Шесть лет назад был подписан Акт о каноническом общении Русской Православной Церкви Заграницей с Русской Православной Церковью Московского Патриархата. О диалоге, который предшествовал воссоединению Церквей, рассказывает заместитель председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата протоиерей Николай Балашов.
Запись сделана для фильма студии «Неофит» «Единство верных» и любезно предоставлена Правмиру.
Протоиерей Николай Балашов
— Отец Николай, расскажите, как шел переговорный процесс, как работали комиссии по подготовке к восстановлению единства Русской Церкви?
Председателем комиссии Русской Зарубежной Церкви по переговорам с Московским Патриархатом был архиепископ Берлинский, Германский и Великобританский Марк, поэтому продвижение процесса воссоединения с зарубежной стороны в значительной степени определялся его подходом.
Со стороны Московского Патриархата председателем комиссии по диалогу с Русской Зарубежной Церковью был архиепископ Корсунский Иннокентий, ныне архиепископ Виленский и Литовский. А секретарями были протоиерей Александр Лебедев, настоятель Преображенского собора в Лос-Анджелесе, с зарубежной стороны и я — со стороны Московского Патриархата.
Работа комиссий была интересной, иногда очень трудной. Были моменты, когда нашим зарубежным собратьям казалось, что даже продолжение дальнейшей работы едва ли возможно и стоит под большим вопросом. Мне кажется, в такие минуты тихая молитвенная сосредоточенность владыки Иннокентия, его крайняя немногословность и погруженность во внутреннюю молитву спасали положение.
Иной раз, собравшись на следующий день, мы уже намного легче находили взаимопонимание и вырабатывали те формулировки, которые могли стать реальной основой для единства.
Были в заседании наших комиссий бесконечно трогательные моменты. Чаще всего они следовали как раз после переживания, как казалось, непреодолимых трудностей в поиске решения не то чтобы компромиссного (мне не нравится это слово), а такого, которое могло бы адекватно выражать убеждения и мировосприятие и представителей Церкви в Отечестве, и Церкви Зарубежья.
Фото протоиерея Петра Перекрестова
Заседания проходили попеременно то в России, то где-нибудь за границей: во Франции — в окрестностях Парижа, в Германии — в Мюнхене и в Кёльне, в штате Нью-Йорк — в Наяке — и сопровождались совместной молитвой.
Мы приобретали опыт, в том числе и человеческого общения. Первоначальный холодок отчуждения, который ощущался, особенно когда речь шла о подготовке первого приезда сюда делегации Русской Зарубежной Церкви, постепенно сменялся совсем другими взаимоотношениями. К концу совместной работы нам с обеих сторон было странно, что мы до сих пор все еще не можем служить литургию вместе.
За это время были пережиты действительно волнующие моменты. Я помню момент закладки храма Новомучеников Российских на Бутовском полигоне во время первого визита в Россию большой делегации Русской Зарубежной Церкви, которую возглавил весной 2004 года митрополит Лавр.
Это событие возникло в программе пребывания делегации в последний момент. Представители Зарубежной Церкви напомнили нам, что митрополит Лавр уже не очень молодой человек, и перелет из Соединенных Штатов в Россию – видимо, трудное для него дело. Просили в первый день (это была суббота) его пребывания в России ничем его не занимать.
А покойный Святейший Патриарх Алексий II, который собирался в этот день служить литургию на Бутовском полигоне, сказал, что надо все-таки предложить, не захочет ли митрополит Лавр поехать в Бутово.
Мы отвечали: «Ваше Святейшество, нас просили не утомлять его после перелета, ему необходимо хотя бы полдня отдохнуть». Святейший сказал: «Да, но вы все-таки скажите, мне кажется, ему это будет интересно». И точно — и митрополит Лавр, и вместе с ним вся зарубежная делегация поехали в Бутово.
Бутово, 2004 г. Фотография прот. Петра Перекрестова
Конечно, они были очень тронуты. Во-первых, это место, освященное кровью стольких мучеников, во-вторых, такое множество людей, которые собрались на эту молитву при довольно неблагоприятных тогда погодных условиях. В-третьих, совершенно неожиданно Патриарх Алексий пригласил митрополита Лавра присоединиться к нему и принять участие в освящении закладного камня нового храма.
Если бы мы заранее прорабатывали протокол этого события, его бы точно не было, потому что Русская Зарубежная Церковь тогда воздерживались от прямых проявлений молитвенного общения с нами. Согласовать это секретарям точно бы не удалось. Это был харизматический шаг Патриарха, на который с полной готовностью ответил митрополит Лавр. Очень хорошо запомнил этот день!
Помню пребывание делегации Русской Зарубежной Церкви на патриаршей службе в день Вознесения Господня в храме Большого Вознесения у Никитских ворот, где, кстати, когда-то в день этого праздника совершал литургию Святейший Патриарх Тихон.
За трапезой после этого богослужения, которое было последним в череде служб, имевших место во время визита зарубежной делегации, встал протоиерей Александр Лебедев и сказал: «Ваше Святейшество, после всего, что я здесь видел и слышал, я хочу принести свое покаяние. Я много говорил и много писал даже о Русской Церкви в России. Я теперь вижу, что в этом была неправда. Я прошу вас, чтобы вы меня простили».
И после этого момента всегда было особенно легко работать вместе с этим человеком, который оказался способен на такой искренний и трудный поступок — ведь его слова прозвучали публично, в присутствии большого количества людей.
Работа секретарей всегда связана с какими-то особенными нагрузками. В то время, когда преосвященные архипастыри уже отправились ужинать или на ночной отдых, секретари обычно трудятся над финальным согласованием формулировок документов. Пытаются составить взаимоприемлемый для обеих сторон протокол и так далее.
У нас было очень много часов такого сердечного общения, в котором мы легко находили общий язык, как будто бы и не было этих долгих десятилетий разделения и порой очень резкой полемики. Это было чудо Божие, вся вражда вдруг растаяла, как только настал момент воли Божьей.
Он настал в 2003 году, когда зарубежные владыки к нам приехали еще с очень большой внутренней осторожностью и некоторой отстраненностью. Вот тут они что-то пережили, из-за чего радикально изменилось их отношение к опыту жизни Церкви в России за эти прошедшие десятилетия. И что-то, конечно, менялось в нас.
Нашим зарубежным собратьям картина положения Церкви в России и Церкви за границей иногда представлялась так: да, была порабощенная Церковь в советской стране, ее пастырям и архиереям можно, конечно, что-то и простить, потому что они находились в очень тяжелых условиях, но они пошли на множественные компромиссы и от чистоты отступили.
А была свободная часть Русской Церкви. Да, она, может быть, таких тяжелых лишений не пережила, но зато в неприкосновенности сохранила чистоту Православия.
Мы же пытались донести другое видение. Была Церковь в России, была Церковь за железным занавесом, и ни здесь, ни там Православная Церковь не жила в условиях полной свободы. Ни здесь, ни там она не жила, во всяком случае, в условиях православной государственности, которая столь мила сердцу представителей Русской Зарубежной Церкви.
Представители Церкви и здесь, и там испытывали давление, находясь на противоборствующих сторонах холодной войны. И эта политическая проблема, это политическое противостояние накладывало свой отпечаток на церковную жизнь и в России, и в зарубежье.
Фото Владимира Ходакова
Постепенно, конечно, эта точка зрения в какой-то степени становилась общей, но мы с самого начала договорились, что единство взглядов на историю, тем более политических взглядов никоим образом не является условием нашего воссоединения.
Я думаю, что было довольно важно для наших братьев познакомиться и с реалиями церковно-государственных отношений в России. Они согласились, что теоретическое описание церковно-государственных отношений в основах социальной концепции Русской Православной Церкви удовлетворяет их самым строгим критериям.
Вы знаете, ведь в Положении о Русской Православной Церкви за границей в самом начале, в первой статье говорилось, что «Русская Православная Церковь заграницей есть неразрывная часть поместной Российской Православной Церкви, временно самоуправляющаяся на соборных началах до упразднения в России безбожной власти».
Время, когда на основании этих слов пришла пора отказаться от обособленного положения Зарубежной Церкви, по-разному осознавали разные ее представители. Те, кто бывали здесь часто, давно прониклись убеждением, что, во всяком случае, власть в России уже не является безбожной в большей мере, чем в США и в ряде других государств, где Русская Православная Церковь за границей осуществляет свое служение.
Но те, кто в России не был никогда, те, кто руководствовался восприятием Совдепии как ни в коей степени не наследницы исторической России, во многом продолжали руководствоваться такими взглядами. Это особенно было характерно для наиболее удаленных от России частей света. В Южной Америке, в Австралии было много тех, кто вообще не принимал этот процесс воссоединения.
Один из моих собратьев, очень умный и тонко чувствующий священник Зарубежной Церкви однажды в годы, когда шли переговоры, сказал мне: «Вы знаете, мы теперь являемся жертвами нашей собственной пропаганды. Мы давно переосмыслили свое отношение к тому, что происходит в Церкви в России, но теперь наши прихожане нам говорят: «Батюшка, когда вы говорили нам правду? Тогда или сейчас?»
Чувство пастырской ответственности, которое, конечно же, должно быть прежде всего свойственно иерархам Церкви, заставляло их идти к объединению очень неспешными шагами. Мы в России относились к этому тоже с полным пониманием.
Конечно, 17 мая 2007 года остается днем, который забыть невозможно. В заполненном храме Христа Спасителя просто слезы рекой лились, потому что люди переживали огромное счастье. Все, что нас разделяло, наконец, позади.
Множество людей, которые приехали из самых разных уголков Русского Зарубежья, да и наши соотечественники – самые обычные московские прихожане – все стояли и плакали от счастья, потому что было понятно, что в жизни Церкви происходит очень большое и очень светлое событие.
Прошло пять лет. Были в прошлом годы, когда, казалось, невозможно было представить, что мы до конца помиримся с Русской Зарубежной Церковью — таким высоким был градус полемики, взаимных обвинений, непримиримости.
Сейчас трудно поверить, что еще пять лет назад мы не служили литургию вместе, мы не были вполне единой Церковью. И это огромное приобретение. Заключительный акт процесса церковного возрождения, духовного воссоединения, примирения нашего народа имел огромное значение.
Подписание Акта о каноническом общении в единой Поместной Русской Православной Церкви. Источник: patriarchia.ru
Теперь, конечно, встали совсем другие проблемы. Мы решаем технические вопросы нашего взаимодействия: как Русской Зарубежной Церкви строить взаимоотношения с различными органами церковной власти и управления в России, с кем надо согласовывать то или это, к кому лучше обращаться за содействием в решении того или иного вопроса.
Этот уровень проблематики совершенно не сопоставим с тем, что было тогда. Сколько за эти годы прошло совместных паломничеств и богослужений, конференций духовенства, молодежных инициатив – невозможно перечислить! Теперь это неотъемлемая составная часть нашей жизни.
Произошедшие изменения в восприятии России за рубежом – отдельная страница, о ней лучше расскажут наши зарубежные братья. Но для нас это было очень трогательно.
В советские годы, несмотря на то, что взгляды на восприятие нашей действительности у нас не совпадали, мы, конечно, были благодарны Русской Зарубежной Церкви за книги, которые они издавали, за то, что они искали возможности переправить их в Россию, за сохранение нашей русской церковной традиции в тех условиях жизни, в которых они оказались, за достоинство, с которым они пронесли крест изгнания…
Это все вернулось к нам. Многие направления движения поменялись местами. Если раньше из Джорданвилля книги разными путями тайком пересылали в СССР, то теперь решаются другие вопросы: как доставить из России тонны православной литературы в США, как сделать это подешевле. Совсем другой уровень. Но самое главное, что произошло за эти годы, – мы впитали тот опыт, который несла русская эмиграция.
Мы чему-то научились в ходе и этого диалога, и продолжающегося общения с нашими братьями. Они вносят очень существенный вклад в нашу общую церковную жизнь. В нашем Архиерейском Соборе, в нашем Поместном Соборе, в Межсоборном присутствии Русской Православной Церкви, в различных коллегиальных органах Русской Церкви – практически во всех церковных структурах представлены архиереи, клирики, миряне Русского Зарубежья. Мы думаем, что нашим братьям, в рассеянии сущим, тесная связь с Церковью в Отечестве тоже очень важна.
Много было тревожных ожиданий. Как воспримут поминовение Патриарха Московского и всея Руси? Литургическая жизнь ведь очень консервативна. Люди привыкают к тому, на чем они выросли. Некоторые говорили: «Умом я понимаю, но как-то по-другому будут звучать слова, которые мы привыкли слышать на протяжении многих десятилетий. Для нас все начиналось с молитвы о первоиерархе Русской Зарубежной Церкви».
Оказалось, что все эти опасения были совершенно преувеличены. Быстро все встало на свои места, и теперь все труднее представить, как мы могли так долго не быть вместе.
Читайте также:
Протоиерей Петр Перекрестов: Произошло Таинство восстановления единства
Дмитрий Менделеев о фильме Единство верных