Взаимоотношения власти и общества в годы войны.
О мобилизации советской экономики, об организации управления армией и тылом в учебниках написано достаточно. Гораздо меньше работ посвящено проблеме «война и советское общество», которая не сводится к проблеме: «все для фронта, все для победы», а включает в себя и политику властей (в том числе идеологическую работу) и отношения общества с властью, и взаимоотношения между людьми. Война позволила проявиться как лучшим, так и худшим человеческим качествам.
Война – это крайнее напряжение всех сил, это перевод всех средств на военные нужды, это мобилизация всех мужчин, это замена оставленных мужчинами рабочих мест (у станков, на железной дороге и тд.) женщинами, стариками и подростками[i], это снижении и без того невысокого жизненного уровня[ii]. При этом нужно было помогать миллионам беженцев.
За кражу продовольствия полагалась смертная казнь, за хищение продовольственной карточки — тюремное заключение. 13 февраля 1942 г. Верховный Совет СССР принял закон о мобилизации всего трудоспособного населения. Отпуска были отменены, была введена 66-часовая рабочая неделя. Показателем беспримерной жертвенности со стороны населения является массовая сдача крови для госпиталей: в одной лишь Москве более 300 тысяч человек регулярно сдавали кровь воинам. Несмотря на крайне тяжелые условия жизни, люди стремились помогать фронту: отправляли посылки с продуктами и теплыми вещами. Миллиарды рублей поступали в фонд обороны. Следует сказать о положении в деревне. Как и в городе вся тяжесть сельскохозяйственных работ легла на плечи женщин, стариков и подростков. Продукция колхозов и совхозов практически безвозмездно сдавалась государству. Обязательные поставки были распространены и на приусадебные участки. Карточек колхозники не получили.
Когда сегодня пишут, что «в экстремальных условиях войны советская административно-командная система действовала наиболее успешно», то, по всей вероятности, имеют ввиду использование ею предвоенного опыта репрессий, сопровождавшихся переселениями огромных масс населения. 27 июня 1941 г. было принято Постановление ЦК ВКП(б) и СНК «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества». В ходе эвакуации 1941—1942 гг. было вывезено около 25 млн. человек, 3 тыс. промышленных предприятий, 14 млн. голов рогатого скота, 11 тыс. тракторов и многие другие материальные и культурные ценности[iii], научные учреждения и учебные заведения. Из прифронтовой полосы было вывезено свыше 10 млн. человек. Самым тяжелым временем для советской экономики стали конец 1941 г. и начало 1942 г., когда многие предприятия находились в процессе эвакуации и не успели развернуть производство на новом месте[iv]. Именно в это время пришла столь необходимая помощь со стороны союзников.
Для характеристики взаимоотношения власти и общества существенным является анализ репрессивной политики в годы войны. 20 июля 1941 г. происходит объединение двух наркоматов НКВД и НКГБ[v] и в единый НКВД СССР во главе с Лаврентием Павловичем Берией[vi]. Особому совещанию НКВД СССР предоставлялось право выносить соответствующие меры наказания, вплоть до расстрела по делам, предусмотренным статьями 58 и 59 Уголовного кодекса РСФСР. Решение Особого совещания считалось окончательным. Всего Особым совещанием в 1941 г. было вынесено 26 534 приговора, в 1942 г. — 77 548, в 1943 г. — 25 134, в 1944 г. — 10 511 и в 1945 г. — 25 581. По данным А.К. Соколова, на протяжении войны в ГУЛАГ были посланы 2,4 млн. человек, но 1,9 млн. были освобождены. Две трети заключенных (западные подсчеты) были этнически русскими. На лагеря приходилось производство не менее 15 процентов вооружений и боеприпасов (мины и т.п.). В системе ГУЛАГа существовали научные КБ, так называемые «шарашки». Там создавал свой знаменитый бомбардировщик Ту-2 Андрей Николаевич Туполев и под его руководством работал Сергей Павлович Королев[vii].
На протяжении всей войны безотказно работал и постоянно совершенствовался созданный НКВД механизм отслеживания настроений и мыслей людей. Из сохранившихся в архивах спецдонесениях мы можем воссоздать этот механизм: перлюстрация частной переписки, изучение анонимных писем, поступающие в редакции газет, избирательно проводимое подслушивание элитных групп населения. Существовал и такой специфический источник фиксации настроений, как отчеты Наркомата торговли, составляемые на основе услышанных продавцами магазинов разговоров в очередях. Прибавим к этому доносы, поступаемые в большом количестве в самые различные инстанции.
На время войны у всех граждан были изъяты радиоприемники. Была установлена жесткая цензура почтовой корреспонденции и установлена уголовная ответственность за распространение слухов.
Параллельно с усилением репрессий происходит изменение в идеологии режима. Возникшая в 1934 г. линия на укрепление социалистического патриотизма получила мощное продолжение. Уже в своем первом военном обращении к народу (3 июля 1941), в котором Сталин произнес свои знаменитые «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои», было несколько раз произнесено слово Родина, без определений «советская», «социалистическая».
В речи на Красной площади (7 ноября 1941) наряду с именем Ленина Сталин назвал имена Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова и Михаила Кутузова. Учреждаются военные ордена и медали Александра Невского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, Павла Нахимова, Федора Ушакова, вновь появляется георгиевская лента, возвращаются многие элементы предреволюционной военной формы. Историкам был дан социальный заказ на разработку военно-исторических сюжетов, на изучение и пропаганду вклада России в мировую цивилизацию, братства славянских народов. В университетах и институтах создаются специальные кафедры по истории русского искусства, принимаются решения о восстановлении Новгородского Кремля, памятников древнерусских городов, реставрации в Суздале могилы князя Дмитрия Пожарского, разоренной в 1933 г., и т. д. В 1941 г. началась работа над фильмом об Иване Грозном. Свои представления о роли личности в истории Сталин изложил на встрече с режиссером-постановщиком кинофильма С. М. Эйзенштейном и исполнителем главной роли актером Н. Черкасовым[viii]. В 1943 г. Политбюро ЦК ВКП (б) озаботилось содержанием репертуара Большого театра, в который вернулись оперы на национально-исторические сюжеты («Иван Сусанин», «Борис Годунов», «Хованщина»)[ix].
Огромную роль в укреплении народного патриотизма и готовности к самопожертвованию сыграли деятели отечественной культуры: ученые и преподаватели, журналисты, писатели и поэты, художники и кинематографисты, композиторы и актеры[x]. Отечественную войну невозможно представить без песен этого времени (например, «Священная война» А.В. Александрова на слова В.И. Лебедева-Кумача). Особое место в жизни солдат занимали лирические песни: «Жди меня и я вернусь» из кинофильма «Жди меня», «Темная ночь», «Соловьи» Василия Соловьева-Седого, на слова А. И. Фатьянова; «В землянке» Никиты Богословского на слова В. И. Агатова; «В лесу прифронтовом» Михаила Блантера, на слова Михаила Исаковского и др[xi].
С начала войны широкое распространение получили артистические фронтовые бригады с участием самых знаменитых артистов страны: Лидии Руслановой, Клавдии Шульженко, Леонида Утесова, Сергея Лемешева, пианиста Эмиля Гилельса, скрипача Давида Ойстраха и многих, многих других.
В стране меняется атмосфера. Экстремальная ситуация, в которой оказалась страна, тяготы войны, репрессии парадоксальным образом увеличили область человеческой свободы (принятия решений и ответственности). Без обретения этой, прежде всего, внутренней свободы было невозможно ни воевать, ни полноценно работать и, тем самым, победить. А.И. Уткин приводит в своей книге слова из присланного английскому историку А. Кларку из России письма: «Даже те из нас, кто знал о пороках нашего правительства… кто презирал лицемерие политики — мы чувствовали, что мы должны сражаться. Потому что каждый русский, переживший революцию и тридцатые годы, почувствовал легкий бриз надежды, впервые в истории нашего народа. Мы чувствовали себя как росток, пробивающийся сквозь столетия каменистой почвы. Нам казалось, что до открытого неба осталось совсем немного. Мы знали, что мы, конечно же, погибнем. Но наши дети получат два дара: страну, свободную от завоевателя, и время, в котором возникнут идеалы»[xii].
Власть инстинктивно осознавала необходимость предоставления свободы. Требуя безусловного выполнения приказа, она предоставляла свободу выбора путей его достижения. На многие формы хозяйствования были сняты идеологические «табу» – использовался критерий прибыли, развивался хозрасчет, появилась коммерческие магазины. Но свобода никогда не ограничивается указанными границами. С приближением победы на фронте солдат начинает интересовать, какой будет жизнь после Победы. «Все это работало на авторитет Сталина, но главное – создавало реформаторский потенциал, способный внести серьезные изменения в послевоенную жизнь» (Бордюгов).
Кинорежиссер А. Довженко в январе 1944 г. записал в дневник: «Меня очень поразила одна моя беседа с бойцом-шофером… сибирским юношей: «Плохо живем… И все мы, знаете, ждем, чтобы были какие-то перемены и пересмотры нашей жизни. Все мы ждем. Все. Только этого не говорят…» Довженко комментирует: «У народа есть какая-то массовая огромная потребность каких-то других, новых форм жизни на земле. Это я слышу всюду, этого я не слышал и не слышу только среди руководящих лиц».
Отношение власти с обществом не сводились к уступкам и репрессиям. Как пишет историк Юрий Щетинов (МГУ), «в разгар войны, когда изготовление оружия достигло такого объема, что уже не было надобности повышать его долю в общем промышленном производстве, без промедления был взят курс на последовательное расширение выпуска гражданской продукции. В конце 1942 г. на нее приходилось 36%, в 1943 г. — 42,%, в 1944 г. — уже 49%. Все больше мощностей и материальных ресурсов, высвобождавшихся от изготовления средств разрушения, переключались на созидательную работу. Именно это обеспечило успешное начало в реализации таких жизненно важных для будущего страны программ, как возрождение разрушенной экономики в освобожденных от оккупации областях»[xiii].
Власть и Церковь.
Показателем принципиальных изменений, на которые пошла власть в идеологической сфере в годы войны, стало изменение статуса Православной Церкви. В своем послании от 22 июня митрополит Сергий (Страгородский) от имени Церкви благословлял верующих на защиту Отечества[1]. Много внимания уделил митрополит Сергий посланиям к верующим на оккупированных территориях, призывая их не забывать, что они являются русскими людьми и помогать партизанам. Уже в июле 1941 г. на своей даче в Кунцево Сталин принял митрополита Сергия (Страгородского) и выразил одобрение его деятельности.
Прекратилась антирелигиозная пропаганда. Союз воинствующих безбожников фактически прекратил свое существование (формально существовал до 1947 г.). Открываются бездействовавшие храмы. В армии командиры разного ранга[2], как по причине собственной религиозности, так и по прагматическим причинам, устанавливают контакт с духовенством и не препятствуют проявлениям веры у солдат. В части приглашаются священники.
Были еще несколько причин (кроме войны) повлиявших на изменение отношения сталинского руководства к Церкви (многие партийные руководители среднего звена не принимали этих изменений). Речь идет о религиозной политике оккупантов и позиции союзников. С согласия немецких властей на оккупированных территориях открывались храмы. Что касается союзников, то вопрос об отказе от антицерковной политики, как свидетельство «превращения советского режима в нормальный», с которым США может иметь дело, был поставлен представителями Рузвельта уже во время первых переговоров с Молотовым. Для «реабилитации» советской власти английская радиостанция Би-Би-Си передала фальшивое письмо, якобы направленное Сталиным папе Пию XII[3].
В письме к Сталину (от 5 января 1943 г.) митрополит Сергий просил (и получил) разрешения для Церкви начать сбор средств для помощи армии (запрещенная для Церкви общественная деятельность). За годы войны по церквам было собрано 200 (по другим данным 300) млн. рублей. На эти средства была построена танковая колонна из 40 танков Т-34 (8 млн. рублей). Завершением этого процесса восстановления места Церкви в жизни страны была знаменитая встреча Сталина с находившимися на свободе митрополитами. У историков принято связывать эту встречу с Тегеранской конференцией и переговорами об открытии Второго фронта. Этот год завершился избранием Св. Патриарха и началом восстановления церковных структур. Для осуществления новой политики по отношению к Церкви был создан Совет по делам Русской Православной Церкви при СМ СССР[4].
Положительные изменения в правительственной политике привели в действие активность верующих. Постепенно начиналась легализация существовавшей в подполье религиозной жизни. Появились тысячи объединений верующих-мирян («двадцатки»), заваливших правительство петициями с просьбами вновь открыть закрытые церкви на местах. Но надежды верующих на полное восстановление церковной жизни оправдались лишь частично.
Об этом свидетельствует доклад главы Совета по делам Русской Православной Церкви Георгий Григорьевич Карпова Сталину (от 27 августа 1946). Храмы открывались скупо: за 1944 – первую половину 1946 гг. в Комитет поступило свыше 8 тысяч ходатайств об открытии церкви, а удовлетворено 992 (12,5%).
Читайте также:
[1] За чтение этого послания с амвона священников на оккупированных территориях расстреливали
[2] М. Шкаровский называет маршалов Леонида Говорова, Василия Чуйкова и Георгия Жукова.
[3] Об этом мне в годы аспирантуры рассказал немецкий историк Г. Моор, бывший советский военнопленный, ставший после войны крупнейшим в ГДР специалистом по политике Ватикана (Б.Ф.).
[4] В разговорах с Геббельсом Гитлер неоднократно указывал, что Сталин «решил… и поповский вопрос». Он может себе позволить «снова демонстрировать уважение к церкви, которая теперь всегда к его услугам. Митрополиты едят у него с рук, потому что боятся его и хорошо знают, что, если выступят против него, получат пулю в затылок». И добавляет: «Нам в этой области еще кое-что нужно доделать. Только война для этого неподходящее время. После войны мы займемся как офицерами, так и попами…» (Геббельс Й. Дневник. 04.03.1944)
[i] Только до конца 1941 г. в заводские цеха пришли около 2 млн домохозяек, старшеклассников и пенсионеров.
[ii] Даже по официальным данным, потребление всех видов продовольствия, кроме картофеля, сократилось в 1,3—2,5 раза. Снабжение продовольствием в городах велось по карточкам, однако регулярно по ним выдавали только хлеб, а жиры, крупы, сахар — с большими перебоями. В 1943 г. рабочие получали 500—700 г хлеба в день, служащие — 400 г, дети и иждивенцы — 300 г. В системе нормированного снабжения цены в течение войны не изменялись, но в коммерческих магазинах и на рынке, где можно было приобрести ненормированные продукты, цены были выше в 10—30 раз. Физически ослабленное население было больше подвержено эпидемиям.
[iii] Эвакуированные предприятия направлялись в Поволжье, Западную Сибирь, в Казахстан и Среднюю Азию, но более всего (44%) — на Урал.
[iv] К примеру, к началу ноября 1941 г. потеря 300 военных заводов лишила Красную Армию ежемесячных поставок восьми с половиной миллионов снарядов, трех миллионов мин, двух миллионов авиационных бомб.
[v] Он был образован 3 февраля 1941 г.
[vi] Эта мощная структура, состоявшая из десятков отделов, управлений, ведавшая политической и научно-технической разведкой, контрразведкой, тюрьмами, колониями, лагерями, строительством и эксплуатацией крупных народнохозяйственных объектов, просуществовала до весны 1943 г., когда разведка и контрразведка были выделены в самостоятельный Наркомат госбезопасности СССР (нарком Всеволод Николаевич Меркулов), а особые отделы возвращены в состав НКО и преобразованы в Главное управление контрразведки (СМЕРШ) во главе с Виктором Семеновичем Абакумовым.
[vii] Позже они были амнистированы.
[viii] В частности Сталин сказал своим собеседникам, что Иван Грозный не до конца искоренил крамолу, и поэтому после его смерти наступило Смутное время. Записав эти слова вождя в свой дневник, Черкасов добавил: «Он надеется, что после него Смутного времени не будет» (Рассказано мне известным питерским журналистом, автором сценария фильма о Николае Черкасове Львом Мархасевым).
[ix] Анатолий Сергеевич Гаранин (знаменитый военный фотокорреспондент, а затем личный фотограф Н. С. Хрущева) говорил мне, что инициатором возвращения в репертуар русских опер был Уинстон Черчилль, который во время своего визита в Москву (1942) выразил желание услышать русскую оперу.
[x] Как пишет Ю. Щетинов: «Достаточно назвать публицистику военной поры Алексея Толстого, Ильи Эренбурга, Александра Фадеева, поэзию Александра Твардовского, создавшего собирательный образ русского солдата — Василия Теркина, Константина Симонова с его бессмертными стихотворениями «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» и «Жди меня»; Ольги Берггольц, воспевшую в стихах мужество и самопожертвование ленинградцев; романы и повести Михаила Шолохова, Василия Гроссмана, Леонида Леонова, Алекса́ндра Бека, театральные постановки Алексе́я Дикого, Юрия Завадского, Соломо́на Михоэлса, документальные и художественные фильмы («Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», «Черноморцы», «Народные мстители», «Фронт», «Зоя», «Два бойца», «Жди меня», «Радуга» и др.), … На фронте постоянно находились многие сотни театрально-концертных бригад…».
[xi] По словам Василия Соловьева-Седого (я слышал его выступление в Псковском пединституте), чиновники из военной цензуры не хотели разрешать исполнение «Соловьев» из-за их невоенного, лирического характера.
[xii] Уткин А.И. Вторая мировая война. М.,2002. С. 238.
[xiii] Щетинов Ю. История России. ХХ век. Пособие для студентов. М., 1999.