Владислав Бахревский: Мальчик из поднебесья
Деревня Асефы стояла посреди моря. А искупаться было негде! Вместо рыб плавали птицы, вместо кораблей — самолеты.
Есть в Африке страна Эфиопия. Она так высоко поднялась к небу, что даже деревья там расцветают голубыми цветами.
Вдоль улицы — голубые деревья! Как на детском рисунке. И все это быль.
В деревне Асефы тоже росли голубые деревья. Их было два. Больше не уместилось. Люди поднебесного острова только о том и думали, что уместится на их земле, а что — нет. Остров был похож на две капли. Одна чуть больше другой, а между ними узкая полоска шириной где в пять, где в шесть шагов.
На большом острове поместились четыре круглые соломенные хижины, на малом — круглая церковь. Оба дерева росли возле церкви, и там же выбивался из трещины в камне родник… Деревню, как и полагается, окружали поля. Все они помещались на уступах скал. В одном месте полоска, в другом — пятачок. К каждому такому полю приходилось выдалбливать в каменных глыбах каменные лестницы. На такое поле трактор не пригонишь. С трех сторон пропасти. Птицы, и те летают далеко внизу.
И все-таки эта высокая земля была кормилицей.
Беда пришла не сразу. Асефе исполнилось восемь лет, когда в сезон больших и в сезон малых дождей с неба не пролилось ни капли. Их милая земля, нежная, как козий пух, закаменела. Хлеб не родился.
И еще был год без дождя и без хлеба, и еще… И еще…
Все мужчины деревни ушли в город. Они надеялись заработать денег и купить зерна.
Асефа остался в доме с мамой, бабушкой, сестренкой, и еще у него была голубая птица с синими крыльями.
Мужчины в деревню не вернулись. Они все дальше и дальше уходили от родных гор, но всюду их встречала засуха.
Пересыхали ручьи, умирали реки. У источника, поившего деревню Асефы, такого всегда звонкого, пропал голос.
Даже голубая птица с синими крыльями куда-то исчезла.
Ночью Асефа выбрался из хижины.
Его окружили звезды. Они были всюду: над головой и у самых ног, много ниже их высокого острова. Асефа сказал им:
— Звезды, вы знаете все дороги на свете! Найдите на небе тучи и скорее пошлите их нам!
Звезды сияли длинными огнями. Наверное, им хотелось пить. Асефе тоже хотелось пить. Он пошел к роднику. Каменная чаша была полна, но раньше вода переливалась через край сверкающим потоком. а теперь всего лишь роняла капли. Так слезы капают.
И тогда женщины взяли самое дорогое, что у них было, — своих мальчиков и девочек и ушли в Лалибелу. Путь туда был тяжелый, с горы на гору. Но прошел слух: в Лалибеле голодающим дают пищу, а больным лекарства.
Три хижины опустели, а в четвертой осталась семья Асефы. Заболела и слегла его мама Уоркнешь.
Асефа и сестренка Таиту собирали в горах корешки, я бабушка Десета отбирала из них съедобные. Это была вся их пища.
Скоро мамы не стало.
И тут новая беда. Отказали ноги бабушки Десеты.
Асефа знал: спасения ждать неоткуда. Кто же вспомнит о деревеньке, торчащей посреди пустынного неба?
Но он ошибался.
2
Каждый раз, поднимая вертолет в небо, Володя Маков сурово хмурил брови. Это был у него такой способ поубавить в себе радости. Он летает, а другие — нет.
Задание на сегодня у него было сложное, даже опасное, но радости у Володи не убыло.
Он летел над Африкой!
«Африка! Африка! — прекрасная страна!» — напевал он песенку славного доктора Айболита.
Слова этой песни были чистой правдой.
Внизу шелковым серебром отливали эвкалиптовые рощи. Эвкалипт в Африке — гость, но гость желанный. За год деревце вырастает на четыре, а то и на шесть метров. И поэтому эвкалипты сажают, как в огороде растения. Подросшие деревца срубают, но через год соседний участок, уже непроходимая чаща.
Пошли желтые убранные поля. Возле Аддис-Абебы засуха пощадила землю.
Всюду — стада зебу. Зебу — горбатые пестрые коровы. Для африканца это корова как корова, а для европейца — невиданное животное.
Деревушки обсажены высокими кактусами — живой изгородью. Хижины все круглые, крыши соломенные, похожие на островерхие шляпы.
3
Земля вдруг словно оборвалась. Ухнула на тысячу метров вниз, а в пропасти не камни — просторная долина со змейкой реки. Вернее, это был только след реки, серый след без капли воды.
— Зона засухи, — сказал штурман.
— Вижу.
У Володи у самого горло пересохло: куда ни посмотри — измученная, очень больная или вовсе умершая пустая земля.
По горизонту стояли плоские, как столы, горы. Это было удивительно! Горы не выпирали в небо — они его держали.
Прошли над изумрудным безжизненным озером.
— Соленое, — определил штурман.
Так оно и было, потому что чуть дальше невзрачное пятнышко пресной воды сплошь покрывали крылья птичьего народа.
— Бегемоты! — закричал Володя и невольно повел вертолет на снижение. Грохот мотора спугнул какое-то стадо.
— Да это же антилопы! Самые настоящие антилопы, как в «Зоологии»!
И спохватился: помешал птицам и зверям жить своей жизнью. Вертолет тотчас взмыл в пустынное небо, лег на заданный курс.
— Внимание! — предупредил штурман. — Входим в заданный район.
Горы изменились. Каменные глыбы словно выгребли из печи, закопченные и совсем черные, сгоревшие. Деревушки сверху были похожи на пятна отмершего лишайника — ничего живого.
— Люди отсюда ушли, — сказал штурман. — Да и где тут найдешь какую-то деревушку?
— Найдем, — ответил Володя и радостно вскинул руку: — Вот она!
— Точно! — обрадовался штурман. — Ты как Шерлок Холмс, только небесный.
Володя даже не улыбнулся.
— Сесть, кажется, негде…
— Пятачка свободного нет.
— Куда забрались! — изумился Володя, делая круг. — Посреди неба живут.
— Людей не вижу, — сообщил штурман. — Ушли. Можем и мы улетать. Со спокойной совестью.
— Поспешим, а кому-то это жизни может стоить, — сказал Володя.
Он сделал еще круг, еще… И тут из хижины вышел мальчик.
Володя спустился чуть ниже, завис.
Людей на борт поднять не удастся. Хорошо, хоть взяли два мешка провизии.
— Сбрасывай! — приказал Володя.
Обратно летели молча.
— Прости, — сказал штурман.
— Да я и сам уж собирался разворачиваться. — Володя покачал головой. — Это о нас с тобой сказано: поспешишь — людей насмешишь. Только тут было бы не до смеха.
4
Асефа выставил перед бабушкиной постелью банки, пакеты, коробки, коробочки.
Бабушка Десета приподнялась на руках и смотрела на чудо, упавшее с неба. Чудо было едой — жизнью.
— Что можно взять? — спросил Асефа, и бабушка показала на самую блестящую банку, которая больше всего приглянулась и ему, и сестренке.
В банке оказалось сгущенное молоко.
Сначала бабушка Десета попробовала сама, потом дала по ложке Асефе и Таиту и приказала вскипятить воду.
На первый раз полакомились сладким чаем, а вечером сварили суп из мясных консервов.
Прошла неделя. И за эту маленькую неделю Асефа отвык от голода, от многих недель голода. Но теперь его мучил страх. Он стал подсчитывать, сколько банок и коробок съедено и на сколько им хватит оставшейся еды. Еды было много, но четыре банки сгущенного молока уже опустели, и большая банка с мясом, и коробка с крупой.
Асефа стал как старичок. Ложась спать, ворочался, ночью просыпался.
Однажды, поднявшись до зари, пошел за водой.
Далеко внизу, на земле, все еще была ночь, а небо уже пробудилось. Оно зрело, как апельсин, только очень быстро. Сквозь темную синеву проступала зелень, сквозь зелень — золото.
Прямо перед мальчиком торопливо, из последних сил горела прекрасная большая звезда. Асефе показалось, что она просит у него помощи. Он протянул руки, чтоб взять ее с неба, но свет все прибывал и прибывал. Золотой апельсин созрел, и звезда исчезла.
У Асефы радостно сжалось сердце.
«У тебя все будет хорошо! — говорило оно. — Живи не страшась!»
Он пошел к каменной чаше с водой. Сначала напился, потом опустил в нее лицо. И вдруг почувствовал на плече холодные жесткие коготки. Асефа замер, но не пошевелился. Посмотрел на отражение. На плече у него сидела голубая птица с синими крыльями.
— Ты вернулась! — сказал ей и погладил по перьям.
«К удаче», — подумал он и сел на скамейку, с которой было видно землю, уходящую в неведомые дали, и небо. Небо, словно котенок, укладывалось к нему на колени.
— Что там? — спросил Асефа птицу, указывая на дальние горы.
Птица молчала.
— Нам надо к людям, — сказал он ей. — Еда все равно кончится.
Потрогал и помял пальцами жгутики мускулов на руках и ногах.
Бабушку не оставишь — значит, ее надо нести и еще надо нести воду, без воды — смерть, и еду, без еды — тоже смерть.
Он вздохнул, пошел спать. Спал, как маленький, чуть ли не до полдня. Добрый сон — копилка силы человеку.
Прошла еще неделя.
5
— Асефа! — позвала бабушка Десета. — Послушай меня и послушайся. Еда, упавшая с неба, вернула силы и тебе, и Таиту. Возьми с собой бурдюк воды, сумку с едой, и отправляйтесь к людям. Дорога в Лалибелу долгая. Взрослые одолевают ее за пять дней. Пройдешь ее с сестренкой за семь.
— А как же ты, бабушка? — спросил Асефа, и ему было страшно посмотреть в лицо старой Десете.
— Я прожила большую жизнь и даже пережила свою милую дочь Уоркнешь. Я останусь здесь. Пищи мне хватит надолго, до возвращения мужчин.
— Хорошо, бабушка, — сказал Асефа. — Я пойду подумаю.
Он думал на скамеечке возле родника.
Нужно взять два бурдюка воды, еду и отнести все это далеко вперед. Главное — не лениться, тогда и просыпаться утром не страшно.
Так и сделал. Наполнил два бурдюка водой, взял банку мясных консервов, две банки сгущенки, коробку с галетами и отправился в путь.
Спускаться с горы — не в гору лезть. Груз даже прибавлял ему шагу. И все же он скоро выбился из сил. Поэтому первый бурдюк оставил, может быть, слишком близко от дома. Зато второй опустил на землю на закате.
Когда вернулся домой, бабушка была в тревоге. Асефа поел плотнее, чем всегда, и крепко уснул.
Утром разбудил Таиту и сказал ей, что пора собираться в дорогу.
Из маминой одежды бабушка сшила Таиту платье, а Асефе рубашку. Они надели новую одежду. Таиту взвалила на плечо торбу с едой. Асефа повесил на пояс мешочек с фляжкой воды, и они пришли к бабушке.
Бабушка поняла, что настало время проститься с внуками, и заплакала. Но Асефа поднял ее, иссохшую, старенькую, посадил на спину и понес. Бабушка сердилась, просила оставить ее, не губить свои молодые жизни, но Асефа шел и шел, и пот заливал ему глаза.
Останавливаться для отдыха приходилось много чаще. чем думал Асефа. И каждый раз, на радость им всем, прилетала и садилась ему на плечо голубая птица с синими перьями.
Только к вечеру дошли до первого бурдюка. Теперь идти стало еще тяжелее, пришлось и бурдюк нести. Ноша пришлась на долю Таиту, но она не жаловалась. Согнулась под тяжестью пополам, но ведь брату было еще тяжелее.
6
Дорога заняла куда больше семи дней. Она ведь шла не только с горы. но и в гору.
Вода кончилась на берегу соленого озера.
— До Лалибелы еще не меньше трех дней пути, — сказала бабушка Десета. — Без меня вы давно были бы среди людей. Сама я только два раза ходила в Лалибелу, но мне помнится, за этой грядой есть большое пресное озеро.
Но до гряды надо было дойти. А на гряду надо было подняться. Дошли, поднялись. На большее у Асефы сил не осталось.
Таиту ушла к воде одна.
Асефа лежал на земле, и бабушка держала над ним край своей шаммы, чтобы загородить от лучей солнца. Шамма — это белая народная одежда, которую и поныне носят женщины и мужчины.
Таиту вернулась ни с чем.
— Бабушка, — плакала она, — там звери! Там всюду страшные звери!
Асефа услышал плач.
— Какие звери? — удивился он. — Ничего не бойся. Пошли! Пошли!
Он встал и побежал к озеру. Ему казалось, что он бежит легко и быстро, а на самом деле ноги у него подгибались, его шатало, он падал.
— Тут, и правда, звери, — говорил Асефа, пробираясь вместе с гиеной и маленькой, с зайца, козочкой дик-дик по грязной жиже к воде, к воде!
Наткнувшись на бегемота, он упал головой в ноги белому журавлю, который из почтения к человеку чуть отступил, но не испугался гиены. Здесь никто не нападал. Здесь искали избавления от жажды.
Только напившись всласть, Асефа увидел, что с ним нет ни фляжки, ни бурдюка. Но Таиту ждала его на берегу. Он опять полез в грязь — вода в озере истощалась.
Теперь, уже в полном сознании, он увидел и бегемотов, и шакалов, и бесконечно пестрое семейство птиц.
— А где наша птица? — спросил самого себя, но пока было не до нее. Нужно напоить сестренку и бабушку.
Когда утолили жажду, пришла другая забота. Асефа понял: пока не стемнело, нужно уходить от озера, и подальше. Совсем недалеко от того места, где они отдыхали, бродила стая шакалов.
У Асефы едва хватило духу сходить еще раз на озеро, чтобы наполнить водой бурдюк.
7
— А животных прибавилось! — сказал Володя Маков, разглядывая сверху пресное озеро. — Смотри, люди!
— Вот что такое жажда! — философствовал штурман. — Человек не боится дикого зверя, дикий зверь — человека.
Вертолет вез продовольствие в Лалибелу. Когда разгрузились, Володя сказал своему штурману:
— Обратно полетим по тому же маршруту. Может, людям, которых мы видели, нужна помощь.
— Тебе бы доктором быть. — засмеялся штурман. — Ты живешь так, словно за все беды ответчик.
Володя промолчал.
Спугнув стаю шакалов, вертолет опустился на землю. Дверца отворилась, и Асефа увидел, что вертолетчик жестом приглашает его в машину.
Мальчик подхватил свою бабушку и, подталкивая впереди себя Таиту, со всех ног побежал к вертолету. Лишь бы подождали!
Силы у него кончились возле железной лестницы. Лесенка, вот она, а подняться не может.
Володя Маков принял бабушку Десету, подхватил Таиту. Он ждал, когда поднимется мальчик, а у того и ноги окаменели, и руки, глаза же наполнились слезами — он так устал, что на себя сил у него не было.
Володя вдруг понял это. Улыбнулся, наклонился, взял Асефу под мышки и поднял: мальчик был тоненький и такой легкий, словно перышко.
Штурман убрал лестницу и хотел затворить дверь, но мальчик вскочил, закричал, замахал руками и… спрыгнул на землю.
— Ну что еще? — рассердился штурман.
— Не шуми, — сказал ему Володя. — Может, мы кого-то еще забыли.
И тут на плечо мальчика села птица. Голубая птица с синими крыльями.
— Как наша сизоворонка! — сказал Володя.
Мальчик, сияя, протянул ему руку. Володя поднял его. Дверца захлопнулась, моторы взревели, и все они — Володя Маков, штурман, бабушка Десета, Таиту, Асефа и его птица — все они стали частицей доброго синего неба.
Вертолет летел над горами, над полями, над эвкалиптовыми рощами, над множеством маленьких селений и, наконец, опустился на аэродроме большого прекрасного города.
— Аддис-Абеба, — сказал пассажирам Володя Маков и улыбнулся Асефе. — Ты знаешь, что такое Аддис-Абеба?
Асефа не понимал ни одного русского слова, но что такое Аддис-Абеба, он знал. Это — жизнь! Его, бабушки Десеты, Таиту. И еще это — голубой цветок. Такое вот имя у города — Голубой Цветок.