Все началось с ошибки
Вся эта история началась у меня на родине в Киргизии. В детстве мне вырезали аппендицит, но забыли внутри ватный тампон. Пришлось делать повторную операцию, меня спасли, но образовались спайки.
Много лет спустя, в 2002 году, мне диагностировали непроходимость кишечника, хотя у меня было простое отравление. При этом мне даже не назначили пить барий-сульфат, несмотря на то, что без него невозможно увидеть кишечник на рентгене. Я сама медик и прекрасно знаю это. О том, что будет именно операция, я догадалась, только когда на меня надели кислородную маску.
Увидев спайки, оставшиеся с детства, доктор посчитал, что кишки слиплись, и это была его ошибка. Он попытался их правильно разложить и разорвал мне кишечник во многих местах. Естественно, восстановить его не удалось, и врач просто зашил меня.
На второй день после операции, когда меня попытались посадить, из живота все буквально полилось. Доктор пришел, разрезал нитки и сказал: «Можете забирать ее домой, мы больше ничего сделать не можем, она поживет еще неделю, максимум две».
Родители и друзья решили отвезти меня в столицу Киргизии — Бишкек. Там делали операцию за операцией, ничего не помогало. В одном месте зашивали — кишки рвались в другом.
Мне сделали 50 операций — ничего не помогало
Мои знакомые из корейского госпиталя, который находился на американской военной базе Манас, сказали, что попробуют вылечить меня. Я должна была подписать документы, что врачи не несут никакой ответственности, что они могут экспериментировать и снимать весь процесс на камеру.
Выбора на тот момент у меня не было, поскольку тогда я уже просто гнила заживо: не было кожи, образовались большие пролежни, операции шли чуть ли не через день. В общей сложности за все время я перенесла 50 крупных операций, когда наркоз длился больше шести часов, о более мелких даже не говорю.
Две операции в корейском госпитале прошли вообще без наркоза: меня просто связали и крепко держали. Мне объяснили, что наркоза у них уже почти нет, он нужен для своих, а я слишком много его забираю.
К тому времени я не могла ни есть, ни ходить.
На этой военной базе была какая-то протестантская церковь, куда ходил один из сотрудников посольства США в Бишкеке. Ему сказали обо мне, и он спросил, хотела бы я поехать в Америку — может быть, там что-то смогут сделать. Я ответила, что у меня просто нет выбора: либо оставаться здесь и умирать, либо ехать.
Он получил разрешение, я отправилась сначала в Германию, поскольку врачи опасались, что всю дорогу сразу я не выдержу. Там я провела месяц, после чего приехала в США.
Друзья молились, пока я была в коме
В больницах Америки я провела 10 лет. Было очень трудно, боли продолжались, никого из родных рядом не было.
Единственными моими посетителями были прихожане храма святого Иоанна Предтечи в Вашингтоне, который с тех пор стал и моим храмом. Они приносили мне книги о святом Серафиме Саровском, о святой Ксении Петербургской, о других святых. На тот момент я была крещеным человеком, но в церковь не ходила, и в сущности таким образом только начинала узнавать о православии.
Меня лечили в военном госпитале имени Уолтера Рида. Я была прикована к инвалидной коляске и к постели, поэтому выходить за его пределы не могла.
Во время заключительной операции в этом госпитале у меня в ноге оторвался тромб, который пошел через сердце. Врачам пришлось ввести меня в искусственную кому, чтобы замедлить его движение, они не знали, куда он пойдет. Если в голову — я бы осталась в вегетативном состоянии или вообще умерла.
Врач сказала моему знакомому: «Если ты верующий — молись, иди в церковь». Он не был таким уж верующим, но побежал к нашему настоятелю священнику Виктору Потапову и матушке Марии, объяснил, насколько серьезна ситуация. Втроем они начали служить молебен.
В какой-то момент я увидела их словно откуда-то сверху и почувствовала, что ко мне приближается черная туча. Я им кричу: «Молитесь! Молитесь сильнее! Скорее молитесь за меня, мне плохо!» Они стоят перед Иверской иконой Божией Матери, и в этот момент через тучу прорывается золотая колесница, на которой стоит Богородица с короной на голове. Она была словно само сияние. Дева Мария протягивает мне руку, а я кричу: «Богородица, спаси!» Хватаюсь за эту руку, и все, больше ничего не помню.
Потом я вышла из комы. В итоге этот тромб у меня прошел сквозь сердце и остановился в легких, где его потом раздробили.
Сначала я думала, что все это мне привиделось во сне. Но затем мой знакомый рассказал, что отец Виктор, матушка и он действительно втроем служили молебен. И я поняла, что это был не сон. Вот так Богородица меня спасла.
Врач сказала: «Не переживай!»
Второй удивительный случай произошел со мной лет 8 назад, и с тех пор он не выходил у меня из головы. Многое тогда мне сразу показалось странным. Обычно в американских госпиталях, если приходит новый врач, то сначала несколько других медиков сопровождают его и объясняют, как долго он будет тебя наблюдать и что станет делать. В тот раз ничего подобного не произошло.
Тогда мне как раз назначили очень много стероидов и гормонов. В палату зашла женщина в белом халате и заговорила со мной почему-то по-русски. Я очень этому удивилась. Она сразу сказала: «Здравствуй, Людмила! Я знаю, что тебе сейчас назначили такое лечение, но пришла, чтобы все это убрать, потому что иначе ты долго не проживешь, и надо с этим что-то делать. Я все посмотрела и знаю, что это лечение не будет тебе полезно».
Естественно, я согласилась, но мне показалось странным, что эта женщина даже не представилась. Она вышла, я пошла за ней в коридор и заметила, что на нее никто не обращал внимания. Ведь обычно, если мимо проходит врач, все медсестры встают и здороваются — все-таки это военный госпиталь.
Эта женщина поговорила со мной, поработала за компьютером и сказала: «Я все убрала, не переживай!» И ушла.
Помню, когда врач зашла в палату, с большой любовью погладила меня по голове, словно знала меня уже тысячу лет. Было ощущение, будто ко мне в комнату зашла мама. И появилось чувство, что дальше все будет хорошо. Я даже не знаю, как это объяснить.
Удивительно, что даже мой лечащий врач потом мне не сказала, что терапию поменяли. Нет, все словно забыли об этом, и этой терапии больше нет. После этого мое состояние сразу же намного улучшилось, я даже резко набрала вес и в течение года не нуждалась в капельнице.
Увидела икону и закричала: «Это она!»
Примерно год назад я решила перед сном послушать что-то из интернета о святой Ксении. Пока шел текст, на экране появлялись ее иконы, многие из которых я видела. Уже в самом конце возник незнакомый мне образ святой Ксении — и на нем я узнала ту женщину, которая приходила ко мне тогда. Я была потрясена, позвала мужа: «Коля, смотри, это она приходила ко мне тогда!» Это было невероятно.
Все эти годы у меня тот случай не выходил из головы, я не могла понять, почему эта женщина так странно пришла, почему говорила по-русски, почему мне никто ничего потом не сказал. Но когда я увидела эту икону, все стало ясно.
Сначала у меня был шок, а потом — слезы на глазах. Сколько раз уже Бог, Богородица, святые спасали меня за это время — трудно передать эти чувства словами. Я чувствую, что недостойна этого, но все равно Бог с любовью спасает и продолжает спасать.
Мое спасение шло через верующих людей
Мое спасение шло все время через верующих людей. Сначала в Киргизии мне помог тот самый американец и многие другие из протестантской церкви, потом в Вашингтоне — прихожане нашего русского храма. Все как-то совпало, и я считаю, что это не просто так.
Теперь, как любая беда, сразу прошу святую Ксению: «Ксеньюшка, помоги, спаси!» И ощущение, что это не что-то далекое, а что рядом есть близкий человек, друг, святой, к которому ты можешь обратиться, и он в любой беде не откажет, если это тебе полезно.
Меня эти ситуации многому научили. Могу сказать точно: я не сомневаюсь в Любви Божией и точно знаю, что Он есть. В этом меня никто никогда не переубедит, что бы ни происходило. Я и верующей-то тогда еще по сути не была, только начала читать книги о православии, а Он меня все равно любил и любит.
И сейчас я рада хоть как-то послужить Ему через мое маленькое послушание — печь просфоры. Это большое счастье. Я могу опять ходить, смотреть на всю красоту вокруг. Ведь ни один доктор в меня уже не верил, многие поставили на мне крест, но лишь один Бог знает, сколько нам осталось жить.
Дмитрий Злодорев, Вашингтон