Владимир Высоцкий: Очеловечиться

В искусствоведении существует теория, согласно которой культура деградирует со времени Ренессанса. Нам хорошо известно понятие «золотого века» русской культуры – первой половины XIX века, когда жили и творили классики, и ярко светила на небосклоне звезда живого Пушкина. Ровно столетие спустя наступил век серебряный – время Блока, Мандельштама, Мережковского, русских авангардистов, завершившийся эпохой социалистического реализма, а иными словами — культуры, жестко контролировавшейся государством. Существовавшая в стране политическая система сделала это направление доминантным, без возможности каких-либо возражений или соперничества. Попытка реализации коммунистической утопии в одной отдельно взятой стране породила свою «большую литературу», театральную и музыкальную элиту, отличием которой была необходимость во всем соответствовать своим строгим канонам и правилам.

Но любой живой организм не может стоять на месте, он или развивается, или деградирует. Остановка движения, даже самая короткая – это смерть и падение. Так и в культуре: когда одна формация заходит в тупик, происходит революция и появляется что-то новое, оригинальное, кардинально отличающееся от предыдущих направлений и форм.

Подобная революция произошла в Советском Союзе в начале 60-х годов, благодаря тому, что литературное слово получает возможность быть воплощенным не только на бумаге, но и на магнитофонной ленте. Поэзия, снабженная музыкальным сопровождением, обретает новую форму и приходит в каждый дом. Здесь строгой советской цензуре уже практически невозможно было взять под контроль новую культуру, открывшую дверь в еще не до конца осмысленный современным поколением «бронзовый век».

Время Солоухина, Паустовского, «шестидесятников», а в «магнитиздате» — Визбора, Галича, Грушина, Окуджавы и Кима. Время своеобразной литературной и музыкальной весны, когда люди, словно после тяжелой и долгой зимы стали осматриваться вокруг и видеть красоту Божественного творения. Время романтизма и подвига, на которое мы смотрим из нашего «железного века» с некоторой ностальгией и грустью.

Высоцкий — символ той бронзовой эпохи. Он не был элитарным актером – в театр «Современник», куда он пытался поступить несколько раз, ему категорически отказывали. Не был он художником и архитектором – с этим он покончил еще в юности, вылив остатки крепкого кофе на свои чертежи. Однако его поэтическое влияние вряд ли может быть сопоставимо с чьим-либо в русской культуре второй половины 20 века. Почему же?

И.В. Бестужев-Лада писал, что для понимания этого нужно обратиться к тому времени, в которое жил Высоцкий. Начинающий поэт стоял перед огромным соблазном в короткий срок достичь высот: стоило только начать писать то, что приказано сверху, чтобы скорее стать членом Союза писателей или композиторов, потом народным артистом и добиться различных семейных и общественных благ. Только при этом нужно было лишь перестать быть самим собой.
Высоцкий был слишком умен для того, чтобы платить такую дорогую цену за временное.

Можно было бы и закрыть на все глаза, уехать из страны и всю оставшуюся жизнь быть героем среди других спасшихся счастливчиков. Но «плевал я, Вася, с Эйфелевой башни на головы беспечных парижан». Не уехал, остался. Не принял соблазна стать вторым Солженицыным, и остался тем, кем был – Высоцким.

Образы в его стихах и песнях — это мы. Человек сильный и человек слабый, спортсмен (чем не образец для мужчины на все времена?) и пьющий грузчик, частный собственник и заключенный. Наши отражения вдруг появляются перед нами , хотя иногда зеркала оказываются кривыми – вспомните, сколько сатиры в том же «Лукоморья больше нет» — и плоскими. Словно мы находимся на странном аттракционе, когда и хочется смеяться до слез и страшно видеть себя в плоском бесстрастном зеркале.

Но есть другой Высоцкий: это человек удивительного жизнелюбия и сострадания. Открывающий нам великое назначение человека на земле – не быть винтиком в системе чьих-то ценностей и одной из балок новой большой стройки, но действительно венцом творения, от которого зависит дальнейшее. Если перенести в христианскую плоскость – это миссия соработничества с Богом. Высоцкого нельзя назвать в строгом смысле слова верующим, он никогда не говорил о Боге прямо, но ведь само христианское понятие «возделывания рая» и «синергии» с Богом начинается прежде всего с ощущения себя человеком. И об этом слова Высоцкого.

Сегодня на людях сказали: «Умрите геройски!»

Попробуем, ладно, увидим, какой оборот.

Я только подумал, чужие куря папироски:

Тут кто как сумеет, мне важно увидеть восход.

Кто такой человек, не умеющий любить? Будь он хоть герой и пример для поколений – без любви все это было бы неполно.
И тогда нам открывается третий мир Высоцкого, который выражен в словах «Баллады о любви», одного из величайших произведений нашего времени:

Когда вода всемирного потопа

Вернулась вновь в границы берегов,

Из пены уходящего потока

На берег тихо выбралась любовь

И растворилась в воздухе до срока,

А срока было сорок сороков.

И чудаки — еще такие есть —

Вдыхают полной грудью эту смесь.

И ни наград не ждут, ни наказанья,

И, думая, что дышат просто так,

Они внезапно попадают в такт

Такого же неровного дыханья…

Только чувству, словно кораблю,

Долго оставаться на плаву,

Прежде чем узнать, что «я люблю»,-

То же, что дышу, или живу!

И вдоволь будет странствий и скитаний,

Страна Любви — великая страна!

И с рыцарей своих для испытаний

Все строже станет спрашивать она.

Потребует разлук и расстояний,

Лишит покоя, отдыха и сна…

Но вспять безумцев не поворотить,

Они уже согласны заплатить.

Любой ценой — и жизнью бы рискнули,

Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить

Волшебную невидимую нить,

Которую меж ними протянули…

Свежий ветер избранных пьянил,

С ног сбивал, из мертвых воскрешал,

Потому что, если не любил,

Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих захлебнувшихся любовью,

Не докричишься, сколько не зови…

Им счет ведут молва и пустословье,

Но этот счет замешан на крови.

А мы поставим свечи в изголовье

Погибшим от невиданной любви…

Их голосам дано сливаться в такт,

И душам их дано бродить в цветах.

И вечностью дышать в одно дыханье,

И встретиться со вздохом на устах

На хрупких переправах и мостах,

На узких перекрестках мирозданья…

Я поля влюбленным постелю,

Пусть поют во сне и наяву!

Я дышу — и значит, я люблю!

Я люблю — и, значит, я живу!

Настоящая культура дает возможность очеловечиться. Ни к чему ни обязывая, ее голос звучит как далекий колокол, напоминая нам о том, что мы имеем душу, имеем сердце, имеем чувства и совесть. И что на этом все еще не закончено. Не зря песни Высоцкого для многих стали той своеобразной щелью, через которую отчетливо просматривалась дорога к храму. В этом его величина и бесконечное значение – он всегда был и оставался человеком, его лирика и простые бытовые зарисовки описывали не просто его внутренний мир, но мир каждого из нас, во всей его красе. Высоцкий — Поэт начинающейся весны, ведущей человека к обновлению и преображению. Поэтому память его для нас будет всегда вечной.

Читайте также: