Владимир Мединский. Фото с сайта medinskiy.ru
История, как и наука, начинается с античности. Но нам она передаётся как мифология. Владимир Мединский, российский политик и писатель, на презентации новой книги «Стена», представил сегодняшнюю мифологию, окружающую Россию.
О том, как относиться к своей истории, как оценивать исторические события недавнего периода, Владимир Мединский рассказал в интервью корреспонденту газеты «Великая Эпоха».
— Владимир Ростиславович, что повлияло на Ваш выбор профессии историка?
В.М.: Историки есть разные: есть археологи, которые участвуют в раскопках, изучают предметную историю, есть архивисты, есть специалисты по генеалогии, которые исследуют родословные…
Я избрал для себя профессию историка-популяризатора, она близка к амплуа преподавателя. В качестве примера могу назвать литератора и историка Н. М. Карамзина.
В моей школе историю преподавали неинтересно. Преподаватель был очень грамотным, но он преподавал нам каноны. Сказать, что материал подавался очень сухо, значит, ничего не сказать.
Учитель заставлял нас на уроках чертить поля в тетрадках. Мы записывали тему: «Гражданская война в России», в следующей графе «причины и предпосылки гражданской войны», потом «ход Гражданской войны», «главное сражение», «итоги» и «последствия». Так проходил урок. Он диктовал нам ответы, которые мы вписывали в графы, чтобы заучить к следующему уроку.
Как оказалось впоследствии, при сдаче экзамена по истории в институт, эти конспекты намертво оседали в голове, и у меня, как из ЭВМ, вылетали даты, цифры, фамилии и т. д.
В тот год я одновременно подавал документы для поступления на международную журналистику в МГИМО и на истфак в МГУ. Перед экзаменами занимался на подготовительных курсах для абитуриентов истфака. Занятия были платные, разные преподаватели по субботам и воскресеньям читали лекции по истории. Некоторые были потрясающе интересными.
Нас собиралось в зале до 100 человек, лекторы отходили от советского метода преподавания истории и отдыхали душой на абитуриентах. С нами можно было говорить свободно, и они всегда рассказывали что-нибудь необычное.
В МГИМО экзамены прошли раньше, я уже был зачислен на факультет международной журналистики, но главной профилирующей специальностью для меня стала история международных отношений.
— Когда Вы поняли, что надо работать над книгой «Война»?
В.М.: История настолько интересный предмет, что преподавать его — одно удовольствие. Ведь складывается она не только из событий, но и из личностей. Только в таком виде история будет легко запоминаться и, возможно, окажет влияние на внутренний мир человека.
Голые цифры и факты такого воздействия не оказывают. Допустим, мы говорим, что на войне погибло 27 млн. человек. Ну и что? А китайцев, к примеру, погибло 35 млн. человек во Второй мировой войне. Кого, если честно, это особо волнует?
К моим популярным книгам по истории, как и к книгам Эдварда Радзинского или Бушкова можно относиться по-разному, но я старался писать так, чтобы легко читалось. Сейчас я перешёл к художественному жанру, чтобы проще было читать серьёзные вещи. Вот видите, вы спросили о книге «Война», а ответ касается и романа «Стена».— Да, тексты у вас неформальные, Вы над этим специально работаете?В.М.: Я по одному образованию журналист, поэтому по-другому писать я не умею. При написании докторской диссертации учёный совет заставлял меня раз десять переделывать её. Когда я представил автореферат на свою диссертацию, на кафедре посмотрели и сказали, всё, что вы написали, не годится. В конце концов, я плюнул, и сказал, впишите сами что надо. Все эти стандартные формулировки, обороты — так ужасно. В результате автореферат был переделан специалистами кафедры как надо, но получилось совершенно неудобоваримое чтиво.— В книге «Война» Вы задались целью разбить мифы о войне. Не было страшно идти против течения, против устоявшихся стереотипов?
В.М.: Я уже шёл против течения, когда писал книгу «Мифы о России». В конце 90-х—начале «нулевых» слово «русский» приравнивалось к значению «националист», чуть ли не нацист. Говорить о патриотизме считалось излишним славянофильством и почвенничеством.В «Войне» я специально перегнул палку — не для того, чтобы излагать истину в последней инстанции, нет. Я просто говорил, что на каждую вещь необходимо смотреть с разных сторон.— Как это выглядит на примере? В.М.: Возьмем, к примеру, миф о военной катастрофе, крахе Советского Союза в начале войны. Каждый из историков в зависимости от своих убеждений и взглядов пытается объяснить этот момент по-своему.Известный публицист Марк Солонин, который написал массу книг об истории войны, объясняет военные поражения лета и осени 1941 года тем, что Красная армия не хотела воевать на стороне большевиков, не хотела воевать за Сталина, поэтому была массовая сдача в плен наших солдат. А вот, мол, в конце осени 1941 года мы поняли, что Гитлер ещё хуже, чем Сталин, и тогда солдаты стали защищаться и начались победы.Допустим, что не все хотели воевать за Советский Союз, многим этот коммунистический режим не нравился, были и такие, которые с радостью сдавались в плен. Но нельзя же одной причиной объяснять такую сложную проблему, как масштабное военное поражение.Нельзя пытаться просто ответить на сложный вопрос. Я в своей книге не вдаюсь в дискуссию, говорю, что есть много причин, но есть, на мой взгляд, одна, самая главная и самая очевидная.
— Интересно, какая именно?
В.М.: В начале войны Германия была самой сильной державой в Европе, и немецкая армия была на голову выше советской в плане подготовки, организации, боевого духа.
У немецкой армии за спиной была огромная история побед в Европе. Они за месяц победили Францию, крупнейшую европейскую державу, в которой численность армии составляла около двух млн. человек. А наши войска оказывали упорнейшее сопротивление, и даже одно только отступление растянулось на полгода. Да, мы держались ценой больших потерь, но ведь и фашисты тогда потеряли немало.
При разгроме Франции и всей ее армии, при разгроме английских экспедиционных сил во Франции, захвате Бельгии, Голландии, Люксембурга германская армия потеряла 45 774 убитыми. В начале сентября 1941-го во время нашего контрнаступления под Ельней пять немецких дивизий потеряли 45 тыс. человек. За одну неделю боев и только на одном участке фронта. Всё познается в сравнении.
— Если брать такое понятие, как боевой дух в армии, чем его можно измерить — патриотизмом, любовью к Родине? Что Вы вкладываете в эти понятия?
В.М.: Если говорить дословно, патриотизм — это любовь к отцам. Я не стал бы отождествлять патриотизм с любовью к Родине. Есть родина, земля, на которой ты родился, и есть государство с чиновничьим аппаратом как механизм управления.
У нас часто пытаются подменить понятия, говорят, что если чиновники работают плохо, или государство плохо защищает своих граждан, значит, патриотизм не нужен.
Понятие «родина» складывается из многих вещей. В первую очередь, родина — от слова «род». Война с Германией приняла совершенно необратимый характер, когда немцы опустились, как японцы в Китае, до массового террора в отношении мирного населения.
И когда у солдата погибают родные на оккупированной территории или дети, он будет воевать до конца. Можно ли это назвать патриотизмом? Ведь родина — это территория обитания твоего рода, поэтому человеку свойственно, как и животному, защищать свой дом, свою город, свою страну.
— С какой достоверностью в исторических романах передаются чувства, мысли и переживания людей, живших в другой эпохе, в давние времена?
Я пишу с точки зрения современного человека для современных людей. Главная моя задача в том, чтобы читателю было интересно читать о том времени, чтобы было сопереживание и возникало стремление узнать ещё что-нибудь из истории. В этом вижу свою миссию.
Прочитав мою книгу, молодой человек отключит «Дом-2», захочет посмотреть какой-нибудь исторический фильм о России, об Иване Грозном, о Петре Первом, Суворове, адмирале Ушакове. У нас много хороших фильмов, глядишь — и заинтересуется родной историей. Даже захочет съездить в Смоленск, зайдёт в Успенский с обор, погуляет по крепости.
Кстати, древняя Смоленская крепостная стена в значительной степени сохранилась, и именно она вынесена на обложку книги. Я работал над обложкой сам, вместе с художником. Потом меня в издательстве предупреждали, что с таким названием и с таким сюжетом читатели могут решить, что речь в романе идет о Великой Китайской стене…. Но я решил все оставить как есть. Смоленская стена — тоже очень загадочное сооружение.
— Кроме истории Вы ещё увлекаетесь политикой?
В.М.: Политика — это работа. Хотя бывает трудно определить, где она кончается и начинается, скажем, заинтересованный разговор с читателем. Вот я еду на презентацию книги «Стена» в Ригу на встречу с читателями по приглашению русской общины…. Выступаю перед аудиторией как писатель, говорю об истории. Но, конечно, в Прибалтике не смогу уйти от политики…
Удивительно, но там сейчас проводятся официальные марши легионеров СС. Их немного осталось в живых, несколько сот человек, но они маршируют в немецкой форме по улицам города. В крупнейшем книжном магазине Таллинна я увидел календарь, посвященный эстонской дивизии СС.
На мой вопрос, нет ли у вас календаря, посвященного героям войны, мне дали календарь с фотографиями молодых, улыбающихся эстонцев с эсэсовскими рунами. В Европе за это могут посадить в тюрьму, возбудить против директора магазина уголовное дело за пропаганду нацизма.
Спрашиваю, нет ли у вас такого же календарика, посвященного 22-му Эстонскому стрелковому корпусу РККА или 8-му Эстонскому стрелковому корпусу РККА, которые воевали на стороне СССР? На это продавец, не моргнув глазом, сказала, что коммунистическая пропаганда запрещена законом.
В Риге ситуация аналогичная, несмотря на то что русскоязычная община Латвии составляет больше трети населения, из них половина не имеет латвийского гражданства.
— Как говорится «из песни слов не выкинешь», так и историю себе не выбираешь…
В.М.: Я вам представил яркий пример фальсификации, передергивания и надругательства над исторической памятью. Это было страшное время, общество было расколото. Многие искренне поддерживали советскую власть в Прибалтике.
Большинство, конечно, не знало про сталинские репрессии, а внешняя, фасадная картинка Советского Союза была впечатляющей —интернационал, дружба народов, индустриализация, борьба с бедностью, всеобщая грамотность.
А какие восторженные отзывы о Сталине оставляли западные интеллектуалы после встречи с ним, после поездок по Советскому Союзу! Виднейшие европейские писатели, мыслители были в восторге от СССР. Конечно, им показывали не всю правду, но то, что им показывали, приводило их в восторг.
Чему удивляться, что большинство населения из прибалтийских стран предпочитало быть с русскими, а не с собственными полуфашистскими режимами? После, когда столкнулись с «прелестями» большевистского режима, арестами и преследованиями инакомыслия, было уже поздно. И когда пришли немцы, часть общества метнулась в сторону немцев.
Но большая часть эстонцев и латышей честно сражалась за Красную армию. Сейчас акценты все расставлены, нацизм признан преступной идеологией, нацисты осуждены международными трибуналами. Зачем бесконечно ворошить историю, пытаясь чёрное сделать белым? В Норвегии еще больше запутавшихся викингов воевало за Гитлера, но там же не продают эсесовскую атрибутику, за это можно загреметь в тюрьму не на один год.
— Человечество возвращается к прошлому, чтобы лучше понять настоящее. Хотелось бы Вас спросить, какой период своей истории мы проживаем сейчас?
В.М.: Я бы сказал, что никогда ни одному историку ещё не удавалось верно поставить оценку своей эпохе. Историк смотрит назад, а чтобы снимать кардиограмму современного состояния общества, нужны особые таланты.
Это в своё время могли делать Достоевский или Толстой, и всё равно получалось субъективно, мазками.
Будущее покажет, в каком времени мы живём.
— Благодарю Вас за интервью, будем ждать выхода новых книг.
Беседу вела Ульяна КИМ.