Ездили мы, значит, по Криту на машине. Путешествовали.

Деревеньки. Горы. Деревеньки.

Горы. Деревеньки. Горы.

Заливчики. Бухточки. Горы.

Горы. Горы. Закаты. Море.

И, между прочим, поля и фруктовые сады.

На центральной площади маленькой деревушки вдруг увидели деревья, на которых растут апельсины.

— Апельсины! – кричит Ваня. — Апельсины! Давайте сорвем парочку! — и смотрит на нас.

— Правильно, Ванек, — говорит Митя, — давайте сорвем!

— Сорвать – значит украсть, — говорю я.

— Ну, может, хотя бы один? – просительно заглядывает Ваня в глаза родителям.

Останавливаемся. Пытаемся украсть апельсин. Это непросто. Все апельсины с нижних веток уже украли до нас.

photosight.ru. Фото: Issledovatel

Ваня лезет на плечи Мите и пытается оттуда допрыгнуть до ближайшего апельсина.  Жена при этом громким шепотом кричит:

— Пожалейте чужой труд! Не вы сажали – не вам и снимать! Вот представьте, вы посадили апельсины на даче, а два малолетних дурня решили у вас несколько апельсинов украсть. Вам бы понравилось!?

— Если бы у меня было на даче столько апельсинов, — изрекает Ваня откуда-то сверху, из ветвей, — уж я бы не пожалел двум приезжим симпатичным чувачкам несколько штук!

— Это вы-то симпатичные чувачки? – кричу я куда-то в зелень веток, — Вы воры! Вы берете чужое.

— Дорогая моя, поздравляю тебя! — объявляю я жене, придерживая Митю и следя за тем, чтобы не свалился Ваня. — Поздравляю тебя: наши дети – воры!

— Мы не воры. Нам можно, — уверенно заявляет Ваня сверху, — потому что мы тоже православные.

— Перестаньте немедленно, — продолжает выводить жена, — вас сейчас посадят в каталажку и больше никакую визу не дадут!

Ну а я, естественно,  твержу при этом про заповеди.

— Дети! Не укради! Это заповедь. Красть нельзя! Красть плохо!

При этом мы с женой, не отрываясь, следим за действиями наших неблагочестивых детей, напряженно и методично пытаясь направить их на истинный путь:

— Да не здесь же, не здесь, Ванюша! Ты что, не видишь? Не здесь, а там, – подсказывает жена.

— Митя, подойди поближе, ему же неудобно! – вставляю и я свой голос.

— Вон там, над той веткой! – шепчет жена.

— Да не над этой, а над той! – пытаюсь поправить я.

Апельсин в этот раз украсть не удалось. Он висел слишком высоко.

Зато в следующем саду мы украли два лимона. Там были деревья, на которых росли лимоны. Лимоны висели за забором, до них можно было дотянуться из машины рукой.

— Лимоны! – кричит Ваня. — Лимоны! Давайте сорвем парочку!

— Правильно, Ванек, — говорит Митя, — давайте сорвем!

— Сорвать – значит украсть, — не отступаю я, останавливая возле забора машину.

— Зачем вам лимоны, — твердит жена. – У нас есть дома лимоны. Вот останетесь без визы, будут вам тогда лимоны!

— Так-так, детки, — вторю я, — заповедь «не укради» никто не отменял!

— Что ж ты рвешь-то зеленые! Уж рвал бы те, что пожелтее!

А знали бы вы, как удивительно пахнут в машине зеленые лимоны! Чудесно пахнут! Ну, просто чудесно!

Потом мы увидели деревья, где растут фиги. Фиги – это такой инжир. Еще раньше их называли смоквы.

— Фиги! – кричит Ваня. — Фиги! Давайте сорвем парочку!

— Правильно, Ванек, — говорит Митя, — давайте сорвем!

— Сорвать – значит украсть, — продолжаю упорствовать я.

Дети лезут за фигами.

— Зачем вам фиги! – не унимается жена. — Красть плохо! Не вы сажали – не вам и снимать! Да, и кто их есть будет?

— Красть плохо, — подтверждаю я.

— Главное еще,  родная, — говорю я жене, — главное еще, чтобы они никогда не держали фигу у себя в кармане.

— Папа! Несмешно! – пытается похоронить мой иронический настрой Митя и вынимает из кармана фигу.

— Самое время шутить! — чеканит вслед за ним жена, — Самое время! Вот останетесь без визы, будет вам тогда фига в паспорте! Какие хоть они на вкус?

— Да ничего особенного, — говорю я, откусывая полфиги, — трава-травой. Неспелые еще.

— Фу, гадость, — выплевывает и жена свою половину.

— Главное еще, дорогая – не унимаюсь я, — главное, чтобы они никогда не показывали фигу нам, своим родителям!

— Ну, несмешно же, папа! Несмешно! – непреклонен Митя.

— Фиговые оказались фиги! – изрекает Ваня, подбадривающе заглядывая мне в глаза.

— Ох, юмористы! – качает жена головой.

Потом мы встретили поле, где растут арбузы.

— Арбузы! – кричит, Ваня, — Арбузы! Давайте сорвем парочку!

— Правильно, Ванек, — говорит Митя, — давайте сорвем!

— Сорвать – значит украсть, — не очень уверенно продолжаю я.

— Арбузы!!! – не слышат меня дети и бросаются в поле. — Давайте сорвем пару арбузиков!

— Так. Стоп! – не выдерживаю я.

— Правильно, не пускай их, — подтверждает мои полномочия жена.

— Тихо, дети! Как называется поле, где растут арбузы? – задаю я трудный отвлекающий вопрос.

— Я не знаю, — говорит Митя!

— Я тоже не знаю, — соглашается Ваня.

— Мы не знаем, — говорят мои дети.

— Как, не знаете?! – восклицаю я.

— Представляешь! – кричу я жене, — Они не знают, как называется поле, где растут арбузы!

— Папа! А зачем мы вообще должны это знать? – затягивает Митя. — Нет, реально, почему мы все время должны что-то знать!? Почему мы не можем просто пойти и сорвать пару арбузов?

— Потому что ты должен быть образованным человеком! – увещевает его  жена. — А образованный человек не стонет, как ты, почему я должен все знать. Он живет с одним желанием: «Хочу знать как можно больше!», «Хочу все знать!» Так даже детский киножурнал когда-то назывался.

— А если я знаю, что знаю мало, я добьюсь того, чтобы знать больше! – цитирует вдруг Ваня Владимира Ильича.

— А вот Сократ говорил… — подхватываю я.

— Папа! Я зна-а-а-ю! Знаю!– отрубает Митя. – Я все знаю! – Видно по всему, что Сократ ему не близок.

— Может быть, и я знал, как оно называется, это поле, но забыл? – заглядывает мне в глаза Ваня.

— Нет! Ну, ты представляешь!? – не унимаюсь я. — Мало того, что они хотят украсть арбузы. Так ведь они даже не знают, как называется поле, где они собираются совершить преступление! Не-зна-ют! Скажи хоть ты им! Скажи!

— Ну, и что! – вдруг меняет позицию жена, — Ну, и что!? А откуда они вообще могут это знать!?

— Как, откуда? Как, откуда?! Да откуда угодно. Да, откуда угодно! Я-то ведь это знаю. Я в детстве Бориса Житкова читал. Там целая глава про это. А что читают они? Что?

— Ну, у тебя голова вообще забита, не пойми чем, — говорит жена. — В ней есть что угодно, кроме даты нашей свадьбы! А я вот, между прочим, тоже читала Бориса Житкова, но даже я не помню, как называется это поле!

— И ты? И ты! – теряю я дар речи.

Потом выскакиваю на дорогу, встаю между детьми и арбузным полем, выставляю правую ногу вперед и, потрясая указательным пальцем перед их носами, кричу:

— Вы воры и неучи! Воры и неучи! – Я просто содрогаюсь и негодую. Содрогаюсь и негодую. И мне совершенно очевидно, что даже окрестные горы негодуют и содрогаются вместе со мной.

— Мало того, что вам наплевать на заповеди! Мало того! Так вы еще и оторвались от корней! Как можно настолько оторваться от корней! Как можно? И это моя семья!? И это самые дорогие мне люди!

— О, поле-поле! – вспоминаю я вдруг классика. — Кто тебя усеял мертвыми костями?

— Арбузами, — пытается подсказать Ваня, — или это в смысле, что косточки от арбузов?

— Нет-нет-нет, так не должно быть! — я мотаю головой, подхожу к детям, обнимаю их за плечи и, указывая на поле, торжественно произношу:

— Дети, запомните! Запомните! Поле, на котором растут арбузы, дыни, тыквы и другие, называется «бахча». Арбузы, растущие на бахче, называются «кавуны». И красть эти «кавуны» нельзя! Нельзя! Запомните это, мои дети!

— Ну да, запомните это дети. Потому что понять это невозможно, — со вздохом вспоминает вдруг жена старую шутку.

В воздухе висит полуминутная пауза. Совершенно очевидно, что семья, которую строили почти четверть века, катится под откос. Жене придется встретить старость в одиночестве, а дети остаются без отца.

photosight.ru. Фото: Михаил

Через полминуты Ваня, который не хочет расти безотцовщиной, примирительно произносит:

— Я, пап, кажется, тоже знал, что это «бахча», но забыл. Мы не будем красть «колуны». Мы просто пойдем и сорвем два арбузика, ладно? Их же много…

— Почему мы вообще всегда должны знать, как и что называется, — срывается Митя, которому все равно скоро предстоит покинуть семейное гнездо. — Реально почему!? Почему нельзя просто пойти и сорвать то, что хочется!?

— Потому что ты должен быть образованным человеком! – восклицает жена, — Таким же как твой папа! – добавляет она, пытаясь спасти семью.

— Но красть плохо! – кричу я. — Красть ужасно! Красть нельзя!

— Да, послушайте вы, наконец, отца! – кричит жена, которой ужасно не хочется стареть в одиночестве. — И какие вам еще арбузики? Не вы сажали – не вам и снимать! В холодильнике вон пол арбуза второй день лежит, киснет! Не едите ничего! Какие арбузики! Или без визы хотите остаться? Отец сказал нельзя – значит нельзя!

Дети замирают в растерянности перед полем, усеянным арбузами. Арбузов много. Очень много. Но что поделаешь, если папаша уперся!

И вдруг. Эти дети. Они замечают два «кавуна», которые перелезли со своими плетями через забор и выросли прямо у дороги.

— Уррра! — кричат мои дети, — Уррра! Эти ничьи! Эти можно рвать! – и они тащат их в багажник машины.

— И все равно это воровство, – не унимаюсь я. — Красть плохо!

— Ну, послушай, — говорит жена, взяв меня за руку, — ведь они же и правда ничьи. Они же по эту сторону забора выросли.

— Да? А когда на даче соседские дети рвут нашу малину, которая свесилась с той стороны забора, тебе это не нравится? — упорствую я.

— Ну, ты тоже сравнил, — опешив, смотрит на меня жена, — То ж ничьи арбузы, а то ж наша малина!

Потом было поле с помидорами.

И поле с разноцветными перцами.

Потом в прибрежном городке была зеленая виноградная шпалера с огромными черными гроздьями.

И финиковая пальма у дороги.

И очень-очень сладкая слива в горной деревушке.

И колючие оранжевые плоды опунции за чьим-то каменным белым забором.

Было еще много-премного оливковых деревьев. Но оливки еще не поспели.

Еще были гранатовые деревья, но их время еще не пришло.

И видимо-невидимо совершенно зеленых еще мандаринов.

Но их мы целомудренно не касались.

Вечером, уложив детей и разобрав сельскохозяйственные трофеи, мы с женой уходим на террасу попить чайку.

photosight.ru. Фото: Maria Ivanova

— И все-таки ты не прав, — говорит жена. — Ты не должен был позволять им обворовывать чужие сады. Так можно и без визы остаться. И фрукты эти куда теперь девать?

— Согласен, — говорю я, — красть плохо! Красть вообще нельзя!

— Ну, вот, — говорит жена, — а ты потакаешь!

Мы сидим на террасе и смотрим на горы, на море и на закат. Жена пробует чай, качает головой и с наслаждением произносит:

— А чай с таким лимоном, который только что сорвали, все-таки удивительно ароматный!

— И не говори, — соглашаюсь я. — Чай с таким лимоном – ароматный   удивительно!

Постскриптум

Справедливости ради надо бы рассказать и о наказаниях, последовавших за описанными выше преступлениями.

Колючки от опунций мы вытаскивали друг другу из ладоней еще дня два. Руки распухли и болели.

Лазая за фигами, я порвал в клочья любимые шорты.

Сразу же после бахчи мы зашли в находившийся поблизости монастырь, куда мы собственно и ехали. Неожиданная оса ужалила там Митьку в локоть. За что Ваня получил от него целую уйму причитавшихся ему тычков и подзатыльников.

А от незрелых слив и винограда случилось то, что и должно было случиться. Сами понимаете.

Одни лишь зеленые лимоны остались без наказаний. И продолжают колоть тем самым нашу порядком уснувшую совесть.

За чашечкой ароматного чая.

Теплыми критскими вечерами.

С видом на горы, закат и море.

Словарь Правмира — Десять заповедей

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.