Она легкая, как пух, и тонкая, как тростинка. Когда в отделении лейкозов Гематологического научного центра Маша встает на весы, сестры покатываются со смеху. Потому что стрелка весов отклоняется в пределах погрешности. Взвешивать Машу – все равно, что взвешивать воздух. А Машин отец, довольно грузный мужчина в медицинской маске, сидит поодаль на диванчике и смотрит на эти весы так, как будто на них взвешивается сокровище – золотой песок или алмазная пыль.
У них была хорошая семья, что называется. Жили в тихом Брянске. Мама занималась бумагооборотом в каком-то из подразделений министерства обороны. Папа, хоть и юрист по образованию, занимался какими-то системами отопления или водоснабжения, Маша не знает точно. Маша оканчивала экономический факультет с красным дипломом. Встречались по вечерам, за ужином.
— Как дела?
— Хорошо.
А все и действительно было хорошо, как бывает у людей, у которых присутствие друг друга вошло в привычку. Новое интересное и яркое происходило у Маши в социальных сетях, последний всплеск детской отчаянной любви к родителям должен был произойти не раньше, чем те станут умирать. И так было до того дня, пока у Маши вдруг заболел бок. Потом другой бок. Потом сдали анализ крови, а там – лейкоз. И вдруг Маша из взрослой уже дочери, которая хорошо учится и не создает родителям никаких проблем, превратилась опять в ребенка, да такого ребенка, которого они вот-вот потеряют. Доктор в Брянске так и сказал, что надо везти Машу как минимум в Москву, потому что с филадельфийской хромосомой не шутят, и нет в Брянске способа трансплантировать костный мозг.
Они устроили семейный совет. Порешили, что мама зарабатывает больше, так, стало быть, пусть и работает, потому что денег понадобится много. А папа на работе отпросился за свой счет. И пока привез Машу в Москву, у девочки начались геморрагические осложнения на химиотерапию. То есть иными словами – гематома в голове, такая, что пришлось делать трепанацию черепа и ставить дренаж. Маша помнит эти осложнения как неотвязную головную боль, такую сильную, что нельзя ни пошевелиться, ни встать, ни открыть глаза. А папа помнит, как склонялся над ней и звал оттуда из обморока. Он помнит, что жутко было смотреть на лысую дочкину голову, дренажный мешок на голове и на то, как она поминутно теряла сознание.
А Маша помнит, как папа кормил ее из ложечки. Как ребенка. И одевал как ребенка, неуклюжими пальцами застегивая пуговицы на пижаме. А потом, когда отступила немножко головная боль, смотрел с нею кино целыми вечерами, как родители смотрят кино только с маленькими детьми – обнявшись, прижавшись своей головой к той стороне ее черепа с которой не было дренажного мешка. И потом она рассказывала ему про социальную сеть ВКонтакте, про молодого человека, в которого немножко влюблена. А он тоже что-то ей рассказывал. Целыми вечерами, когда надо было спать, но не спалось. Как только маленьким детям папы рассказывают сказки.
И вот теперь она взвесится, а через два часа у них поезд в Брянск. Потому что врачи отпустили ненадолго, пока ремиссия, ждать донора и требовать у регионального минздрава лекарства. И папа повезет ее, как маленькую, как будто она сама не умеет ездить на поезде. И они будут сидеть, обнявшись, на полке и смотреть в окно. А Маша будет думать, что ничего этого, никакой по-детски обострившейся любви к отцу не было бы, если бы не лейкоз.
А отец будет думать, что, прогуляв полгода за свой счет на работе, должен все равно где-то добыть полтора миллиона. Потому что с филадельфийской хромосомой не шутят, и лейкозы, осложненные ею, не проходят без трансплантации костного мозга.
