О детстве
Я родом из Рязани, мои родители рязанские. Моя мама была учительницей, а потом счетным работником. Она была очень верующим человеком, поэтому, когда в советское время стали с детей снимать кресты, она перешла на счётную работу. Потом была счетоводом, бухгалтером.
А отец – лесовод. Закончил лесной институт. Работал в Рязани, ездили мы и по другим городам.
А ещё у меня был брат, он умер. Он бы поэтом, у него издан сборник стихов. Он жил в Рязани, потом в Архангельске.
Помню, жили мы очень дружно. Еще у меня был брат двоюродный. Они надо мной как над девочкой, конечно, в детстве издевались. Но так всегда жили дружно. Любили животных — у него был кот, у меня кошка.
Нас вообще свободно воспитывали. Делали мы, что хотели, а ничего плохого не делали. Мы жили на Волге, ходили купаться, и всё всегда было нормально. Притом, что за нами особо не следили.
И за тем, как мы учились, тоже особо не следили. Каждый сам за себя, занимался, чем хотел. И выпускные вечера были, и поздно приходили. Нам давали все возможности: как мы хотели, так и жили.
О войне и Победе
Я помню объявление войны. У нас двадцать второго июня как раз был выпускной вечер. Я тогда кончала седьмой класс, а мой брат – десятый. И вот мы с девчонками очень долго гуляли, я пришла домой часов в двенадцать – к часу. А брат вернулся почти под утро.
И вот я пришла, а мама знала, что мы гуляем, она и говорит: «Ну, давай, ложись спать». Я легла и уснула. И вдруг утром слышу – объявляют войну. Мне стало так страшно. Очень я испугалась.
Потом пришел Анатолий, он тоже гулял очень долго. Но они уже услыхали о войне, пришли такие возбужденные. Собирались хоть сейчас идти воевать, вот такое было настроение.
В эвакуации мы не были, жили в Рязани, просто уехали в лес. Там отец был лесничим и, когда уже немцы подходили к Рязани, он нас увез.
Там мы и жили, голодали, конечно. Голодали очень сильно. Но мы учились, и в войну учились, я десятый класс с отличием закончила в войну.
День Победы помню, как же. Годом раньше я не смогла поступить в медицинский. У меня год пропал, я поступила в педагогический. Брат тоже учился в рязанском университете.
И вот мы отдыхали, спали. Брат почему-то тоже был дома, не помню. Мама влетает: «Что вы спите? Победа!» Мы так обрадовались. И все побежали в институт. Вообще сплошная радость была. Целовались, пели, веселились. Потом уже собрались там, потом у нас сидели за столом…
О поступлении в медицинский
Вообще, у меня упрямый характер. И ещё я читала Вересаева «Записки врача», это меня подтолкнуло. Помню, всю ночь читала.
А потом, когда мы окончили школу, нам сказали: «Поезжайте в Москву и поступайте». Я поехала и стала ходить по институтам.
Пришла в геологоразведочный, мне сказали: «Подавайте документы, будете геологом». «Хорошо, я подумаю», – говорю. Потом пошла в университет на биологический факультет. Там тоже сказали: «Подавайте документы». Потом я попала во Второй московский мед. А там говорят: «Нет, мы не принимаем без московской прописки». И тут началась моя мука – мне захотелось только в медицинский.
Потом прописалась и поступила, но уже в сорок пятом году.
Фото: Илья Питалев / Коммерсантъ
Об учителях и «крещении в хирурги»
Преподавателей помню. Но у нас были очень старые доктора. Попов – судебно-медицинская экспертиза. Затем, дай Бог памяти, Синай – микробиология. Физиология нормальная, не знаю, забыла уже. Надо посмотреть.
А с третьего курса я стала заниматься хирургией, ходить в хирургический кружок. Да, Петровский у нас преподавал, приехал с войны. Потом он уже стал министром. А до войны заведовал кафедрой общей хирургии. Вел хирургический кружок, мы все ходили на кружок к нему.
Помню первую операцию: он взял меня как ассистента, и я у него сделала. Ну, то есть он делал, я ему помогала. Я была просто счастлива.
Как раз первая операция была очень интересная. Рак молочной железы, и там кровотечение началось. Кровь брызнула мне в лицо, а он говорит: «Ну, вот, я окрестил вас в хирурги».
Потом Петровский стал министром, и мы с ним встретились, когда я уже была врачом. Была конференция. Я к нему подошла и говорю: «А, я помню ваш кружок». Он ведь только вернулся из армии, когда стал у нас преподавать. И, по-моему, в Будапеште до этого был.
Овчинников был по хирургии. Вот это я, конечно, помню.
О первых операциях
А потом по хирургии у меня был случай, но это так вышло как-то. Я очень долго работала в Рязани хирургом санавиации. И вот меня вызвали на самострел. Это не одна из первых операций, это я уже давным-давно оперировала.
Мы приехали на самострел. Там в сарае лежал больной с разорванной грудной клеткой. Мы с анестезиологом приехали, а практически ничего сделать было нельзя. И мы его зашили почти без анестезии. И сердце и легкие. А потом его транспортировали. Я не помню его судьбу.
А, самая первая моя операция была в Туве – кишечная непроходимость. Запомнила, надо же.
О больных и вере в Бога
Со своим больным всегда имеешь совершенно другой контакт. Когда я начинаю лечить человека, для меня лично он уже делается близким. Я уже за него переживаю.
Но я никогда на себя не беру всю ответственность. А по очень тяжелым больным я сейчас заказываю молебен, даже не говоря им об этом. И всем, когда они меня благодарят, говорю: «Вы Бога благодарите». Всегда больным говорю так.
За эти годы через мои руки много людей прошло. Многие, конечно, помнят, поздравляют, даже когда по улице идешь.
В храме у меня много очень людей. Я – верующий человек, постоянно хожу в храм, соблюдаю все праздники, посты, все как надо. Сейчас вот Великий пост.
Да, к вере я пришла не сразу, была заядлой атеисткой. У меня мама была очень верующая, а я – атеист. И у меня постоянно были с ней конфликты. Она болела туберкулезом и все равно постилась в Великий пост. И какое-то влияние это на меня оказывало, но я воевала.
Фото: Илья Питалев / Коммерсантъ
А потом я познакомилась с таким священником, отцом Петром, сейчас он в нашем храме настоятель. И он в течение двух лет мучился со мной. Я ходила к нему на дом, с его семьей познакомилась. И вот мы с ним все беседовали, беседовали, потом он говорит: «Хватит, надо пойти и причаститься». И причастил меня.
Отец Петр говорил, что за меня мама моя молилась. Она все время за меня молилась, и ее сестры верующие были. И брат мой относительно верующий был. Даже ходил причащаться в Елоховский храм, когда в институте писателей учился.
А сейчас я так благодарна, что стала верующим человеком. Жизнь имеет совершенно другую окраску. Я, конечно, уж не воюю. Но это очень помогает жить.
О любимых философах и непонятном Марксе
Вот я в семье одна такая атеистка была, потому что я философию очень любила. Я философией занималась чуть ли не с седьмого или восьмого класса. У меня есть антология мировой философии, только я сейчас не читаю, мне некогда читать.
Любимые философы были, да. У меня был Кант. Я долго очень не могла понять «вещь в себе», но потом все-таки до меня дошло. Гегеля я любила, хоть и была материалистом. Но мне очень нравился Энгельс, «Происхождение видов» – это его работа, когда мне было интересно, я читала. А вот Маркса я терпеть не могла, он ужасный.
«Капитал» – это кошмар вообще… Мы изучали «Капитал», но дело кончилось тем, что я закинула книжку чуть ли не в дверь, сказала: «Он непонятно написал». А Энгельс очень хорошо писал.
Фото: Илья Питалев / Коммерсантъ
О реформе медицины, долге врача и любви
Я считаю, что сейчас живу только благодаря Богу. Кто мне дал столько возможностей – жить и в восемьдесят семь лет работать, и оперировать еще?
Я говорю, что я – как скаковая лошадь. Вхожу в операционную, и тут же появляются силы и бодрость, и я начинаю оперировать. А так хожу как кляча.
Реформа медицины на моей работе? Ну, конечно, отражается! Лекарства стали дороже, у больных денег меньше, все это отражается. Я и так стараюсь как можно меньше с больных брать и как можно больше им отдавать. А вообще я живу по принципу христианскому: что отдал – то твое.
Разговаривать с больными? Поймите, мне некогда с ними разговаривать. Если у меня большой прием, то – быстрей, быстрей, быстрей. Я ограничена временем. И все равно разговариваю иногда — на религиозные темы и на житейские. Нормально, как со всеми.
В работе врача самое главное, я считаю, знания и любовь к людям. И проявляться любовь должна нормально. Действенно. Не надо жалеть, когда они кричат, что им больно. Надо стараться делать не больно. Надо выполнять свой долг.