них не доходят до зрителя. Тому масса причин есть.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, такое ощущение, что не благодаря, а вопреки.
В.МЕДИНСКИЙ: Ничего подобного. Знаете, это из серии «Победили Наполеона вопреки Кутузову». Нет. Благодаря. Вот, благодаря тому, что у нас есть талантливые режиссеры, благодаря тому, что у нас есть гениальные актеры, благодаря тому, что у нас государство поддерживает последние годы, системно поддерживает кино.
Патриотические темы? Ну да, государство будет поддерживать в том числе и патриотические фильмы. Я считаю, что есть замечательный фильм «Девятая рота», патриотический фильм. По-моему, замечательный фильм. Или фильм «Брестская крепость». Патриотический? Патриотический. Про войну? Про войну. Замечательный фильм. И мы будем поддерживать такие фильмы. И, там не знаю, «Иван Царевич», «Добрыня Никитич», «Серый волк». Патриотические мультфильмы, я считаю. Мои дети очень любят их смотреть. И честно скажу вам, и я люблю их смотреть. Поддерживали, поддерживаем и будем поддерживать, потому что это замечательные мультфильмы. Ну и чем больше их будет, тем лучше. Всяко лучше, чем какой-нибудь там «Человек-паук».
И.ВОРОБЬЁВА: Не нравится «Человек-паук»? Что ж такое? «Человек-паук» не нравится нашим чиновникам, Бонд не нравится нашим чиновникам. Что такое?
В.МЕДИНСКИЙ: Про Бонда я ничего не говорил. Про Бонда – это вы сказали. «Человек-паук»…
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, это ужасно.
В.МЕДИНСКИЙ: Нет, ну почему? Оно как раз…
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Про добро, преодоление себя.
И.ВОРОБЬЁВА: Дети не любят этот фильм?
В.МЕДИНСКИЙ: Стоп-стоп-стоп. Как раз дети любят такой фильм.
И.ВОРОБЬЁВА: Так?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы не любите?
В.МЕДИНСКИЙ: А я хочу, чтобы больше они смотрели наше. Чтобы мы снимали такие же замечательные, кассовые и успешные фильмы.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Претензии не к «Человеку-пауку», все понятно.
В.МЕДИНСКИЙ: Желательно, чтобы это были фильмы не про американского «Человека-паука», а про наших там…
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нашего «Человека-лаптя».
В.МЕДИНСКИЙ: А про наших хороших ребят, которые помогают.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Последний вопрос, на 10 секунд ответ. Над каким решением сомневаетесь сейчас?
В.МЕДИНСКИЙ: Много решений. Вы знаете, я сомневаюсь над решением по поводу НИИ, потому что есть масса вариантов решений, каких не принято. Я сомневаюсь над целым рядом кадровых решений. И эти решения не принимаются – мы ждем и смотрим. У нас, например, прошли общественные слушания по строительству Государственного центра современного искусства, который предполагалось строить на Бауманке. И, кстати, благодаря вмешательству общественности и мэру Собянину, мы отложили принятие окончательного решения, после чего, как надеемся, найдем гораздо более удачное место и более выигрышное.
И.ВОРОБЬЁВА: Решений много. У нас закончилось время, к сожалению. Мне очень жаль.
В.МЕДИНСКИЙ: Ну вот. Мы только начали. Зовите.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но 315 вопросов остаются с вами.
В.МЕДИНСКИЙ: Да. Про Березину, которую проиграл Кутузов.
И.ВОРОБЬЁВА: Обязательно.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Обязательно. Спасибо большое. В программе «Разбор полета» сегодня выступал Владимир Мединский, министр культуры. Эфир для вас вели Ирина Воробьёва, Татьяна Фельгенгауэр.
И.ВОРОБЬЁВА: Счастливо.
В.МЕДИНСКИЙ: Спасибо вам. Спасибо.