Ездили мы, значит, по Криту на машине. Путешествовали.
Деревеньки. Горы. Деревеньки.
Горы. Деревеньки. Горы.
Заливчики. Бухточки. Горы.
Горы. Горы. Закаты. Море.
И, между прочим, поля и фруктовые сады.
На центральной площади маленькой деревушки вдруг увидели деревья, на которых растут апельсины.
— Апельсины! – кричит Ваня. — Апельсины! Давайте сорвем парочку! — и смотрит на нас.
— Правильно, Ванек, — говорит Митя, — давайте сорвем!
— Сорвать – значит украсть, — говорю я.
— Ну, может, хотя бы один? – просительно заглядывает Ваня в глаза родителям.
Останавливаемся. Пытаемся украсть апельсин. Это непросто. Все апельсины с нижних веток уже украли до нас.
photosight.ru. Фото: Issledovatel
Ваня лезет на плечи Мите и пытается оттуда допрыгнуть до ближайшего апельсина. Жена при этом громким шепотом кричит:
— Пожалейте чужой труд! Не вы сажали – не вам и снимать! Вот представьте, вы посадили апельсины на даче, а два малолетних дурня решили у вас несколько апельсинов украсть. Вам бы понравилось!?
— Если бы у меня было на даче столько апельсинов, — изрекает Ваня откуда-то сверху, из ветвей, — уж я бы не пожалел двум приезжим симпатичным чувачкам несколько штук!
— Это вы-то симпатичные чувачки? – кричу я куда-то в зелень веток, — Вы воры! Вы берете чужое.
— Дорогая моя, поздравляю тебя! — объявляю я жене, придерживая Митю и следя за тем, чтобы не свалился Ваня. — Поздравляю тебя: наши дети – воры!
— Мы не воры. Нам можно, — уверенно заявляет Ваня сверху, — потому что мы тоже православные.
— Перестаньте немедленно, — продолжает выводить жена, — вас сейчас посадят в каталажку и больше никакую визу не дадут!
Ну а я, естественно, твержу при этом про заповеди.
— Дети! Не укради! Это заповедь. Красть нельзя! Красть плохо!
При этом мы с женой, не отрываясь, следим за действиями наших неблагочестивых детей, напряженно и методично пытаясь направить их на истинный путь:
— Да не здесь же, не здесь, Ванюша! Ты что, не видишь? Не здесь, а там, – подсказывает жена.
— Митя, подойди поближе, ему же неудобно! – вставляю и я свой голос.
— Вон там, над той веткой! – шепчет жена.
— Да не над этой, а над той! – пытаюсь поправить я.
Апельсин в этот раз украсть не удалось. Он висел слишком высоко.
Зато в следующем саду мы украли два лимона. Там были деревья, на которых росли лимоны. Лимоны висели за забором, до них можно было дотянуться из машины рукой.
— Лимоны! – кричит Ваня. — Лимоны! Давайте сорвем парочку!
— Правильно, Ванек, — говорит Митя, — давайте сорвем!
— Сорвать – значит украсть, — не отступаю я, останавливая возле забора машину.
— Зачем вам лимоны, — твердит жена. – У нас есть дома лимоны. Вот останетесь без визы, будут вам тогда лимоны!
— Так-так, детки, — вторю я, — заповедь «не укради» никто не отменял!
— Что ж ты рвешь-то зеленые! Уж рвал бы те, что пожелтее!
А знали бы вы, как удивительно пахнут в машине зеленые лимоны! Чудесно пахнут! Ну, просто чудесно!
Потом мы увидели деревья, где растут фиги. Фиги – это такой инжир. Еще раньше их называли смоквы.
— Фиги! – кричит Ваня. — Фиги! Давайте сорвем парочку!
— Правильно, Ванек, — говорит Митя, — давайте сорвем!
— Сорвать – значит украсть, — продолжаю упорствовать я.
Дети лезут за фигами.
— Зачем вам фиги! – не унимается жена. — Красть плохо! Не вы сажали – не вам и снимать! Да, и кто их есть будет?
— Красть плохо, — подтверждаю я.
— Главное еще, родная, — говорю я жене, — главное еще, чтобы они никогда не держали фигу у себя в кармане.
— Папа! Несмешно! – пытается похоронить мой иронический настрой Митя и вынимает из кармана фигу.
— Самое время шутить! — чеканит вслед за ним жена, — Самое время! Вот останетесь без визы, будет вам тогда фига в паспорте! Какие хоть они на вкус?
— Да ничего особенного, — говорю я, откусывая полфиги, — трава-травой. Неспелые еще.
— Фу, гадость, — выплевывает и жена свою половину.
— Главное еще, дорогая – не унимаюсь я, — главное, чтобы они никогда не показывали фигу нам, своим родителям!
— Ну, несмешно же, папа! Несмешно! – непреклонен Митя.
— Фиговые оказались фиги! – изрекает Ваня, подбадривающе заглядывая мне в глаза.
— Ох, юмористы! – качает жена головой.
Потом мы встретили поле, где растут арбузы.
— Арбузы! – кричит, Ваня, — Арбузы! Давайте сорвем парочку!
— Правильно, Ванек, — говорит Митя, — давайте сорвем!
— Сорвать – значит украсть, — не очень уверенно продолжаю я.
— Арбузы!!! – не слышат меня дети и бросаются в поле. — Давайте сорвем пару арбузиков!
— Так. Стоп! – не выдерживаю я.
— Правильно, не пускай их, — подтверждает мои полномочия жена.
— Тихо, дети! Как называется поле, где растут арбузы? – задаю я трудный отвлекающий вопрос.
— Я не знаю, — говорит Митя!
— Я тоже не знаю, — соглашается Ваня.
— Мы не знаем, — говорят мои дети.
— Как, не знаете?! – восклицаю я.
— Представляешь! – кричу я жене, — Они не знают, как называется поле, где растут арбузы!
— Папа! А зачем мы вообще должны это знать? – затягивает Митя. — Нет, реально, почему мы все время должны что-то знать!? Почему мы не можем просто пойти и сорвать пару арбузов?
— Потому что ты должен быть образованным человеком! – увещевает его жена. — А образованный человек не стонет, как ты, почему я должен все знать. Он живет с одним желанием: «Хочу знать как можно больше!», «Хочу все знать!» Так даже детский киножурнал когда-то назывался.
— А если я знаю, что знаю мало, я добьюсь того, чтобы знать больше! – цитирует вдруг Ваня Владимира Ильича.
— А вот Сократ говорил… — подхватываю я.
— Папа! Я зна-а-а-ю! Знаю!– отрубает Митя. – Я все знаю! – Видно по всему, что Сократ ему не близок.
— Может быть, и я знал, как оно называется, это поле, но забыл? – заглядывает мне в глаза Ваня.
— Нет! Ну, ты представляешь!? – не унимаюсь я. — Мало того, что они хотят украсть арбузы. Так ведь они даже не знают, как называется поле, где они собираются совершить преступление! Не-зна-ют! Скажи хоть ты им! Скажи!
— Ну, и что! – вдруг меняет позицию жена, — Ну, и что!? А откуда они вообще могут это знать!?
— Как, откуда? Как, откуда?! Да откуда угодно. Да, откуда угодно! Я-то ведь это знаю. Я в детстве Бориса Житкова читал. Там целая глава про это. А что читают они? Что?
— Ну, у тебя голова вообще забита, не пойми чем, — говорит жена. — В ней есть что угодно, кроме даты нашей свадьбы! А я вот, между прочим, тоже читала Бориса Житкова, но даже я не помню, как называется это поле!
— И ты? И ты! – теряю я дар речи.
Потом выскакиваю на дорогу, встаю между детьми и арбузным полем, выставляю правую ногу вперед и, потрясая указательным пальцем перед их носами, кричу:
— Вы воры и неучи! Воры и неучи! – Я просто содрогаюсь и негодую. Содрогаюсь и негодую. И мне совершенно очевидно, что даже окрестные горы негодуют и содрогаются вместе со мной.
— Мало того, что вам наплевать на заповеди! Мало того! Так вы еще и оторвались от корней! Как можно настолько оторваться от корней! Как можно? И это моя семья!? И это самые дорогие мне люди!
— О, поле-поле! – вспоминаю я вдруг классика. — Кто тебя усеял мертвыми костями?
— Арбузами, — пытается подсказать Ваня, — или это в смысле, что косточки от арбузов?
— Нет-нет-нет, так не должно быть! — я мотаю головой, подхожу к детям, обнимаю их за плечи и, указывая на поле, торжественно произношу:
— Дети, запомните! Запомните! Поле, на котором растут арбузы, дыни, тыквы и другие, называется «бахча». Арбузы, растущие на бахче, называются «кавуны». И красть эти «кавуны» нельзя! Нельзя! Запомните это, мои дети!
— Ну да, запомните это дети. Потому что понять это невозможно, — со вздохом вспоминает вдруг жена старую шутку.
В воздухе висит полуминутная пауза. Совершенно очевидно, что семья, которую строили почти четверть века, катится под откос. Жене придется встретить старость в одиночестве, а дети остаются без отца.
photosight.ru. Фото: Михаил
Через полминуты Ваня, который не хочет расти безотцовщиной, примирительно произносит:
— Я, пап, кажется, тоже знал, что это «бахча», но забыл. Мы не будем красть «колуны». Мы просто пойдем и сорвем два арбузика, ладно? Их же много…
— Почему мы вообще всегда должны знать, как и что называется, — срывается Митя, которому все равно скоро предстоит покинуть семейное гнездо. — Реально почему!? Почему нельзя просто пойти и сорвать то, что хочется!?
— Потому что ты должен быть образованным человеком! – восклицает жена, — Таким же как твой папа! – добавляет она, пытаясь спасти семью.
— Но красть плохо! – кричу я. — Красть ужасно! Красть нельзя!
— Да, послушайте вы, наконец, отца! – кричит жена, которой ужасно не хочется стареть в одиночестве. — И какие вам еще арбузики? Не вы сажали – не вам и снимать! В холодильнике вон пол арбуза второй день лежит, киснет! Не едите ничего! Какие арбузики! Или без визы хотите остаться? Отец сказал нельзя – значит нельзя!
Дети замирают в растерянности перед полем, усеянным арбузами. Арбузов много. Очень много. Но что поделаешь, если папаша уперся!
И вдруг. Эти дети. Они замечают два «кавуна», которые перелезли со своими плетями через забор и выросли прямо у дороги.
— Уррра! — кричат мои дети, — Уррра! Эти ничьи! Эти можно рвать! – и они тащат их в багажник машины.
— И все равно это воровство, – не унимаюсь я. — Красть плохо!
— Ну, послушай, — говорит жена, взяв меня за руку, — ведь они же и правда ничьи. Они же по эту сторону забора выросли.
— Да? А когда на даче соседские дети рвут нашу малину, которая свесилась с той стороны забора, тебе это не нравится? — упорствую я.
— Ну, ты тоже сравнил, — опешив, смотрит на меня жена, — То ж ничьи арбузы, а то ж наша малина!
Потом было поле с помидорами.
И поле с разноцветными перцами.
Потом в прибрежном городке была зеленая виноградная шпалера с огромными черными гроздьями.
И финиковая пальма у дороги.
И очень-очень сладкая слива в горной деревушке.
И колючие оранжевые плоды опунции за чьим-то каменным белым забором.
Было еще много-премного оливковых деревьев. Но оливки еще не поспели.
Еще были гранатовые деревья, но их время еще не пришло.
И видимо-невидимо совершенно зеленых еще мандаринов.
Но их мы целомудренно не касались.
Вечером, уложив детей и разобрав сельскохозяйственные трофеи, мы с женой уходим на террасу попить чайку.
photosight.ru. Фото: Maria Ivanova
— И все-таки ты не прав, — говорит жена. — Ты не должен был позволять им обворовывать чужие сады. Так можно и без визы остаться. И фрукты эти куда теперь девать?
— Согласен, — говорю я, — красть плохо! Красть вообще нельзя!
— Ну, вот, — говорит жена, — а ты потакаешь!
Мы сидим на террасе и смотрим на горы, на море и на закат. Жена пробует чай, качает головой и с наслаждением произносит:
— А чай с таким лимоном, который только что сорвали, все-таки удивительно ароматный!
— И не говори, — соглашаюсь я. — Чай с таким лимоном – ароматный удивительно!
Постскриптум
Справедливости ради надо бы рассказать и о наказаниях, последовавших за описанными выше преступлениями.
Колючки от опунций мы вытаскивали друг другу из ладоней еще дня два. Руки распухли и болели.
Лазая за фигами, я порвал в клочья любимые шорты.
Сразу же после бахчи мы зашли в находившийся поблизости монастырь, куда мы собственно и ехали. Неожиданная оса ужалила там Митьку в локоть. За что Ваня получил от него целую уйму причитавшихся ему тычков и подзатыльников.
А от незрелых слив и винограда случилось то, что и должно было случиться. Сами понимаете.
Одни лишь зеленые лимоны остались без наказаний. И продолжают колоть тем самым нашу порядком уснувшую совесть.
За чашечкой ароматного чая.
Теплыми критскими вечерами.
С видом на горы, закат и море.
Словарь Правмира — Десять заповедей