Архимандрит Савва (Мажуко)
Знатоки утверждают, что первые три дня после смерти можно будет путешествовать — лети, куда душе угодно! Мечтали вы, скажем, побывать в Париже, но не довелось, можете смело планировать на смерть, чтобы не отвлекаться от прижизненных забот.
Хотя покойный Платон не был столь оптимистичен. Он полагал, что чем сильнее душа привязывается к телу, тем больше она прибавляет в весе, тяжелеет, становится неповоротливой, и тут уже не до душевных полетов. От общения с плотью дух оплотняется, дебелеет и, выбравшись со смертью из тела, не то что летает, но двигается с трудом, и вынужден бродить угрюмо среди могил и надгробий (Федон 81d-e).
Что кладбища полны привидений, известно даже ребенку, но бояться их не стоит: эти призраки вас не догонят, у них самих одышка.
Проблема ожирения у привидений до сих пор не решена.
Поневоле задумаешься: каким призраком стану я? Оказывается, даже в очень стройном теле может обитать дух с целлюлитом, а в благодушном толстячке — душа с повышенной летучестью. Из одного тела душа легко метнется в небеса, из другого — вывалится с глухим грохотом, как мешок картошки.
Полнеют души не только от пристрастия к телесным удовольствиям. Не пироги и ватрушки повинны в избыточном весе! Они сами первые жертвы! Они невинны, как весенние цветы! Видимо, так устроен человек, что тело иногда принимает на себя избыток того, чем переполнена душа.
Однажды врач спросил пациентку:
— Чем вы наполнены?
Девушка неожиданно для себя ответила:
— Обидой и злостью!
Ответ, над которым задумаешься. И мысль поведет в предельную глубину личной истории, куда и самому забираться страшно и нужен опытный и деликатный проводник, который бы помог облегчить душу.
А что бы ответил я?
Чем я наполнен?
Мы и жертвы, и палачи
С недавнего времени я практикую одно необычное, но крайне полезное духовное упражнение: сажусь в кресло и сижу, просто сижу. Если вечер, даже не включаю свет. Не читаю книг, не слушаю музыку, не перебираю четки, не думаю о планах, не размышляю — просто сижу-посиживаю в тишине и мраке. Все от того, что я тоже наполнен и даже переполнен. Нет, не обидой и злостью, для этого я слишком ленив. Впечатлениями — вот чем забита моя душа, вот от чего полнеет мой перекормленный призрак.
Мне кажется, что христиане XXI столетия столкнулись с духовной проблемой, о которой не подозревали подвижники прошлого. Святому Арсению мешал молиться шум тростника, преподобный Антоний не выносил мелькания лиц, оптинские старцы советовали не увлекаться журналами и газетами.
В романе «Преступление и наказание» великий юморист Достоевский передает разговор двух работников, которые делают ремонт на квартире процентщицы. Старший рассказывает пареньку о своей возлюбленной:
«— А уж как разодета: журнал, просто журнал!
— А что это, дядьшка, журнал? — спросил молодой. Он, очевидно, поучался у “дядьшки”.
— А журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за границы, с тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол все больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!»
Насколько другими были люди XIX века, можно себе представить, заметив, что они никогда не смотрели кино, редко видели фотографии, и даже цветные журналы, при всей их простоте, были большой редкостью. Как иначе эти люди воспринимали мир, и как сильно от них отличаюсь я, который десяток раз видел гибель Нью-Йорка и неоднократно следил за развитием зомби-апокалипсиса!
Но я пришел в мир, в котором уже были цветные фильмы, телевидение, а потом появился интернет и мобильные телефоны. И это очень хороший мир, лучшее время для меня, которое идеально мне подходит, и все наши технические достижения мне по душе. Или лучше об этом спросить саму душу?
Иван Бунин в «Окаянных днях» рассказывает о банкете, устроенном в 1918 году для деятелей искусства. Хмель революции так действовал на людей, что даже в таком приличном собрании позволялись самые невероятные для образованного общества вещи. В разгар этой вакханалии один престарелый финский художник, до глубины души потрясенный избытком происходящего свинства, неожиданно для всех со слезами на глазах стал кричать одно из немногих слов, известных ему по-русски: «Много! Мно-о-го! Мноооого!»
Если спрашивать мою душу, она, возможно, вот так же закричит, пытаясь защититься от избытка образов, сведений и звуков. И тут же радостно и мучительно набросится на новый ролик в интернете, смешную картинку, забавную историю, свежую сплетню, срочную новость, от которой «содрогнулся весь мир».
Мы и жертвы, и палачи. Мы добровольно самоубиваемся. Душе и уму нужна пища, но «усилители вкуса и запаха» сбили все природные настройки. От избытка этой пищи душа не просто пухнет, она стареет. Возможно, с этим в том числе связана пассивность и преждевременная усталость молодых и крепких людей, которые от избытка впечатлений теряют саму возможность желать.
Избыток информации, особенно зрительной, как мне кажется, что-то сильно изменил в человеке. Возможно, пройдут годы, и ученые обнаружат необратимость некоторых процессов и, наконец, расскажут, что это было. Но я просто священник, и для меня важно понять, как возможна молитва и богомыслие при таких эмоциональных нагрузках и информационной избыточности?
Ищешь Христа — освободи для Него место!
Рождественский пост — время духовных упражнений, время задавать вопросы.
Кто такой Христос?
Кто Он для меня?
Кто я Ему?
Эти вопросы могут прозвучать только в самой глубине молитвы и тишины, а бывает ли со мной такое — чтобы я оказался в тишине безмолвной молитвы? Какая может быть молитва и тишина, если моя душа так перекормлена впечатлениями, что в нее уже ничего просто не помещается. Вы ищете место для Бога, а его нет даже для самого близкого человека — все наглухо забито безразмерными сюжетами и образами, избыточно яркими и почти невозможными для усвоения.
Даже если вы позволяете себе такие мгновения созерцания, впечатления, накопленные за день, за неделю, за жизнь — жадно собранные и не усвоенные — снова всплывают в памяти и, похоже, зрительные образы вообще никогда не забываются, а это значит, что однажды придется взять на себя контроль за этим потоком «жирной пищи» и научиться убегать не только от обиды, злобы и зависти, но и от, казалось бы, безобидных вещей: фильмов, пестрых картинок, выпусков новостей. Не отказаться, а стать разборчивым и привередливым.
Разумные люди следят за тем, чем они кормят свое тело. Пища должна быть здоровой и достаточной. Годы наблюдений подсказывают, что есть продукты, которые категорически нельзя именно мне, хотя они совершенно безвредны для другого человека.
В области эмоций и впечатлений все обстоит подобным образом. Душа тоже нуждается в персональной диете. Какой? На это ответить может только сам человек, если он достаточно честен и внимателен. И без этой диеты нам уже не обойтись.
Ищешь Христа — освободи для Него место!
Чем я наполнен? Чем насыщена моя память? Что в самой сердцевине моей жизни?
В четвертом псалме читаю горькие и правдивые строки:
«Сынове человечестии!
Доколе тяжкосердии?
Вскую любите суету и ищете лжи?»
«Тяжкосердые» в греческом тексте — βαρυκάρδιοι — читается, словно название болезни: «барюкардия», «тяжкосердие». А любовь к суете здесь передается святым глаголом ἀγαπάω — не просто любовь, а самая преданная и возвышенная, что тем более обидно, поскольку это любовь к пустому, к тщетному, к суете — ματαιότης — это слово даже звучит так выразительно, словно страсть к впечатлениям мотает человека из стороны в сторону, крутит, бросает, разочаровывает, потому что пустотой пустоту не заполнишь, суетой не наешься никогда досыта.
Поле духовной брани для современного христианина несколько изменилось: другие техники ведения войны, новые виды вооружений. И хоть звучит все это старомодно, а мы уже давно «осознанные и продвинутые», но душа по-прежнему в цене, а значит, есть чего терять и есть за что бороться.