Анна Леонтьева. Фото foma.ru
«Помолись – нам осталось три часа до Астрахани»
Было лето, я младших детей увезла к друзьям в Испанию. Старший поехал к отцу – помогать. Накануне мы разговаривали с Олегом по телефону, и это был момент абсолютной, безмятежной радости: дело делалось, дети были здоровы, и мы ощущали себя очень счастливыми.
Муж в той телефонной беседе сказал: «Помолись, нам осталось три часа до Астрахани». Я пообещала, попросив ехать на машине не очень быстро. А в 23.30 темной безлунной ночью столкнулись три машины. Погибло пять человек. И каким-то совершенно фантастическим образом выжил мой сын. Ему оторвало правую руку с плечом, но он остался жив.
Та ночь стала водоразделом, когда от полного счастья жизнь перешла в полное горе.
Возникло, как всегда в такие моменты, очень много вопросов к Богу. И первый вопрос: зачем?
Дочери сейчас 20 лет, младшему сыну – 17 лет. И они не стали даже искать ответов. Младший снял крестик и сказал: «Такого Бога мне не нужно». И до сих пор остается антиклерикалом. Я не навязываю им ничего, понимая, что раз даже взрослому человеку есть о чем спросить, то детям тем более очень тяжело принять и сказать: «Слава Богу за всё!»
В тумане
Вокруг семьи сомкнулся круг очень мощных людей, в основном мужчин, друзей мужа, которые помогли нам материально, морально. Не знаю, как бы я была без этой помощи, потому что первый месяц – полный туман. И в этом тумане нужно очень много всего делать. Тебе кажется, что все люди вокруг, и особенно государство, должны немедленно броситься, как это делали друзья, и тебе помогать. На самом деле всё совсем не так.
При этом ты у себя самой видишь много безграмотности, незнание собственных прав, законов. И это очень грустный момент, потому что и так больно и страшно, а недобросовестные банкиры начинают требовать срочно отдать кредиты, а ты потом выясняешь, что ты их еще даже не унаследовала, эти кредиты, поскольку не прошло полугода.
В день похорон съехалось множество людей – из разных городов России, из разных стран. Я боялась подойти ко гробу мужа. Он, после страшной аварии, был очень красивый и, казалось, слегка улыбался. Моя мама сказала, что такое ощущение, будто он увидел перед смертью нечто такое, убедившее его окончательно, что всё нормально, что «Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22:32).
По триста рублей от студентов
Мне очень помог опыт людей, которые перенесли подобные потери. Вот у нас есть друг, отец пятерых детей, у которого также разбилась жена. И ему, как психотерапевту, я задавала множество вопросов. Начиная с главных: «Расскажи, как ты жил, как ты дышал?»
Естественно, очень помогают обязанности перед детьми.
Тем более старший, Даниил, который на тот момент был студентом философского факультета МГУ (сейчас он бакалавр), придя в сознание и узнав, что отца нет, повел себя очень мужественно. Его двадцатилетие мы отмечали в институте Склифосовского, пришло очень много студентов.
А когда он только еще ехал на реанимобиле из Элисты в Москву (это 20 часов), Даниил написал на сайте «Подслушано в МГУ», админом которого он является, что семья находится в тяжелом положении. Это такой МГУшный сайт – не только для обмена информацией, шуток, но и для помощи попавшим в сложные ситуации.
Хотя еще не знал, что отца нет, но он понимал – дело плохо. И была какая-то потрясающая поддержка от студентов, которые переводили по 300, по 200, по 100 рублей на мою карточку, а преподаватели и по тысяче. Переводов было так много, что мы могли в первое время выжить.
Олег умел пробивать стены
С Олегом мы прожили вместе 25 лет, познакомились, когда были еще студентами журфака. Он был необыкновенным человеком и многое успел в жизни: закончить Оксфорд, поработать продюсером на американском телеканале, построить дом в Переделкино. Владея прибыльной и успешной компанией по брендингу крупных и средних компаний, к сорока годам он захотел что-то сделать для своей страны.
Олегу пришла в голову идея, что он будет строить завод по закрытому производству рыбы, потому что хорошей рыбы у нас нет, рыбная промышленность как таковая развалилась. И вот он решил ее возрождать и для начала построить завод в городе Астрахани.
Слыша об этом, я крутила пальцем у виска: «Мы вообще-то с тобой по-другому заточены». Но он умел пробивать стены и не отступал от своей цели. Прошло примерно лет пять тяжелого существования: мы привыкли жить широко и благополучно, а теперь все силы тратились на новый проект.
И вот завод начал строиться, Олег стал его генеральным директором. Он хотел выращивать тилапию. Они с партнером объездили пол-Европы, доехали до Израиля и нашли там какое-то фантастическое оборудование с биофильтрами… Дома у меня стоит макет этого завода. Полтора года после смерти мужа все бьются и пытаются достроить, но, к сожалению, без лидера проект идет очень тяжело.
Он пытался многое успеть в жизни. Те темпы, которыми он жил, работал, пытался что-то сделать, для многих людей были невыносимыми, он передвигался с места на место со страшной скоростью.
У него было масштабное мышление, он не мог так, – заводик достроил и всё. Завод в Астрахани должен был стать началом. Ему нужно было настроить много заводов, всю страну накормить тилапией…
«Дом, у которого рухнули стены»
Олег занимал такое огромное пространство в семье, он действительно был нашим всем. Поэтому, когда он ушел от нас, осталась громадная дырища, и было ощущение, что ты стоишь в доме, у которого рухнули стены, и ты продуваешься всеми ветрами.
Я даже не умела платить за квартиру… Психолог, к которой я ходила, сказала: «Вы знаете, вас всю жизнь катали на инвалидной коляске. Поэтому сейчас надо просто встать с нее и идти самостоятельно».
Когда ты перестаешь писать эсэмэски мужу и как-то входишь обратно в разум, то нужно обязательно найти слова, которые не позволят сойти с ума. Думаю, что практически каждая вдова, которая любила своего мужа, верит в то, что он ждет ее.
У меня была такая установка, что муж, который очень активно всегда вокруг нас организовывал жизненное пространство, просто пошел немного раньше, чтобы там всё организовать, успеть к нашему приходу построить дом в каком-нибудь очень красивом саду.
Телеграмма с того света
Когда сразу пришло ощущение острого одиночества, в самом начале, я задавала Богу смешной вопрос: «Господи, вот у нас столько изобретено всяких средств связи. У нас есть скайп, ватсап, вайбер, телефоны, эсэмэски. Ну почему нельзя дать какую-то одну эсэмэску, когда человек ушел, какое-то одно короткое сообщение, телеграмму: «Я на месте, жду?»
В очередной раз горячо вопрошала об этом, сидя за рулем и остановившись в пробке. И тут увидела на плакате, которые, как оказалось, висели по всей Москве, рекламу одной финансовой корпорации. Они рекламировали какую-то карточку, на которой было написано: «Олег Иванов» – имя и фамилия мужа.
И у меня, и, как оказалось, у его друзей было очень странное ощущение той самой эсэмэски, которую я так просила. Да, это из разряда чудес, к которым надо относиться аккуратно. Но, тем не менее, ты ищешь их и никуда от этого деться невозможно.
Муж мне очень часто снился. Это тоже тяжелый момент, когда ты во сне получаешь полное объяснение, что Олег жив, а потом приходится просыпаться. Может быть, он просто дает какие-то знаки того, что всё нормально, и его объяснения во сне, что он не мертв, а жив – имеют более глубинный смысл?
«Почему Ты так сделал?»
Очень сложно встать перед иконами после всего и сказать: «Господи, спасибо Тебе большое за то, что у меня больше нет мужа, а у моего сына нет руки». Поэтому, к сожалению, на какое-то время начинаешь не то что терять Бога, ты начинаешь с Ним вступать в очень интенсивный диалог.
Ты начинаешь смотреть по сторонам и видишь много замечательных людей, которые тоже понесли неожиданную такую потерю, и постоянно спрашиваешь: «Почему Ты так сделал, зачем, кому от этого стало легче?»
Это очень долгий вопрос, который, каким бы ты ни был верующим человеком, возвращается снова и снова. Просто со временем он становится менее ожесточенным, менее требовательным. Ты надеешься, что тебе это когда-нибудь объяснят. Уходит сталь из голоса.
Потому что сначала ты у Бога спрашиваешь очень жестко, вот как ты подходишь к Отцу, который только что разрубил тебя напополам, и говоришь: «Отче, как Ты мог вот так сделать без всякой анестезии?»
Прошло почти два года со времени моей потери, я не могу сказать, что у меня больше этого вопроса нет, что у меня какие-то положительные, светлые выводы о том, что произошло. Это я говорю совершенно откровенно. Хотя, конечно, я вижу, что старший сын после того, как оказался в такой ситуации, вырос на голову духовно.
Глядя на него, невозможно ни поныть, ни сказать: «Вот я сейчас лягу и буду депрессировать, смотреть в одну точку и плакать». Он вышел из института Склифосовского, сел в троллейбус и поехал в университет, и с одной левой рукой начал работать и учиться.
Он оставил мне детей и веру
Происходит много вещей, которые словно бы подготовил муж, прежде чем уйти, чтобы мы здесь чувствовали себя какое-то время еще уверенно, пока не встанем на ноги. Начиная от каких-то странных моментов, когда мне звонит брат мужа Владимир, главный нейрохирург Татарстана, звонит из Элисты, где после аварии находится сын, и говорит, что там очень плохая больница и Данилку надо срочно на реанимобиле везти в Москву.
Но это стоит 120 тысяч рублей, и у него их нет. Я отвечаю, что у меня в кармане тоже только пять тысяч рублей, но реанимобиль заказывать нужно, что-нибудь придумаем. В этот момент следователь передает Володе сумку Олега, и там лежит ровно 120 тысяч рублей, которые спасают сына.
Он оставил нам очень много. Он успел построить нам дом, который мы сдаем, и благодаря ему не голодаем. Он успел обзавестись такими прекрасными друзьями, которые нас поддерживали. А самое главное – он оставил мне детей и веру, Церковь. Я была именно Олегом за руку приведена в храм.
Поддержать вдов могут только вдовы
Мне кажется, нужно создать фонд вдов, чтобы оказывать им необходимую помощь. Вот психологи МЧС сразу приходят на место потери, смотрят на людей: кому помочь в первую очередь, кого спасать. Как написал один из них – помощь надо экстренно оказывать тем родственникам, потерявшим близких, которые не плачут.
Мне в самом начале очень помогла Анна Данилова. Она писала какие-то вещи по ночам, которые для нее уже были очевидны на тот момент, когда у меня в голове было еще очень мутно. А она уже пришла к каким-то своим выводам. Я спрашивала ее, как получается молиться, что чувствовать…
Мне кажется, если бы работали хорошие службы психологической поддержки, то было бы гораздо легче проходить через какие-то сложности, не впадать в депрессию, не впадать в какое-то неверие. И поддержать вдов могут именно вдовы.
Слова «поддержки», которые не нужны
Поскольку я журналист, я завела себе такую тетрадку, куда записываю самые оригинальные утешалки. Например: «Ну что ж, за такое большое счастье можно и заплатить». Сразу хочешь сказать на это: «Друг, вокруг тебя ходят дети, жена сидит в ногах, ты готов заплатить такой ценой за большое счастье?» Или говорят: «Вспомним блаженного Иова, который не взроптал». И это тоже очень мало работает.
Еще одна фраза, которую любят говорить вдове: «Держись, дальше будет еще больнее». На это хочется ответить, что если дальше будет еще больнее, то можно заказывать второй гроб – для себя, потому что больнее, кажется, быть уже не может.
Еще: «Не убивайся, ему там лучше…» – «Как же ему так там хорошо, если нам тут так больно и тяжело??» Правда, на это один мой очень мудрый друг дал потрясающий ответ: «Это потому, что они ТАМ видят всю картину и имеют ответы, а мы ТУТ – только вопросы!» Правда, хорошо сказано?
Есть какие-то такие вещи, которые говорить не нужно. Нужно просто делать. Посадить вдову в машину и отвезти ее к нотариусу, потому что надо открывать какие-то наследственные дела и заниматься такими вещами, что ты не представляешь, как можно ими заниматься в этот момент. Можно приехать и привезти ей какой-нибудь еды. Какие-то простые вещи. И если каждый сделает хоть чуть-чуть, то постепенно жизнь вдовы станет легче.
Еще мне было тяжело стоять на заупокойных молебнах, хотя я ездила и стояла. Мне казалось, что нужно больше говорить о жизни, а не о вечной памяти и покое. Я по-другому представляла бы себе, что происходит сейчас с моим мужем, потому что понятия «мой муж» и «покой» – совершенно несовместимы.
И поэтому хотелось услышать от священников слова, более наполненные жизнью, больше говорящие о воскресении, о том, что у Бога мертвых нет, чем о вечной памяти. Ведь мне хочется верить, что жизнь там не менее деятельная и интенсивная, чем тут, просто светлая, и там действительно имеются ответы на все наши здешние вопросы.
Подготовила Оксана Головко