Как ему удается сохранять работоспособность, где он черпает силы после неудач и почему молодые врачи неохотно выбирают анестезиологию – в интервью «Правмиру».
– Михаил Егорович, вы 60 лет работаете на передовой – сопровождаете больного до и после операции, отвечаете за безопасность и обезболивание в операционной. Провели больше 30 тысяч анестезий. Попадали в сложные ситуации?
– Во время работы в Лаосе меня вызывали в нерабочее время на экстренные операции в другой госпиталь, в котором работали наши специалисты. В этом госпитале находилась работница нашего посольства, у которой в течение двух суток продолжались безуспешные родовые схватки. Наш врач-акушер решился на кесарево сечение, чтобы спасти жизнь ребенку. Операцию выполняли под эндотрахеальным наркозом с миорелаксантами.
В родильных домах при таких операциях присутствует группа врачей-неонатологов, которые вооружены современной дыхательной аппаратурой на случай, если понадобится реанимация новорожденного. В госпитальной операционной имелся наркозный аппарат, кислород в баллонах и эфир, другой аппаратуры для поддержания жизни новорожденного не было. Врач-акушер после вскрытия брюшной полости и матки извлек ребенка, который находился в асфиксии. Он сделал два вдоха по методу «рот в рот» и передал ребенка нам. У него прослушивались единичные сокращения сердца и был выраженный цианоз кожных покровов.
Мы с хирургом, которого выделили мне в помощь, продолжили реанимацию ребенка, включая закрытый массаж сердца и искусственную вентиляцию легких, но эффекта от наших действий не было. К счастью, у женщины в это время восстановилось собственное дыхание, я отключил наркозный аппарат и с помощью маски начал проводить кислородом искусственную вентиляцию ребенку, одновременно продолжая делать массаж сердца. У младенца быстро порозовела кожа, начали двигаться конечности, и он негромко закричал. Через трое суток, после того, как состояние мамы и ребенка улучшилось, их отправили в Москву.
М. Иванцов со студентами Лаосского университета
Прошло два года работы в Лаосе. Однажды после рабочего дня меня пригласили в машину – довезти до квартиры. Я сел на заднее сиденье и увидел женщину с двухлетней белокурой дочкой. Я на французском языке спросил у сидящего рядом врача: «Откуда появилась красавица-малышка?» Люба тихо меня предупредила, что женщина понимает французскую речь, и шепотом рассказала, что это мама ребенка, которого мы реанимировали. Мне было приятно смотреть на здоровенькую, развитую по возрасту малышку. Радовало, что наши проведенные реанимационные методы лечения оказались эффективными.
Таких клинических наблюдений за годы работы было много. Большая часть опубликована в научных статьях, либо о них доложено на научном обществе анестезиологов. Были и неуспешные реанимации больных в критическом состоянии, когда проводилось лечение нежизнеспособных больных. Но мы специалисты по лечению тяжелых больных, поэтому и проводим интенсивную терапию независимо от тяжести состояния пациента.
– Обвинения, упреки приходилось слышать?
– Во время работы за рубежом на утренней конференции местный нейрохирург обвинил меня в смерти послеоперационного больного, из-за того, что я применял для анестезии «ненужное» наркотическое средство. Мое возражение не было услышано. В зале присутствовали иностранные интерны и местные фельдшеры-анестезисты. Все они были не согласны с обвинением в мой адрес.
На другой день анестезисты принесли научную статью из французского журнала, в которой подтверждалось применение этого средства для анестезии. Приводились данные о нетоксичности этого наркотического средства для больных. Вскоре я передал эту статью обвинявшему меня нейрохирургу, и он долго ее не возвращал. Принес статью его секретарь. Я спросил, где врач, и услышал ответ: «Он занят!» Обвинявший меня врач был хитрецом. Так он избежал разговора о том, что я невиновен в смерти больного.
Местные врачи имели слабую врачебную подготовку, а пытались выдавать себя за умелых специалистов, чтобы привлечь на свою сторону пациентов. А советские врачи имели авторитет у больных и составляли конкуренцию, причем плату за лечение с больных не брали. В той стране медицинская помощь была бесплатной.
Делаю приседания и стою на голове
– Михаил Егорович, в ноябре вам исполняется 90 лет. Как удается сохранять работоспособность в зрелом возрасте?
– Мой возраст действительно вызывает удивление – распространено мнение, что в 50-60 лет человек выработал свой ресурс. Я не обращаю внимания на свой возраст. Живу, работаю. В профессии переносил большие нагрузки, работал напряженно. День работаешь, ночь работаешь, вылетаешь по экстренному вызову в район и так далее. Меня долго выручали молодость и здоровье.
Конечно, случались и болезни. Однажды начальник медсанчасти в Забайкалье, где мы стояли, поручил мне привезти из леса сосну под Новый год. Я пошел на лыжах, мороз был -40 градусов. Остыл и заболел пневмонией. Повторно пневмония проявилась, когда работал уже в Новосибирске. На 7 ноября ночью поехали по вызову в частный сектор. Как раз выпал глубокий снег. Мы долго искали нужный дом, и я набрал в ботинки снега. Снова слег с пневмонией.
Я своему здоровью внимания не уделял. Работал до изнеможения. Учился до изнеможения, пока голова соображает или пока не начну засыпать на ходу. Но никогда не курил, не пью, не переедаю. Всю жизнь занимаюсь спортом. До сих пор пишу статьи, участвую в издании учебника, в котором будет сгруппировано все, что нужно студентам по анестезиологии и реаниматологии.
Для сохранения работоспособности каждое утро занимаюсь интенсивной гимнастикой. Я не делаю зарядку только во время болезни. В другие дни – обязательно, пусть даже через силу – на протяжении всей своей жизни. Зимой хожу на лыжах, летом – быстрым шагом. Прежде периодически занимался на турнике. Последние 25 лет больше всего занимаюсь гимнастикой дома. Утром встаю, обязательно в своей комнате протираю пол и начинаю с бега на месте. Раньше считалось, что стометровку нужно пробежать за 11 секунд. И я интенсивно бегу по комнате 11 секунд. Делаю 36-37 приседаний, другие упражнения. И встаю на голову. До сих пор стою на голове.
На лыжах
– Не опасно в зрелом возрасте стоять на голове?
– Мне говорили, что может лопнуть капилляр и получится кровоизлияние. Но я делаю это упражнение уже 50 лет, сосуды головного мозга адаптировались. Мне это упражнение помогает. Физическую форму нужно постоянно поддерживать. Движение необходимо организму. Когда я мало хожу, то чувствую, что становлюсь не таким подвижным и прытким. Летом на даче работаю: копаюсь, поливаю. Но раньше я на второй день приходил в норму после работы на даче. А сейчас на четвертый-пятый.
– В работе коллеги, которые моложе вас, делают скидку на возраст?
– Я всем говорю: воспринимайте меня так, как вы воспринимаете коллег своего возраста. И не тревожьтесь, не говорите: «Садитесь, а то вы уже устали». Я не такой. Я еще двигаюсь, хожу, мыслю, пишу.
Михаил Иванцов
Специальность крайне беспокойная
– Почему молодые врачи сегодня не очень охотно выбирают специализацию анестезиолога-реаниматолога?
– Это особая специальность. Врач анестезиолог-реаниматолог вводит больного в медикаментозную кому и управляет жизненно важными системами организма, выводит больного из состояния наркоза и продолжает лечить болезнь после операции.
Чтобы быть анестезиологом-реаниматологом, необходимо иметь прекрасное физическое здоровье и желание к предстоящей работе, а это не каждому дано. Специальность крайне беспокойная: проводя общую анестезию и применяя ряд лекарств, от которых могут возникнуть осложнения, врач всегда беспокоится о состоянии больного.
Врачу нужно иметь обширные знания: аппаратура очень сложная и специальность граничит с хирургией, терапией, педиатрией, акушерством, биохимией. У анестезиолога высокое эмоциональное напряжение, большие затраты физических сил. Иногда после операции приходится выхаживать больного по трое суток. Требуется особая преданность профессии, я бы даже сказал, аскетизм.
– Разговоров о смерти в современном обществе стараются избегать, как будто не придется однажды каждому переступить эту черту. Врач сталкивается со смертью, особенно анестезиолог-реаниматолог, чья работа связана с пребыванием человека на границе между двумя состояниями. Как врач переживает уход пациентов?
– В те годы, в которые я работал, в самый ответственный момент – при введении в наркоз, наблюдались летальные исходы. Чтобы этого не случилось, нужно было все предусмотреть. Я всегда переживал. Внимательно наблюдал, чтобы не случилась беда. Поэтому и говорю: слабо подготовленного врача-анестезиолога не должно быть, как и хирурга. Все должны быть в хорошей форме.
Потеря больных – это тяжелейший стресс. Я испытывал сильную усталость после таких случаев и пару дней восстанавливался. Конечно, в эти дни я приходил на работу, но был не таким трудоспособным, как обычно.
С возрастом я стал так думать: «Не мучь безнадежного больного, оставь, пусть он уйдет спокойно в Небеса, к Богу».
Как у Шекспира:
Оставь в покое дух его.
Пусть он отходит.
Кем надо быть, чтоб вздергивать опять
Его на дыбу жизни для мучений?
Хирурги большей частью настроены во что бы то ни стало помочь. Вспоминаю случай с больным юношей. Хирург сказал его отцу: шанс, что операция, возможно, поможет – всего 5%. Отец согласился. Я переживал: ввести в наркоз больного в тяжелом состоянии – опасно. Наркоз блокирует центральную нервную систему, систему кровообращения, снижает артериальное давление. Во время операции выяснилось, что у него настолько далеко зашедший перитонит, что помочь невозможно. Рану зашили, отправили больного на искусственную вентиляцию легких. Через несколько часов он скончался. Таких трагических случаев было достаточно.
– Врачу постоянно приходится отдавать: время, внимание, мысли. При такой нагрузке душевные силы неизбежно истощаются. Как их пополнять?
– Нужно читать художественную литературу, брать пример с героев, которые живут рядом с нами. Я брал пример со своих учителей. В фельдшерской школе для меня был примером врач, преподающий гигиену. Он рассказывал много интересного и учил нас хорошо относиться к больным, вести здоровый образ жизни. А в это время шла война – 44-45-й год. Он рассказывал, что в Томской губернии видел стариков, которые жили в лесу. Они питались молочными продуктами, яйцами, медом. Алкоголь не пили совсем. Много трудились физически. В возрасте 70 лет они были здоровы и выглядели как 30-летние.
С больными нужно общаться, относиться к ним душевно. А у многих врачей из-за занятости, из-за суматошной работы не хватает душевных сил. Это нужно в себе вырабатывать. Врач-анестезиолог должен быть высокой квалификации. Не только как специалист. Но он должен быть интеллигентом, быть гуманным и обладать высокой культурой. Во всем мире врача воспринимают с большой буквы. И этой большой букве нужно соответствовать.
Была война, но мама сказала, что учиться нужно обязательно
– Вы после мединститута бессменно работаете анестезиологом-реаниматологом. Об этой специализации мечтали, окончив вуз?
– Сначала я хотел быть хирургом. Любовь к этой профессии привил нам хирург Семен Любарский. После мединститута меня направили в ЦРБ, но мое место занял другой молодой врач. В то время многие вопросы решались по «блату». А у меня не было никаких знакомств. В облздраве предложили работать фтизиатром. Но я ответил, что здоров и заниматься фтизиатрией не хочу. Тогда меня направили анестезиологом в Новосибирскую областную больницу. Это была новая крайне необходимая специальность с большими перспективами, и я полностью увлекся новейшей дисциплиной.
– Но путь в медицину начался с фельдшерской школы?
– Я хорошо помню войну. Когда она началась, я учился в четвертом классе. Мы жили в Кузбассе. В тот день с утра ушли с ребятишками купаться на речку. Вечером возвращаемся домой, смотрим, отец и мать сидят озадаченные около дома, они сказали, что началась война. Тяжело было, но мама считала, что учиться обязательно нужно, какие бы условия ни были. В школе стоял такой холод, что в классах сидели в зимней одежде: в валенках и варежках. В чернильнице, названной непроливашкой, замерзали чернила. Мы их разогревали теплом своих рук и дыханием. Тетрадей не хватало, писать приходилось в книгах между строк. Учеников 5-7-х классов отправляли в совхоз на уборку урожая либо очищать убранное зерно от мусора на ручных веялках. Работа была не по силам подросткам, а взрослые нам говорили, что нашим солдатам на фронте тоже тяжело и что нужно потерпеть.
Окончив неполную среднюю школу в 1944 году, я решил поступать в специальную артиллерийскую школу, после которой можно было продолжить учебу в военном училище. У нас дома не хватало еды, дров, а учащиеся этой школы были на полном государственном обеспечении. Я отправил документы, но ответа не получил, а без свидетельства об образовании в приемных комиссиях со мной не хотели разговаривать. Мама посоветовала поступать в фельдшерско-акушерскую школу, где мне сказали, что примут, если я буду хорошо учиться.
Закончив училище, в течение двух лет работал в шахтном здравпункте в Кемеровской области. Приходилось спускаться в шахту и оказывать помощь шахтерам, пострадавшим при авариях. Случались и взрывы газа метана, от которых погибали работающие шахтеры.
Помню, как поднимали мертвых, рядом стояли жены, дети – вокруг рев, плач.
В шахтерские больницы приезжали работать врачи, только что закончившие институт. Они внедряли новые методы лечения больных. Мы на молодых врачей смотрели как на героев, с интересом и вниманием наблюдали за лечением болеющих шахтеров, и нам хотелось учиться и быть такими же врачами.
– Как получилось, что вы отслужили в армии четыре года?
– Через два года после окончания училища можно было поступать в мединститут. Я приехал в Новосибирск, но в приемной комиссии у меня потребовали справку об отношении к воинской службе. Я обратился в военкомат, но вместо справки мне выдали повестку в армию. Сталин умер, и новое правительство решило сократить армию. Так я попал под мобилизацию и прослужил четыре года: на Дальнем Востоке, в Китае и в Мурманской области. Некоторые ребята служили в армии по 7-8 лет после войны.
Летом 1950 года началась война на Корейском полуострове и нашу дивизию перебросили в Китай под город Мукден, недалеко от границы с Северной Кореей, на случай нападения американцев, которые под эгидой ООН воевали с Северной Кореей. В защиту северокорейцев Мао Цзэдун выделил огромную армию, и нашу дивизию перебросили в Центральный Китай.
Вернувшись из армии, я все-таки сдал вступительные экзамены в Новосибирский медицинский институт, но не добрал один балл. Меня приняли в резерв – без стипендии и без общежития. Первую сессию я сдал на «хорошо» и «отлично» и продолжил учебу.
Михаил Иванцов. 1953 год
Врачи ради больного могли преодолеть десятки километров
– Михаил Егорович, вы начинали работать, когда в анестезиологии применялись масочные наркозы, техника и методы наркоза совершенствовались – как это было?
– Поначалу наркозный аппарат был самый простейший – с мешком вместо меха. Мешок раздувался кислородом, и проводилась ИВЛ после введения миорелаксанта. Без кислорода больной мог погибнуть. Поэтому врачи в запасе всегда имели изорванный и заклеенный мешок. В таких условиях мы начинали работать. Потом появились отечественные универсальные наркозные аппараты. Это нас избавляло от многих неприятностей.
В 1955 году стало ясно, что развитие хирургии без внедрения современного комбинированного интубационного наркоза невозможно. В то время проводили местную анестезию либо давали масочный эфирный наркоз. Операцию выполняли под самостоятельным дыханием пациента. А жизнь требовала другого. Начали применять миорелаксанты, которые обездвиживают пациента.
Сначала внутривенно вводят наркотические средства и человек засыпает. Затем обездвиживают миорелаксантами: у пациента временно парализуется мускулатура. Одновременно через специальный аппарат подают кислород, чтобы он не задохнулся. В глотку вводят ларингоскоп, через который вставляют в трахею пластиковую эндотрахеальную трубку, через нее подается газонаркотическая смесь. Под интубационным наркозом с миорелаксантами не требуется давать больному глубокий наркоз. А раньше, когда в маску капали эфир, наркоз доводили до большой глубины, чтобы у больных наступала миорелаксация. При неглубоком наркозе с миорелаксантами больной не слышит боли и нет тяжелых последствий для здоровья.
Конечно, на первых порах была примитивная аппаратура. Сейчас аппаратура очень сложная. Раньше заливали эфир в эфирницы и проводили ИВЛ ручным методом, сейчас все делается автоматически. Новые наркозные аппараты герметичные и позволяют использовать такое дорогостоящее средство, как севоран. В низкопоточной анестезии севорана расходуется очень малое количество. Флакона емкостью 150 мл хватает на 20 наркозов. Если подавать севоран в старые масочные аппараты, потребовалось бы больше. Сейчас наркоз щадящий, его используют в небольших дозах, и он не обладает токсическими свойствами.
Михаил Иванцов на операции
– В каких условиях врачам приходилось работать в 60-70-х годах?
– Как только в больнице сформировалась группа анестезиологов, многие оперирующие хирурги стали реже применять спинномозговую анестезию и чаще приглашали анестезиологов для проведения общей анестезии, потребность в которой увеличивалась каждый год. Позднее вышел приказ об открытии отделения анестезиологии. Администрация Новосибирской областной больницы по каким-то причинам не торопилась открывать новое отделение, но заведующий клиникой настойчиво требовал открытия службы. Отделение открыли осенью 1964 года, меня назначили заведующим.
Я не был освобожденным руководителем. Порядки были такие: если штатных единиц больше восьми, тогда заведующий освобождался от другой работы. Он мог ходить в операционную, мог не ходить. В нашем отделении работали шесть анестезиологов, я был седьмой, поэтому и на посту заведующего работал, как рядовой врач. Анестезиологи трудились с большим напряжением и практически не выходили из больницы. На операции преимущественно вызывали заведующего отделением. С тяжелыми больными приходилось оставаться на ночь, но на общественных началах. Администрация объясняла это отсутствием денег. Так продолжалось несколько лет, пока не вышло распоряжение об организации ночных дежурств из министерства.
Экстренных вызовов, на которые вылетала санавиация, было много в то время. Однажды позвонили из районной больницы и попросили прилететь к тяжелобольной, которой необходима операция. Я полетел вместе с хирургом. Оказалось, у больной серьезная патология. Операция продолжалась больше четырех часов и закончилась ночью. Больную отвезли в отдельную палату, рядом с ней осталась медсестра, а нас пригласили к столу. Он ломился от яств. Это была обычная деревенская еда – деликатес для городского человека. Но мы были настолько уставшие, что, посидев за столом минут десять, ушли спать. Утром мы написали рекомендации больной и улетели, из Новосибирска продолжали узнавать о ее самочувствии. Но, к сожалению, больная погибла на четвертые сутки от острой почечной недостаточности.
Врачи ради больного могли преодолеть десятки километров. Я был главным специалистом, и мне поручили провести конференцию в Татарске. Я должен был подготовить доклад по анестезии в нашей клинике. В перерыве к главному хирургу обратился участковый врач из местной больницы с просьбой проконсультировать и прооперировать его дядю, страдающего панкреатитом. Дядя жил в другом районе, и хирург согласился проехать сто километров на поезде до Барабинска, а потом 70 километров по грунтовой дороге. Хирург осмотрел больного, но не нашел показаний к операции. Рядом с ним лежал другой больной, которого нужно было срочно оперировать. Операция закончилась в четыре утра, и остаток ночи мы спали в ординаторской.
– Подрабатывать приходилось?
– На зарплату врача семью было прокормить трудно, а подработки в больнице не было в начале 60-х годов. Брал дежурства на скорой помощи. Работа непростая, нужна хорошая физическая подготовка – приходилось оказывать помощь и на улице.
Однажды в августе в конце солнечного жаркого дня погода неожиданно испортилась. Загремел гром, заблестели молнии, и на Новосибирск обрушился ливень. В диспетчерскую скорой помощи поступил вызов: пострадали люди, отдыхающие на городском пляже. Семья с началом грозы поспешила на электричку. Папа с ребенком на руках бежал впереди, мама отстала на несколько метров. Молния попала в мужчину с ребенком. Женщину оглушило громом. Несчастная семья пострадала от природного катаклизма. По вызову срочно выехала бригада, на месте были уже через 10 минут. Мы старались реанимировать пострадавших, наши усилия были напрасными – у людей наступила биологическая смерть, но свой врачебный долг мы выполнили до конца.
– Вам и за рубежом удалось поработать…
– В наш институт поступила заявка о направлении врачей в Алжир. Мы с женой и двумя детьми жили в однокомнатной квартире и решили поехать – заработать денег. Я за полгода с нуля выучил французский язык и за следующие четыре месяца написал 12 лекций на французском. В январе 1978 года я прибыл в одну из стран Северной Африки. Приехав туда, выяснил, что в университете дисциплина «анестезиология» не предусмотрена, и я остался работать анестезиологом в нейрохирургическом отделении. Проработал три года, провел больше 800 наркозов. График был тяжелый. Работали днем и ночью. Никого не интересовало: отдыхал ли врач? Вечером вернешься в квартиру, едва успеешь поесть, как уже снова вызывают.
Некоторые врачи не выдерживали, уезжали. Отработав, вернулся в Новосибирск. Через пару лет мне предложили работу за рубежом в качестве эксперта Всемирной организации здравоохранения в Лаосском университете, где я обучал выпускников медицинского факультета преподавательскому делу и совместно с обучающимися проводил анестезии больным. Там проработал три года, написал на французском пособие по анестезиологии и реаниматологии для студентов и врачей «Les cours d’anesthesiologie et de reanimatologie ā l’usage des ētudiants en mēdecine et des mēdecins praticiens».
Эксперт ВОЗ М. Иванцов на занятиях со студентами госпиталя Machosote
Лаотяне – очень хорошие врачи: корректные, воспитанные. Их взгляды на медицину, на жизнь нам очень импонировали. Врачи из Германии, Франции по-другому себя вели. У нас был такой случай. Один французский нейрохирург требовал операцию для больного. Завотделением – русский врач – считал, что больному операция не показана. Француз заявил, что во Франции таких больных лечат операционно. Чтобы разрешить спор, заведующий отправил его к начальнику госпиталя. Позже начальник госпиталя рассказал, как французский нейрохирург делал ненужные операции и брал за это с больных большие деньги. Среди русских хирургов таких врачей не было и нет, по крайней мере, я не встречал. Но может быть, сейчас таких врачей меньше и там. Все-таки медицина – интернациональна.
Михаил Иванцов – врач анестезиолог-реаниматолог, кандидат медицинских наук, врачебный стаж – 60 лет. Учился у Е. Мешалкина, В. Ваневского, Б. Петровского. Участвовал в открытии научной секции анестезиологов, в создании общества анестезиологов в 60-х годах. Преподаватель, завуч кафедры анестезиологии и реаниматологии НГМУ. Защитил диссертацию по разработанным им методам подготовки, обезболивания и ведения послеоперационного периода больных с токсическим зобом, которые используются до сих пор. Автор более 100 научных публикаций, 20 из них вышли в зарубежной печати. Награжден медалями: «Китайско-советская дружба» с подписью Мао Цзэдуна, «Ветеран университета», «За вклад в развитие Новосибирской области» и почетным знаком «Золотой фонд НГМУ». Лауреат областного конкурса «Врач года» в номинации «За верность профессии» в 2013 году. Имеет двух детей, продолживших врачебную династию.
Фото: Евгений Иванов