«Мама, Бог есть»
У ребенка был ряд серьезных сердечных патологий, и по прогнозам он должен был умереть сразу по достижении переходного возраста. Родители активно занимались лечением мальчика: ездили с ним в Америку, где консультировались с лучшими врачами в лучших клиниках — но все напрасно: состояние больного только ухудшалось. А надо сказать, что это был удивительно умный и развитой ребенок. Он учился лучше всех в классе, был гордостью школы, но при этом обладал редким смирением и скромностью, что еще больше располагало к нему окружающих. Его сочинения, его стихи говорили об уникальном таланте — таланте ребенка, который вот-вот должен покинуть этот мир.
Мальчику шел уже двенадцатый год, и, обладая недюжинным интеллектом, он, разумеется, понимал, что скоро умрет. Однажды он сам заговорил об этом с родителями, которые, к слову, и слышать ничего не хотели о христианской вере. Бедные отец и мать принялись утешать своего мальчика. Используя ложные, шаткие аргументы, они пытались убедить его не думать о смерти, не преувеличивать опасность заболевания и надеяться на выздоровление.
По сути, оба родителя просто отказывались верить фактам. А ребенок начал уверенно говорить им о загробной жизни, о Боге, о суетности земного мира, о том, что к смерти нужно относиться иначе — как к переходу в жизнь бесконечную.
Его слова родителям пришлись не по нраву — особенно отцу.
— Если Бог есть, — сказал он, — то пусть Он немедленно тебя вылечит.
— Если бы Бог был таким, как ты Его себе представляешь, — ответил сын, — я бы вообще не заболел.
Мать слушала их разговор и дипломатично молчала, не желая перечить больному сыну.
Состояние мальчика ухудшалось. Родители, не выдержав испытания, расстались: отец ушел из семьи. Мать и сын остались вдвоем. Ребенок постоянно говорил о загробном мире, о жизни вечной, о Боге — атеистка-мать плакала, но, не желая огорчать своего мальчика, молча слушала. Развивалась легочная гипертензия. Ребенку все труднее было дышать. Целыми днями он был на руках у матери.
— Господи, — вздохнул как-то от всего сердца мальчик, — не могу больше!
— Какой еще Господь! — с возмущением воскликнула мать. — Его нет!
— Он есть, мамочка, — прошептал ребенок и умер.
Мать осталась одна. Но ее сын принес ей дыхание веры. И, сама того не замечая, она постепенно стала направляться туда, куда ушел мальчик. Время от времени ей стали являться признаки того состояния — блаженного и святого, — в котором теперь пребывал ее сын. Но это уже другая история.
15 хризантем
Не могу не поделиться и двумя историями, которые произошли на моих глазах во время четырехлетнего служения в детской больнице Бостона. Это был потрясающий опыт. И потрясающим он был не потому, что эта больница оснащена великолепными, самыми современными технологиями; и не потому, что там трудятся гениальные, искуснейшие врачи; не потому, что отделения этой больницы работают в удивительном взаимном сотрудничестве и весь персонал — от административных работников до санитаров — состоит из высококвалифицированных специалистов. Нет, больше всего меня поразило не это.
В этой больнице я познакомился с нашей соотечественницей, госпожой Василией, благодаря которой греческие дети начинали получать своевременное лечение. Эта женщина открыла мне глаза на многое. Благодаря ей я прикоснулся к иной логике, прекрасной и убедительной, способной расширить горизонты нашего сознания, наполняя сердце надеждой и истинной верой. Эта женщина каждый день сражалась за жизнь вверенных ей детей. Она могла и умела разговаривать с ними как здесь, на земле, так и во время их ухода в мир иной. Ежедневная борьба за земную жизнь никак не противоречила ее твердой вере, которая давала ей возможность заботиться о переходе этих детей в жизнь вечную.
Госпожа Василия никогда не давала никаких советов и рекомендаций. Она проживала все страдания вместе с маленькими пациентами, сочетая искреннее сопереживание с живой, крепкой надеждой. Постоянные слезы в ее глазах непостижимым образом уживались с очевидной, неприкрытой радостью; молчание — с нужными словами; а любовь к этой жизни — с твердой верой в жизнь вечную.
За четыре года нашего сотрудничества госпожа Василия приняла сотни детей из Греции с самыми серьезными заболеваниями. Сердечно-сосудистые патологии, редкие и трудно прогнозируемые формы рака, болезни, которые невозможно диагностировать — все это заставляет бедных детей совершать вместе с родителями долгий путь в клинику, пока есть надежда и силы. И эта женщина, обладающая удивительной памятью, помнила как недавних, так и давних пациентов, не забывая ни одного из тысячи имен. В ее объятиях хватало места всем — и сотням детей, и их родителям, со всеми радостями, скорбями, удивительными случаями исцеления или, наоборот, неожиданной кончины.
Помню маленькую Михаэлу. Эта девочка к своим трем годам перенесла пять серьезных операций на сердце. За ее жизнь боролось все отделение. Десятки аппаратов искусственного дыхания, несколько безуспешных попыток интубации — но несмотря на все усилия кардиохирургов, анестезиологов, терапевтов, медсестер, несмотря на готовность родителей пожертвовать чем угодно, болезнь не оставляла малышке шансов. Ни новейшие технологии, ни скоординированные действия высококвалифицированных специалистов, ни горячая родительская любовь и пламенные молитвы — ничто не могло заставить ее легкие функционировать самостоятельно. Организм малышки героически боролся с болезнью, и все отделение наблюдало за этой неравной борьбой, затаив дыхание.
Ранним утром 12 декабря 1987 года я пришел в отделение к Михаэле. Она спала на руках у госпожи Василии — маленькое тельце, обвитое проводами, окруженное осциллографами, среди которых я заметил пару кукол. Вскоре Михаэла вернулась в свою кровать. Госпожа Василия вышла из реанимационной палаты.
— Думаю, сегодня Михаэла покинет нас, — сказала она. — Так странно! У меня дома растет хризантема, и очень часто, когда какой-нибудь ребенок уходит на небо, она зацветает. Я специально поставила горшок рядом с иконами, чтобы не забывать детей, ушедших на небо. И вот сейчас на ней расцвело четырнадцать бутонов — как раз по количеству умерших детей! Мне кажется, они ждут Михаэлу.
Госпожа Василия замолчала.
— Почему ты плачешь? — спросил я. — Ведь ты веришь, что дети не умирают.
— Я плачу не о Михаэле. Я плачу о нашем мире, который оскудевает без улыбок, засыхает без невинности, беднеет без нежности. Плачу о родителях, чья жизнь теряет смысл от нестерпимой боли и которых невозможно утешить словами. Но я радуюсь, когда вспоминаю, что престол Господа окружен такими ангельскими душами! И самые горячие молитвы идут из моего сердца не к прославленным святым, а к моим четырнадцати хризантемам, четырнадцати ангелам, моему духовному цветнику.
Какое-то время мы сидели вдвоем. Вскоре подошли родители Михаэлы. Госпожа Василия отозвала мать в сторону.
— Думаю, Михаэла уходит от нас. Пойдем к ней, ты возьмешь ее на руки.
— Мне страшно, — ответила мать.
— Не бойся. Пусть лучше ее душа покинет тело на твоих руках, чем в больничной кровати. Так лучше и для нее, и для тебя. Ты будешь вспоминать об этом всю оставшуюся жизнь, и вы всегда сможете быть вместе.
Потом она обернулась ко мне и прошептала:
— Это так странно! Дети — даже те, кто в коме, — обычно уходят в присутствии или матери, или медсестры. Почти все.
В это мгновение у малышки начало останавливаться сердце, и спустя двадцать минут ее не стало. Пятнадцатая хризантема раскрыла свой бутон.
«Нет больше власти у смерти»
Эти случаи абсолютно реальны и отражают непреложную истину, проливая свет не только на прошлое, но и на настоящее, для большинства из нас, к сожалению, непостижимое. В горе бессильны здравые доводы, красивые иллюзии, психологические приемы — даже человеческая любовь. Всего этого недостаточно — хотя речь идет о правильных и искренних действиях. Настоящее утешение могут нам послать лишь наши ушедшие дети — но только в том случае, если представлять их себе не такими, какими они были здесь, на земле, а попробовать увидеть их в нынешнем состоянии.
Три великие истины могут озарить светом нашу скорбящую душу. Во-первых, наши дети, так рано покинувшие нас, — живы. Они не растворены в небытии, не потеряны; они существуют. Во-вторых, Бог — это не некое абстрактное понятие или непонятная, таинственная сила. Бог — не концепция, не продукт изобретательной человеческой мысли, Он — живое Существо, Свет Истины. И наши дети теперь смотрят Ему в Лицо — а не представляют себе Его облик перед иконами. В-третьих, несмотря на то, что нам, по грубости нашей земной природы, трудно увидеть своих детей в новом облике, нас они видят и непременно дадут знак, чтобы и мы прикоснулись к жизни вечной.
Так что ответа на вопрос: «Где сейчас мой ребенок?» — вероятно, и не должно быть. Вообще вопрос «где?» в данной ситуации значения не имеет — никакого абсолютно. Важно другое: почувствовать, ощутить своего ребенка и, сообщаясь с ним, готовиться к радостной встрече, которая будет уже навсегда.
В последнее время верить становится все труднее. Наша вера хрупка, ее легко разрушить в споре умелой аргументацией, и, возможно, поэтому смерть близкого человека сегодня переживается мучительнее, чем сто лет тому назад, а жизнь кажется такой непостоянной и обманчивой.
Действительно, если рассматривать смерть как окончание жизни, можно сойти с ума. А если при этом она воспринимается еще и как вечная разлука, то нет ничего мучительнее. Но насколько легче переносить смерть близкого человека, если скорбь соединена с верой в жизнь вечную!
И если нам, по нашей земной немощи, не под силу передать ушедшему ребенку свои мысли и чувства, то благодаря вере в жизнь вечную мы по крайней мере получаем возможность услышать его голос, обращенный к нам. Тогда смерть будет не туманной разлукой, а светлым успением, преображающим наших биологических детей в духовных наставников, и душа осветится радостью общения с ушедшим любимым человеком.