Вместо эпиграфа
Когда я сказала одному другу,
что, посидев и подумав,
буду об этом писать, он спросил:
— А разве Вы об этом не писали?
И я ответила:
-А разве что-нибудь изменилось?
И он сказал:
— А Вы думаете, что на этот раз что-то изменится?
И я ответила:
— Нет, не думаю. Но пока оно не изменится,
я буду об этом писать.
И что интересно: не я одна об этом думаю, и не только сейчас. Уж больше 20 лет назад мы печально обсуждали эту тему с С. С. Аверинцевым. О непаритетности, мягко говоря, отношений между социальными стратами. И пришли к выводу, что при этом работает явление, которое мягче чем хамско-холуйским синдромом назвать затруднительно.
Марина Журинская. Фото Юлии Маковейчук
На практике этот синдром проявляется в том, что всякий человек, строя карьеру (идя к успеху, как это называется), считает необходимой самую подлую лесть по отношению к вышестоящим и отводит душу в неприкрытом хамстве по отношению к нижестоящим. Такое ощущение, что поднимаясь в пресловутом социальном лифте, он черпает инерцию движения, отпихивая ногами всех, кто хочет войти. И уже из чистого удовольствия грязной души оскорбляет тех, кто, по его мнению, ниже.
Казалось бы, простая осторожность должна бы заставлять сначала выяснить, кто перед тобой, а потом уже хамить. Но нет; не такова бесовщина, чтобы допускать хоть какие-то проявления разума. И тут еще такая вещь. Хамят люди ограниченные, но с большим самомнением, уверенные в том, что все, что нужно знать, они знают, а больше ничего и не надо. В частности, они знают, как должен выглядеть успешный человек и его «баба». Вот и делают свои ложные умозаключения. Кстати, провал не помогает им одуматься.
В студенческие годы большая компания моих друзей съезжалась на каникулы в Палангу. Жили кто где устроился, ели кто где хотел, на море ходили более-менее дружно. И еще общим делом было кино. На вечерние сеансы билеты продавались днем и с очередью, поэтому на это пропащее занятие выделялся один дежурный. Однажды это удовольствие выпало мне.
Чтоб не терять времени, я в очереди вязала (о, эта литовская деревенская шерсть!). И вот подкатывается ко мне тетка и говорит: «Уж эти мне литовки, такие прилежные! А ну-ка, ну-ка, что это ты вяжешь?». Я вежливо спрашиваю: «А почему это Вы говорите мне «ты»? А она просто не слышит и, тем более, не понимает, и уже начинает потихонечку тянуть вязание у меня из рук, приговаривая: «Ну, что ты так смотришь, я же тебя не укушу!»
Я еще пару раз повторила свою волшебную фразу, отстояла свое имущество, купила билеты и ушла себе с миром. Видимо, до тетки что-то дошло, потому что она довольно долго семенила за мной по улице, приговаривая: «Ой, простите, я думала, что Вы литовка!». Это, кстати, и к вопросу о неблагодарной за все наши благодеяния Прибалтике.
А дальше замечательно: хам — он хам и есть, чего с него взять. Не давать ему ходу — и все дела. Но он еще и холуй, и в этом качестве вполне себе успешно продвигается вверх. И чем выше продвигается, тем больше людей становятся жертвами его хамства. И тем горше им жить. И тем чаще в них растет и крепнет желание подольститься к вышестоящему хаму, чтобы приподняться и в свою очередь получить возможность хамить тем, кто остался внизу.
Классический пример — дедовщина: из первогодков всеми силами делают холуев, чтобы затем они отыгрались уже в роли вышестоящих хамов.
Не так фатально, но тревожно всеобщее тыканье. В моей же школе было правило: с седьмого класса всем ученикам говорили «вы», даже совершеннейшей шпане. Нельзя сказать, что шпана просветлялась и осознавала, но какие-то рамки это создавало.
Затем началось: уже после моего выпуска школьное тыканье распространилось, как эпидемия. Затем стали тыкать студентам. Потом — аспирантам. Потом — докторантам, хотя и не во всех областях науки. Вроде бы пока Президиум РАН воздерживается от тыканья простым академикам, но лиха беда начало.
Это в науке. Что тогда говорить о министерствах и ведомствах…
А в церкви… Я как-то посетовала одному замечательному епископу на тыканье священников. Он разумно ответил, что есть люди, которые на «вы» не понимают. Так-то оно так, но приучить можно. А вот меня на «ты» переучить трудно, этого уже я не понимаю.
И к вопросу о паритетности: ежели я какому иерею, пусть в три раза моложе меня, «ты» скажу — что будет? А ничего хорошего — для меня. То-то и оно-то. А в таком случае это уже не братская сердечность, а нечто иное.
Так все и идет: батюшки тыкают, активистки руки распускают. И не надо мне говорить о белых платочках, спасших Церковь, потому что наряду с платочками ее спасали и беретики, и шапочки … и даже шляпки!
Фото: Gubenko.A, photosight.ru
А нынешние платочки — это комсомолки и чиновницы эпохи застоя, которым объяснили, что в церкви нужны сотрудники, но не объяснили, чем именно люди Церкви должны отличаться от других. Они никогда не слышали и не читали: «По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13:35). А их мы узнаем по сатиновым халатам, неприветливым лицам и ворчанию…
И вот право же, очень хочется воззвать на тему: Церковь призвана целить благодатным воздействием язвы общества. А вот как-то не взывается… И кто там может сказать, чего это наследие? Советской власти? Крепостного права? Все может быть, но, наверное, все-таки первородного греха.
Обидно только, что общество, позиционируемое православным, живет по убогим языческим принципам: «падающего толкни», «горе побежденному», выливающимся в совсем уж криминальное «умри ты сегодня, а я завтра», и нет такой мерзости, на которую бы не пошли холуйствующие ради своего продвижения, и такой унижающей грубости, на которую не были бы способны хамствующие.
Читайте также:
Ведение — вежество — вежливость