Внецерковная значимость трудов Патриарха Кирилла

Обычно когда высокому руководителю присваивается государственная, общественная или научная награда, он скромно говорит, что этим знаком отмечаются не его скромные труды, а великий труд всех тех людей, которых он представляет.

Но речь идет о чествовании Патриарха Кирилла в МГУ, и надо сказать, что присуждаемая докторская степень перестает быть просто «комплиментом». Патриарх (ранее митрополит) Кирилл и в самом деле многие годы разрабатывал очень важную область человеческого знания – причем ту область, которая занимает достойное место в работе самого Московского Университета. Речь идет о философской антропологии и этике.

В стране защищено уже немало светских диссертаций, посвященных развитию антропологической, социальной и этической мысли Русской Православной Церкви во второй половине 20 столетия. Полагаю, что разные кафедры МГУ брали на свое профессиональное и научное рассмотрение «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». Присвоение ученой степени автору этой Концепции и человеку, в значительной степени создавшему это исследовательское поле, не есть ли простая, хотя и запоздалая человеческая и научная справедливость?

Понимаю, мне могут сказать, что наука исследует даже сны, что само по себе не делает сновидения научными. Но в данном случае речь идет о текстах, созданных по всем правилам научных дискуссий. Причем эти тексты (статьи и речи Патриарха Кирилла) в значительной степени и были обращаемы к научным аудиториям и сообществам. У автора этих текстов есть собственные убеждения, мировоззренческие предпочтения, но есть и собственная глубокая рефлексия этих предпочтений и логически выверенная, продуманная их презентация.

Вопрос о достоинстве человека, о роли религии в формировании отношения к индивидууму, о месте религии в обществе подробно разбирается социологами и феноменологами религии, историками, философами. Очевидно, что эта тема имеет явный научный интерес.

Более того, проблема соотнесения двух ценностных парадигм – либеральной и традиционной – ставится достаточно остро не только на страницах монографий и учебников, но и в реальной жизни. Либеральный стандарт активно навязывается обществу через требования узаконить ювенальную юстицию, пропаганду гомосексуализма, эвтаназию, нетрадиционные модели семьи и т.д. и т.п. В конце концов это вопрос о соотношении «свободы от» и «свободы для» (А. Шопенгауэр, Н. Бердяев), вопрос о долге и правах человека. Права человека – это азбука. Но разве жизнь языка и человека сводится лишь к воспроизведению азбучных прописей? Из букв надо складывать слова. Правам надо находить применение, то есть обосновывать свои обязанности.

Решению данной проблемы посвящены обстоятельные статьи и проповеди Святейшего Патриарха Кирилла (как в бытность его митрополитом Смоленским и Калининградским, так и по восшествии на престол Московских Патриархов), которого по праву можно назвать ведущим отечественным специалистом по теме. Он подробно рассматривает возникновение либерального мировоззрения, либеральную антропологию (в том числе учение о достоинстве, свободе и правах человека), сравнивает его с традиционным (в т.ч. религиозным) мировоззрением и предлагает способы их взаимодействия.

Оба направления мысли, как либеральное, так и консервативное, исходят из общего представления о высоком достоинстве человека[1]. Только в христианской Европе могло сформироваться убеждение об особом месте человека среди всего творения, о достоинстве каждого отдельного индивидуума, о личной свободе. «В христианской культуре ценность человека незыблема и объективна. Человек принадлежит к творению Божиему, о котором Бог сказал, что «это хорошо» (Быт. 1. 25)», – утверждает митрополит Кирилл в одном из своих выступлений[2]. Именно поэтому вполне оправдана мысль о том, что концепция прав и свобод человека несет на себе «отблеск Божественной истины»[3].

Однако либеральная доктрина, выпестованная трудами французских просветителей, не захотела увидеть сходство своей позиции с христианским учением о человеке – венце творения. Понятие «гуманизм» стало считаться антиподом христианства, как будто не может быть гуманизма неатеистического, религиозно мотивированного.

Просветители обратились к языческим авторам, вспомнив слова греческого софиста Протагора: «Человек есть мера всех вещей». В философской мысли возродилось языческое представление о человеке, который появляется на свет изначально благим, неиспорченным, а порча происходит впоследствии по вине окружающего его общества с его ограничениями. Просветители утверждали, что достаточно лишь не мешать человеку, ограничивая его естественную свободу, и он сам разовьет в себе добрые начала, сам раскрепостит себя. «Человек сам по себе хорош, как писал Дидро; он сотворен чистым и светлым, и вся общественная система должна быть устроена так, чтобы этот чистый белый лист никто со стороны не замарал. Дайте человеку свободно развиваться, снимите с него эти убивающие его свободу факторы, освободите его внутреннее светлое начало, дайте ему возможность образования, и он будет творить чудеса»[4]; «каждый человек автономен, каждый человек создает свою систему ценностей»[5]; «человек “по определению” является абсолютной и конечной ценностью, а его благо – критерием справедливости общественного устройства»[6], – излагает суть либеральной концепции Святейший Патриарх в своих выступлениях разных лет.

В христианстве иные акценты: «По учению Церкви, “человек сотворен по образу и подобию Божию, но грех исказил красоту образа” (св. Василий Великий). Это представление об искаженной природе человека совершенно отсутствует в современном западном мышлении… Средоточием бытия и социума полагается индивидуум»[7]. «Разве природа человека при рождении свята? Если человек рождается с первородным грехом, и вы ему даете все возможности раскрепостить свое внутреннее начало – разве это не путь к раскрепощению греха?»[8] Апелляция к изначально благой человеческой природе не убеждает людей, мыслящих в рамках христианской антропологии. Человек не может экстериоризировать зло и грех, полагая их всецело и изначально внешними по отношению к себе. Здесь обсуждаемый нами сегодня автор намечает существенное расхождение либеральной и традиционной концепций: «А где вообще в либеральной философии идея греха?» И отвечает: «Ее нет»[9]. Концепт падшей, испорченной человеческой природы, предполагающий взвешенно-восторженное отношение к энтузиастическим и утопическим человеческим проектам, был заменен идеей автономности индивидуума. «В ядро антропоцентрической вселенной был помещен богоподобный человек как мера всех вещей. Причем не просто человек, но именно человек падший, находящийся во грехе»[10].

Понятие нормы стало радикально иным. Для секулярной мысли нормально то, что распространено, статистически усреднено. Для православной мысли нормально то, что соответствует идеалу, «софийному» замыслу Творца.

И все же, несмотря на очевидные расхождения, Церковь видит свое родное даже в идеологии своих запальчивых оппонентов. Достоинство человека, которое является центральным понятием либерального стандарта, по сути, есть понятие христианское. «В христианской культуре ценность человека незыблема и объективна», – пишет автор[11]. Человек может быть ничтожен в глазах других людей, по их субъективным оценкам, но христианство постулирует его безусловную «объективную» ценность, не зависящую от людских пересудов – его ценность в глазах Творца: «ценность человека определяется его ценностью в глазах Божиих»[12]. Говоря словами Святейшего Патриарха, «он обладал достоинством. Задачей человека было возрастание в этом достоинстве»[13].

Несомненным благом является и тот факт, что «права человека провозглашают борьбу с различными злоупотреблениями, унижениями и злом, которые совершаются в обществе против личности»[14]. Митрополит Кирилл напоминает: «…именно под воздействием этой концепции на общественное мнение стран бывшего социалистического лагеря Русская Православная Церковь… освободилась от оков безбожия»[15].

Научный подход требует, замечая общее, не упускать и различий. Именно так мыслит Патриарх Кирилл: «В комплекс прав и свобод человека постепенно интегрируются идеи, противоречащие… моральным представлениям о человеке»[16].

У изначально и всецело благого человека не предполагается внутренних ограничений: оптимистическая антропология либерализма настаивает, что минимума общественно-установленных правил достаточно для устроения жизни: «Новый постиндустриальный образ жизни основывается на личной свободе человека от каких-либо условностей, кроме ограничений, налагаемых законодательством»[17]. Для этических, культурных и религиозных традиций не предусматривается возможность остаться регуляторами человеческого поведения и ориентирами для выработки социальных правил. Эти предания понимаются как ограничение, которое стесняет человеческую личность и должно быть преодолено.

С точки зрения христианской антропологии неправомерно говорить о нравственной автономности человека, рассуждать о том, что человек сам изберет добро, если ему обеспечить свободу от внешних стеснений и наделить правами. Христианство говорит об откровении Бога и о помощи Творца в различении добра и зла. «В молитве, в таинственной жизни Церкви и доброделании происходит соединение человека с Богом, а значит, приходит помощь в творении добра»[18]. Но без ответных усилий со стороны каждого отдельного человека даже Бог бессилен. «Важны и человеческие усилия. Они должны быть направлены на устроение общественных отношений, которые, с одной стороны, обеспечивали бы свободу личности, а с другой – помогали бы ей следовать нравственным нормам»[19].

Вполне естественно, что либеральное и традиционное мировоззрение, настолько различающиеся в своих основных посылах, будут находиться в полемических отношениях в том случае, если либеральный стандарт будет насаждаться без учета особенностей, принятых в определенном обществе. Либеральные ценности объявляются универсальными, подходящими для всех обществ с самой разной культурой. Современный человек приучается к той мысли, что религиозные воззрения каждого должны оставаться его сугубо личным делом и не транслироваться в публичное пространство. «Религиозная мотивация рассматривается либеральным секулярным обществом как оправданная и допустимая только в том случае, если ею определяется личная или, в крайнем случае, семейная жизнь граждан»[20]. Однако образ жизни верующего предполагает опору на религиозную мотивацию, которая не может быть вытеснена на обочину или загнана в стены личного пространства. Такой образ жизни митрополит Кирилл называет «религиозным» и дает ему следующее определение: «Религиозный образ жизни есть способ существования в мире человека, чей выбор мотивируется и определяется его вероисповедными принципами»[21].

Верующий человек должен иметь право строить свою жизнь в соответствии с Преданием, с тем избранным им нормативным стандартом, который он добровольно и осмысленно воспринял. Навязанный извне либеральный стандарт не может претендовать на монополию во всех сферах человеческой жизнедеятельности. Рассуждая о способах применения либеральных стандартов в российском обществе, автор предлагает триаду, состоящую из трех моделей взаимодействия традиционного и либерального мировоззрений[22]. Тезисом в ней является первая модель – «изоляционистская», характеризующаяся отказом от дискуссии и осмысления современных явлений, «затворничеством» в национально-религиозном гетто. Антитезисом этой модели выступает механическое перенесение либерального стандарта на отечественную почву, не требующее учитывать специфику национального образа жизни. В качестве синтеза предлагается совмещение двух моделей – либеральной и традиционной; причем если первый стандарт применяется в основном в политике и экономике, социальной жизни и международных отношениях, то за традиционным стандартом оставляется право быть альтернативой философскому либерализму применительно к личности и межчеловеческим отношениям[23]. «Если у нас либеральная идея полагается ныне в основу государственно-общественной модели развития страны, то ей… должно противопоставить политику утверждения в сфере воспитания, образования и формирования межличностных отношений систему традиционных для России ценностей», – утверждает митрополит Кирилл[24]. Эта модель была принята как методологическая база при составлении таких официальных документов Русской Православной Церкви, как «Основы социальной концепции» (2000 г.) и «Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека» (2008 г.).

Как же Святейший Патриарх представляет себе общество, в котором концепция прав и свобод человека сочетается с традиционными мировоззренческими стандартами? Во-первых, такое общество должно строиться по законам, учитывающим нравственные нормы, господствующие в обществе: «…в законодательстве должны быть отражены нравственные нормы, разделяемые большинством общества»[25]. Во-вторых, человека надо научить пользоваться своей свободой и своими правами, чтобы страна не превратилась в царство вседозволенности, «должен быть заполнен вакуум нравственного воспитания»[26]. Воспитанием граждан должно заниматься государство, привлекая общественные институты (школу, религиозные организации – «в той мере и в том объеме, который соответствует их представительству в обществе»[27]). В-третьих, «четвертая власть», средства массовой информации, являющиеся сегодня истинными «властителями дум», должны представлять «положительные примеры использования свобод», не насаждая ради рейтинга и финансовой выгоды те «идеалы», которые наиболее востребованы падшей человеческой природой[28].

Итак, мы видели, что в трудах Святейшего Патриарха четко была обозначена потребность сформировать христианскую рефлексию о концепции прав человека.

Его неоспоримая заслуга заключается в том, что он смог увидеть христианские основания концепции прав человека. В то же время, он смог выделить те положения, которые не соответствуют или напрямую противоречат христианскому взгляду на человека, и очистить от них эту концепцию. Можно с уверенностью сказать, что Святейшему Патриарху удалось, по примеру великих христианских философов, совместить светское знание и богословие, внеся новую струю в отечественную политологию и антропологию.

«Тайна теологии есть антропология», – объявил в 1841 году известный немецкий философ Людвиг Фейербах в своем труде «Сущность христианства». Эти слова прозвучали в середине ХIХ века как вызов христианскому мировоззрению, якобы оторванному от проблемы человека, от вопросов антропологии. И действительно, это декларативное заявление оказалось пророческим, ведь ХХ век со всей остротой поставил в реальной жизни перед христианскими умами проблему человека, его блага, его прав и свобод. В своей работе «Православное богословие в современном мире» протопресвитер Иоанн Мейендорф писал: « Теперь стало уже общим местом утверждение, что в наше время богословие должно стать антропологией. Православный богослов может и даже должен принять диалог на такой базе при условии, чтобы с самого начала было принято открытое воззрение на человека»[29]. В трудах Патриарха Кирилла этот диалог творчески принят и осмыслен.