Открытия Иоганна Генриха Песталоцци столь же необходимы современной педагогике, как, скажем, открытия Фрейда – психологии, а Эйнштейна – физике.
Но, увы, подавляющее большинство не то что родителей, а даже педагогов не могут объяснить, в чем суть этих открытий и чем они могут пригодиться нам, сегодняшним.
Обо всём этом я и попытался рассказать в своей книге, знакомя родителей с выводами швейцарского гения, адаптируя их и дополняя.
Андрей Максимов
Что такое любовь к ребенку?
Андрей Максимов. Фото Дмитрия Брикмана
Почему невозможно говорить о природосоответствующем методе Иоганна Генриха Песталоцци, не конкретизировав максимально само понятие «любовь в педагогике»?
Чтобы ответить на этот важный, с моей точки зрения, вопрос, давайте еще раз вспомним суть метода. Тем более что постулат «повторение – мать учения» никто не отменял.
Итак.
Суть метода состоит в том, чтобы понять, что дано человеку Богом (если кому больше нравится – Природой), и развить это.
Очень хорошо!
Как понять? Наблюдая за своим чадом.
Прекрасно!
Как наблюдать? Не формально, не механически, а с любовью.
Только любя свое чадо, больше, нежели мы любим самих себя, – мы сможем не навязать ему свои представления, а разглядеть его собственные желания и устремления.
Без любви теория Песталоцци, попросту говоря, не работает.
Красиво?
Красиво. Но не конкретно.
О какой любви идет речь? О милом сюсюканье? О том, чтобы говорить ребенку хорошие слова и гладить по головке?
Да, всё это тоже важно.
Но речь, понятно, не об этом, но о чувстве серьезном и действенном.
Давайте снова призовем на помощь психофилософию и вспомним, как она понимает, что такое любовь.
Любовь – осознанное чувство невозможности собственного существования без другого человека, без дела, без города и так далее.
И снова сплетаются психофилософия и жизнь великого швейцарца. Да что там сплетаются, когда вся жизнь Песталоцци каким-то удивительным, чтобы не сказать мистическим образом, доказывает это определение.
Ведь если бы не его любовь к педагогике – то есть его понимание того, что без педагогики он не сможет жить – мы бы и не знали этого гения!
Однако когда речь идет о его педагогической теории, подобного определения явно недостаточно.
«Любовь» как понятие в педагогической системе Песталоцци требует более действенного и конкретного понимания.
Любовь к детям для Песталоцци была настолько естественна, что он, видимо, не видел никаких оснований для того, чтобы ее объяснять или доказывать.
Но вот – цитата. Казалось бы, здесь нет прямого определения. Однако когда великий педагог пишет о своих взаимоотношениях с воспитанниками, весь текст превращается в определение «любви».
«Моя рука лежала в их руке, мои глаза смотрели в их глаза. Мои слезы текли вместе с их слезами, и моя улыбка сопровождала их улыбку. Они были вне мира, вне Станца, они были со мной, и я был с ними. Их похлебка была моей похлебкой, их питье было моим питьем. У меня ничего не было, у меня не было ни дома, ни семьи, ни друзей, ни слуг – только они были у меня.
Когда они бывали здоровы, я находился среди них, когда они бывали больны, я тоже находился около них» [1].
Иоганн Генрих Песталоцци
Разве из этих удивительных слов не становится абсолютно ясно, как понимал Песталоцци, что такое «любовь в воспитании»?
Основываясь на взглядах великого швейцарца, я бы определил ее так:
Когда мы говорим о воспитании, то любовь – это, в первую очередь, умение не оценивать ребенка, а быть рядом.
Умение ставить себя на место маленького человека.
И снова спрошу: сможет ли это когда-нибудь сделать школа?
И снова отвечу: маловероятно. И уж, во всяком случае, не завтра.
И снова сделаю вывод: значит, любить ребенка должны родители. Больше некому.
Это очень важно.
Делать нашему чаду замечания, воспитывать, учить жить, поучать, даже пытаться обучать чему-то – может кто угодно: от случайного прохожего на улице до учителей в школе.
Любить ребенка могут только его самые близкие люди: родители, бабушки-дедушки, братья-сестры.
Эту любовь им – нам – передоверить некому.
Эмпатия – это «вчувствование»
По Песталоцци в любви к детям нет никакого романтического флера, нет слащавости. Она сродни эмпатии.
Что такое эмпатия?
Всё та же психофилософия определяет это «таинственное» слово, не имеющее, кстати, к симпатии вовсе никакого отношения, следующим образом:
Эмпатия – от немецкого «еinfuhlung»: «вчувствование» в другого человека, абсолютное слияние с ним, невозможность отстраненной оценки.
Понятие это появилось в конце XIX – начале ХХ века, и Песталоцци, очевидно, знать его не мог.
Но, по сути, он говорит именно об этом: жизнь педагога (родителя) должна сливаться с жизнью ребенка. Они – вместе – должны проживать одну жизнь.
В жизни эмпатия может и мешать: очень часто человек, как бы сливаясь с другим, теряет свою самость, теряет самого себя. Если вы испытываете к человеку эмпатию, то вы не в состоянии объективно его оценивать, не в состоянии, в случае необходимости, наставлять его на тот путь, который вам кажется истинным.
Но в воспитании – по Песталоцци – оценка вторична, а первично понимание, умение поставить себя на место ребенка. И в этом эмпатия может серьезно помочь.
Мы ведь не только не умеем ставить себя на место нашего чада, мы даже не представляем себе, что может быть такая задача…
Самая существенная проблема воспитания сегодня состоит в том, что в общении с детьми мы нарушаем основной принцип человеческого общежития: относись к другому так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе.
Вы никогда не задумывались над тем, что если бы дети относились к нам так, как мы относимся к ним, – мы бы быстро сошли с ума.
Например, если бы они заставляли нас есть не то, что нам хочется, а то, что полезно; если бы они укладывали нас спать в определенное время, не разрешая посмотреть какую-нибудь интересную передачу; если бы они приходили к нашим начальникам, и те говорили про нас всякие обидные слова ровно так, как говорят учителя про наших детей; если бы они запрещали нам одевать на улицу красивую одежду, мотивируя это тем, что она не по погоде; если бы на досуге заставляли нас делать не то, что хочется, а то, что они считают нужным…
И так далее, и далее, и далее – без конца…
А каково было бы жить нам, взрослым, если бы дети ругали нас и делали замечания столь же часто, как мы их ругаем и делаем замечания им?
Попробуйте подсчитать (хотя бы в течение одного дня), сколько раз вы ребенка ругали, а сколько – хвалили?
И если количество критики превысит долю похвалы, значит, ваша система общения с собственным чадом строится не на любви. Значит, вы не хотите ставить себя на его место. В ваших отношениях нет эмпатии.
Повторю еще раз важнейший вывод Иоганна Генриха Песталоцци:
Любовь к детям – конкретна.
Ставьте чаще себя на их место, и постепенно в ваших отношениях родится эмпатия, которая поможет вашим детям стать счастливыми, а вам – испытать счастье от их счастья.
Ругать или любить?
Почему вообще мы часто ругаем своих детей?
Потому что нам так спокойней, и больше ни по чему. Когда мы поругали – то есть сказали, как делать не надо, а как надо – у нас возникает ощущение, что, вроде как, повоспитывали. Всё в порядке.
Увы, любовь, в том понимании, которое имел в виду Песталоцци, часто исчезает из нашей системы воспитания. А без нее – повторим – невозможно наблюдать за своим ребенком так, чтобы понять его подлинные желания.
Нам кажется, что воспитывать детей – в том числе поучать их; критиковать; ругаться на них; наказывать – это естественно.
Песталоцци был убежден, что естественно – любить. Более того, он считал, что та любовь, которая заложена Богом (Природой) в отношениях ребенка и его матери – это основа той любви, которую люди должны испытывать друг к другу.
Вот, что он писал об этом:
«Итак, я спрашиваю себя: как я дохожу до любви к людям, до упования, до благодарности, до послушания им? Как являются во мне чувства, на которых, в сущности, основывается любовь, благодарность и доверие к людям, и способности, посредством которых развивается человеческое послушание? И нахожу, что главным образом они исходят из отношения малого ребенка к его матери». [2] (Выделено мной. – А. М.)
Отношение малыша к матери – это тот идеал любви, к которому надо стремиться. Это как раз то, чему мы можем учиться у детей.
Дети – наши учителя в любви.
Это трудно осознать, понять и принять. Но это так.
Когда мы с вами говорим о том, что с точки зрения психофилософии младенец есть нравственный идеал человека, – очевидно, что любовь его также идеальна.
Что мешает нам учиться этой безусловной и безоглядной любви?
Взрослым надо бы стремиться испытывать ту любовь, какую младенец испытывает к своей матери.
Это что ж получается: ребенок может делать всё что угодно, а нам нельзя его за это ругать? Ну и кто у нас вырастет в результате?
Давайте по порядку.
Мы уже договорились с вами, что необходимо за ребенком наблюдать и анализировать результаты наблюдений.
Если наблюдения показали, что ребенок делает что-то не то, – значит, надо вместе с ним это анализировать.
Не бить по рукам (и не по рукам), не кричать, не нервничать – разговаривать!
Любовь к ребенку подразумевает не критику, ругань и наказание, а объяснение ему того, что вам кажется не верным.
Эта любовь действенна и подчас сурова. Она вся построена на том, что мы видим в маленьком человеке – человека, а не объект для нашего воспитания и тем более не объект для самоутверждения, что в воспитании, увы, тоже бывает.
Право на ошибки
Почему любовь к детям – действенна, в общем, понятно. Но почему – сурова?
В частности, потому что эта любовь подразумевает, например, то, что мы не должны лишать свое любимое чадо права на ошибку.
Ведь, не совершая ошибок, человек не сможет приобрести опыт, не так ли?
Вот что рассказывает Песталоцци о том, как он практически заставлял своего крошечного сына приобретать негативный, но абсолютно необходимый опыт.
На мой взгляд, это совершенно поразительная история! Ведь речь идет не о постороннем человеке, а о родном, обожаемом сыне!
«…Когда я хочу отучить ребенка от неприятной привычки трогать все предметы, я иду следующим путем.
Я ставлю на стол два сосуда: один с холодной водой, другой с кипятком. Я мою руки в сосуде с холодной водой, а другой ставлю так, чтобы ребенок наверняка попытался дотронуться до него и обжег бы руку. (Выделено мной. – А. М.).
«Не надо трогать того, что тебе незнакомо», – это всё, что я говорю, когда смазываю ему ожог маслом.
Несколько дней спустя я снова ставлю на стол горячие яйца. Он снова схватит их и снова обожжется.
В таком случае я говорю: «Я не хочу, чтобы ты каждый раз обжигался. Оставь в покое вещи, с которыми ты не знаком, и спрашивай меня, можно ли тебе трогать то, что стоит на столе» [3].
Великий педагог провоцирует своего собственного ребенка на ошибку, провоцирует его на боль, понимая: только собственный опыт поможет ему в дальнейшем эту боль не повторять.
Не правильные слова взрослых, не их увещевания или запреты, а только собственный опыт позволяет ребенку не повторять своих ошибок.
Если бы обучение Песталоцци собственного сына не было продиктовано любовью, – мы вполне могли бы назвать всё это садизмом, правда?
Но поскольку всё продиктовано любовью, очевидно, что таким, весьма жестким способом, великий швейцарец помогает своему сыну обрести необходимый опыт.
Верить не кому-то, а себе
Мы тратим огромное количество усилий на то, чтобы научить ребенка верить нам. Забывая при этом: гораздо важнее, чтобы он верил себе.
Как воспитать эту веру человека в самого себя?
Важно: помочь ему научиться самому принимать решения, самому преодолевать препятствия.
Подсказывать? Безусловно.
Диктовать? Ни в коем случае.
Это и есть любовь.
Я абсолютно убежден:
на маленького человека всерьез воздействуют только те его поступки, которые являются результатом его собственных решений.
Этот вывод абсолютно следует из теории природосоответствия Песталоцци.
Можно заставить ребенка мыть посуду, и радоваться: какой растет послушный пацан (или девочка).
А можно поговорить с маленьким человеком о том, как устала мама, подтолкнуть его к тому, чтобы он сам понял: надо вымыть посуду. Только в этом случае мы можем надеяться на то, что в нашем отпрыске зарождается привычка – принимать чужую беду как свою собственную.
Вы хотите, чтобы у вас был внутренне сильный ребенок, отвечающий за свои поступки?
Купите ему собаку, котенка или рыбок, чья жизнь будет зависеть от вашего чада. И вместе с ним обеспечивайте жизнь этим существам.
Думаю, что каждый родитель мечтает, чтобы его ребенок относился к миру с любовью, а не с ненавистью.
Прекрасно!
Но ведь эта любовь воспитывается не разговорами, а созданием для ребенка ситуаций, когда он должен выбирать между любовью и ненавистью.
У моих знакомых есть сын.
Однажды мальчишка играл во дворе, знакомые ребята попросили у него мяч поиграть – и не отдали.
Родители долго объясняли своему отпрыску, почему надо пожалеть тех детей, которые растут ворами. Не ненавидеть их, а жалеть.
Мальчик всё выслушал.
А через несколько дней мяч у ребят отнял, пришел к родителям с вопросом: «Правильно ли я поступил?»
И снова была беседа…
Только анализом конкретных жизненных ситуаций, в которые попадает ваш ребенок, можно помочь ему выработать то или иное отношение к миру.
Нравоучения здесь не работают.
Вот Песталоцци описывает эпизод, произошедший в его детском доме:
«Когда несколько жителей Граубюндена, собиравшиеся эмигрировать, беззвучно плача, положили мне в руки несколько талеров для детей, я не дал этим людям уйти, позвал детей и сказал им:
– Дети, эти люди покидают свою родину, может быть, завтра они не будут знать, где самим найти кров и пропитание, и всё же, сами нуждаясь, приносят вам этот дар; идите, поблагодарите их.
Волнение детей вызвало у этих людей громкие рыдания.
Таким образом, прежде чем говорить о какой-либо добродетели, я вызывал в детях живое чувство ее...» [4]. (Выделено мной. – А. М.)
Теоретизировать с детьми о чем бы то ни было – бесполезно, если эта теория не подкреплена их реальным, понятным, житейским опытом.
Увы, родители чаще ощущают себя надсмотрщиками, которые должны следить за своими чадами, нежели людьми, которые постоянно – каждое мгновение жизни – подают детям пример.
Будет ли это пример любви или злого отношения – зависит только и сугубо от родителей.
Наша любовь к детям не только позволяет нам наблюдать за ними и понимать те дары, которыми наградил их Бог (Природа), но и детям дает возможность осознать, что такое подлинная любовь.
Наблюдение за детьми, которое, как на фундаменте, стоит на любви, – позволяет нам помочь своим детям отыскать призвание.
Впрямую о поиске призвания Песталоцци не пишет. Однако его выводы, положенные на реалии сегодняшнего дня, очень помогут нам решить важнейшую проблему, решение которой выпило немало крови и у родителей, и у детей.
Я говорю о поиске призвания.
[1] И. Г. Песталоцци. Избранные педагогические сочинения. Под редакцией В. А. Роттенберг, В. М. Кларина. Том второй. – М.: «Педагогика», 1981. Стр. 54.
[2] И. Г. Песталоцци. Книга для матерей. – М.: Издательский дом «Карапуз», 2009. Стр. 69.
[3] Там же. Стр. 234.
[4] И. Г. Песталоцци. Избранные педагогические сочинения. Под редакцией В. А. Роттенберг, В. М. Кларина. Том второй. – М.: «Педагогика», 1981. Стр. 60.