«Запатентованный альтернативный способ»
В жизни каждого онкологического больного наступает момент, когда он вдруг начинает сомневаться в том, что все возможные средства для его спасения задействованы. И в том, что эти средства действительно сработают. Как правило, этот момент сопряжен с поиском панацеи на стороне. Пациент или семья принимаются штудировать Интернет, популярные, специализированные и даже сомнительные издания в поисках какого-нибудь удивительного «альтернативного» спасения.
Катерина Гордеева. Фото: Анна Данилова
Кто-то бросается на поиски «немедицинского» способа решить все проблемы еще на стадии постановки диагноза и выбора оптимального метода лечения. Кто-то — в самом разгаре химиотерапии, устав от многочасовых капельниц и их тяжелых последствий. Но в возможность существующего на свете «волшебного» и «моментального» способа излечения в какой-то момент верят почти все: видимо, так устроен человек.
Из дневника Евгении Паниной, сентябрь 2010 года
Временами начинает казаться: всё напрасно, медицина бессильна. Та самая медицина, которой я прослужила столько лет, та медицина, в руки которой я теперь отдала себя… В голову приходит убийственная мысль: на свете нет лекарства, что может вытащить меня, поднять и вернуть в нормальную жизнь. Какой-то всё еще сохранившейся частью рассудка понимаю: это обыкновенная психология пациента — цепляться за пусть даже призрачную иллюзию того, что на свете есть нечто, способное совершить быстрое и удивительное чудо, спасти. Но страх подавляет рассудок. Страх питает неуверенность в том, что я иду правильным путем. Страх подталкивает к попыткам найти что-то мгновенное, немедицинское, другое…
В общем, я прошу дочь найти кого-то, кто не врач, но кто согласится помочь. Разум подсказывает: так не бывает, но где-то внутри теплится надежда — а может быть, это и есть мой шанс на спасение?
Об этой слабости, о «страхе после страха» Женя отважится признаться мне только через несколько месяцев после знакомства и нашей совместной работы над проектом. Да и то в ответ на мой возмущенный рассказ о том, что во дворе одной из крупных московских клиник появились граффити на асфальте: «Лечу от рака. Быстро и гарантированно. Запатентованный альтернативный способ». И телефон. Я негодовала: «Во дворе больницы гуляют мамы с больными детьми. Возможно, их вера в медицину зыбка, дети болеют долго, тяжело и не всегда вылечиваются. А бывает и так, что помочь невозможно. Но ведь вполне может случиться, что какую-нибудь не очень образованную маму такое объявление заинтересует? И, оставив лечение, она помчится на край света за чудодейственным снадобьем, лишив ребенка шанса быть вылеченным средствами официальной медицины? Просто от отчаяния помчится, устав ждать?!»
В ответ Панина молчит. Молчит. Молчит, а потом просто произносит: «Наверняка какая-нибудь мама помчится». И ждет моей реакции. Я не унимаюсь: «Почему руководство больницы не сотрет эти граффити? Ведь это может быть просто опасно для жизни пациентов». Женя сжимает губы: «Катя, я как-нибудь расскажу вам о том, как усиливается вера в чудо у больных раком. Как-нибудь, не сейчас».
В следующий раз мы с Паниной вернемся к этому разговору, обсуждая громкую историю ареста целительницы Надежды Антоненко, обнадежившей тысячи онкологических больных по всей стране обещаниями вылечить рак быстро и с гарантией так называемым божественным методом. На самом деле тех, кто готов подхватить, заморочить и, введя в заблуждение, разорить пациента на грани отчаяния, много. Бесплатные газеты пестрят самоуверенными объявлениями: «Лечу рак по фотографии». Более замысловатые способы подразумевают личное присутствие больного и набор никому не понятных, но интригующих ритуалов.
«Дочь твою врачи замучили, а я излечу»
В полупустом доме Людмилы Кудрявцевой ветер едва слышно треплет лепестки оставшихся на стене обрывков обоев. В доме, кажется, больше нет ничего: холодный грязный пол, лысые стены, угрюмые окна, словно через силу освещающие убогость помещения. По дому, всплескивая руками и непрерывно вытирая их о фартук с розочками, мечется Людмила Кудрявцева, мама двадцатитрехлетней Оли. Олин диагноз — рак печени, поставленный лишь на четвертой стадии заболевания.
Оля и мама жили в глубокой провинции, и путь до городского онколога занял у мамы с дочкой три с половиной месяца, а потом еще два — ожидание возможности приехать на обследование в Москву. Вот в Москве, в Онкоцентре на Каширском шоссе уже и поставили точный диагноз. И даже взялись Олю лечить. Предписано было три курса химиотерапии. Два Оля прошла. Они дались тяжело, но, как говорили врачи, тенденция была положительной. За неделю до третьего курса Людмила Кудрявцева наткнулась на объявление в ивановской газете «Хронометр» о «божественном методе» целительницы Антоненко.
И, уговорив дочь бросить больницу, помчалась за чудом.
Скрипит сорванная с петель дверь в доме Кудрявцевых. Где-то далеко, дома через два, лает собака, голосом больше похожая на волка. Людмила Кудрявцева ищет слова, чтобы объяснить их с дочерью побег из Онкоцентра. И, не отыскав, скребет ногтями голые стены своего полупустого дома. Потом безвольно прислоняет голову к холодной стене. Потом с размаху, до боли, ударяется в нее лбом. И воет.
Этот материнский, бабий, русский, очень простой человеческий вой сливается со скрипом сорванной дверной петли, с лаем собаки. Она воет от бессилия, не умея даже самой себе объяснить, почему лечить дочь Олю она решила таким замысловатым способом. От отчаяния, что ли. От усталости. От страха за дочь, за себя, за внучку, Олину дочь Настю. Ну как-то лишил Людмилу Кудрявцеву рассудка этот свалившийся на голову диагноз.
Кудрявцева рассказывает: «В объявлении “Хронометра” (бесплатная региональная газета) я нашла телефон центра “Надежда”. Позвонила, там сказали адрес, сказали, что да, лечат рак. Внутри все перевернулось — Олю спасут. Вначале я одна поехала к Антоненко. Она даже слушать ничего не стала. Закрыла глаза, посидела молча, потом говорит: “Дочь твою врачи замучили, а я излечу”.
Велела привозить Олю, оставлять на лечение. Но прежде, сказала, надо снять ковры со стен, обои содрать — все сжечь.
Всё цветное, всё, что из роскоши: телевизоры, приемники, проигрыватели. Оружие и даже ножи и вилки держать в доме нельзя. Посуда, которая с цветами и рисунками, тоже запрещалась. Всё это надо было перебить, выкинуть, уничтожить. Постель, сказала, должна быть только гладкая, без белья, то есть доска одна. У внучки велела отобрать все игрушки — мол, это тоже дьявольские искушения. И главное — золото. Золото все из дома она сказала собрать и привезти к ней. Золото это они при мне ломали, всё сломали, а потом куда-то унесли. Я говорю: “Куда несете, там ведь и кольцо бабкино”, а она мне: “Хочешь дочь вылечить? Молчи!”»
От рака печени целительница Антоненко в собственном центре «Надежда» лечила Олю «живой» водой. Сама Людмила этого не видела, но Оля рассказывала, что по «божественному методу» Антоненко ей делали несколько раз в день инъекции этой «живой воды». «Живая вода» отстаивалась в трехлитровых банках на полках в центре целительницы Антоненко. Следствие выяснит, что это была обыкновенная водопроводная вода, в которую просто очень сильно верили тысячи страждущих. И доверяли себя целительнице. Тем более что каждый сеанс излечения сопровождался эмоциональным наставлением.
«Она поднимала руки и громко говорила: “Излечимся только здесь!” Если ей кто-то говорил про химиотерапию или что-то в этом духе, то она прямо свирепела: “Вас там травят, вас там убивают!” Потом уже вкалывала эту воду больным куда-то сзади. Я не видела. Оле вначале стало вроде бы полегче. Я прямо молилась на Антоненку. Верила. Но не помогла она, не помогла. Не знаю почему. Себя виню», — вспоминает Людмила Кудрявцева.
На лечение Оли у семьи ушло около 160 тысяч рублей, это чуть больше, чем положено по минздравовской квоте на лечение одного онкологического больного в России. А еще — все семейное добро, оказавшееся на помойке, золото, сгинувшее в недрах центра целительницы Надежды Антоненко. Но это, конечно, мелочь по сравнению с Олиной жизнью.
В первые дни у Антоненко Оля вроде бы воспряла духом, даже говорила о том, что стала чувствовать себя лучше. Но через несколько дней эйфория кончилась. Оля сгорела на глазах, оставив сиротой маленькую Настю.
Целительница Антоненко, многим, как и Оле, обещавшая чудесное избавление от рака, в конце 2011-го ненадолго оказалась на скамье подсудимых. Но за нее вступились тысячи адептов по всей стране, некоторые даже организовывали пикеты у здания суда. В итоге вина целительницы доказана не была, Антоненко вышла на свободу, вернула к жизни центр «Надежда» и продолжила бизнес по чудесному излечению от смертельных болезней. Рекламный слоган центра остался прежним: «Неизлечимых болезней нет. Надежда». Но на сей раз центр Антоненко просуществовал недолго. В самом начале 2012 года целительница снова оказалась за решеткой. «Надежду» брали штурмом. Потом был еще один судебный процесс. В итоге Надежду Антоненко признали виновной по статье «мошенничество» и дали три года колонии-поселения.
А Олина мама, так ничего и не поняв про рак, все вытирает и вытирает руки о фартук с розами и то вслух, то про себя гадает: может, они чего не выбросили, может, какое указание не соблюли? Иногда ей и вовсе кажется, что надо было не к Антоненко, а к какой-нибудь другой целительнице, про которую она тоже слышала «много всего обнадеживающего». И перебирает в уме все адреса и телефоны, про которые ей говорили «знающие люди». И нет среди этих адресов ни больниц, ни госпиталей. О чудесных в основном местах думает Олина мама. И вздыхает: «А может, и вообще этот рак нельзя было вылечить. Ведь сколько от него людей умирает. И богатых, и знаменитых. И артистов сколько. А некоторые даже в Тибет ездят, там им помогают, но они всё равно потом умирают. А у нас денег на Тибет не было. Так всё равно Оля умерла, что уж теперь… Господи…»
Вряд ли в своих причитаниях Людмила Алексеевна имеет в виду Стива Джобса. Однако известно, что великий прагматик и интеллектуал Джобс, узнав о раке, не поспешил к хирургам. А около десяти лет лечился тибетскими травами и консультировался у специалистов по энергетическому воздействию. Видимо, так устроен человек.
Когда простого выхода нет
Из дневника Евгении Паниной, сентябрь 2010 года
Экстрасенс, или, как она сама себя называла, специалист по бесконтактному лечению, встречает меня у себя дома. Глубокомысленно смотрит в светящийся шар, что-то шепчет. Я жду. Сердце замирает — сейчас случится чудо.
Несколько минут сложных манипуляций, и экстрасенс доверительно сообщит: сложности в семье, разбитое сердце. Панина спросит: и это все? А здоровье? Экстрасенс удивленно поднимет плечи: что здоровье? Со здоровьем все хорошо.
Из дневника Евгении Паниной, сентябрь 2010 года
Я прямо взрываюсь: «Вообще-то у меня рак». Она так вздохнула, как будто я сбилась на что-то неважное, второстепенное, а потом говорит: «Ах да, да, с этим ко мне часто обращаются». И протянула какую-то банку с темной маслянистой жидкостью. Это, говорит, поможет.
Заплатив немалые деньги, Женя в изумлении вышла от экстрасенса. Шла по улице, считая шаги, все время щупая банку в кармане плаща. Потом еще сама себе удивится: как она, слабенькая после двух химий, смогла преодолеть расстояние в несколько станций метро. Дойдя до дома, опомнилась: «Да что же это такое творится!» И, словно бы в одну секунду оправившись от морока, выбросила банку в мусорный ящик. Потом жалела: надо было все же посмотреть, что это такое было внутри.
Она рассказывает мне эту историю нарочно без эмоций. Ощущение, что стесняется самой себя, своего срыва, мимолетного малодушия. Но, видимо, это и есть психология уставшего от болезни и лечения пациента, простая человеческая психология, подразумевающая надежду на то, что где-то рядом есть простой, чудесный и совсем нетрудный выход. «К сожалению, у рака таких выходов нет, — качает головой Панина. — Теперь-то я это могу говорить, потому что и это я попробовала тоже». Она улыбается. Впервые за этот трудный разговор. Улыбается и говорит: «Знаете, Катя, я так счастлива, что Бог уберег меня от этой дурацкой банки. Ведь в итоге со мной случилось настоящее чудо: я все еще жива. Чудо, конечно, в том, что я сбежала от этой тетки. И даже в своем отчаянии все-таки не смогла ей поверить».