Родительская суббота. На столах в Богословской громоздится принесенная снедь: батоны хлеба, стопки имеретинских хачапури, бутылки вина и постного масла, а также разнокалиберные кульки.
У Иверской стоит пожилая прихожанка. На голове у нее кокетливо повязанная косынка на манер гоголевской Солохи. Остальной ее наряд напоминает комиссаршу 20-х годов: кожаная куртка, строгая юбка и сапоги. Это местная знаменитость – Валентина.
Мимо нее проходят люди. Каждый третий останавливается и раскланивается с ней. Диалог примерно такой.
– С праздником! Как вы? – при этом рука вопрошающего ныряет в карман Валиной кожанки, оставляя там денежку.
– Спаси Господи! – чинно кивает Солоха-комиссарша. – За тебя вчера записочку подала.
Объект Валиной молитвы благодарит и отходит.
Его место на аудиенции занимает женщина с грудным ребенком. Все опять-таки идет согласно регламенту: приветствие, еле уловимое движение руки к карману молитвенницы, затем обнадеживание.
– Генацвале! – с неправильным ударением на последнем слоге говорит Валентина и смачно целует ножку младенчика.
– Помолитесь, пожалуйста, вчера кашлял немного! – просит мать.
– Обязательно помолюсь! – с жаром обещает Валентина и крестит широким крестом малыша.
Служба идет своим чередом. Хор поет. Людей все больше и больше.
Около Валентины постепенно образуется полукруг из пакетов с едой – пожертвования.
Многие предусмотрительно сразу фасуют еду на два кулька: один, побольше – на общий стол, а кулечек поменьше – к ногам Валентины.
Эту картину наблюдают сзади две прихожанки Нина и Лида.
– Вальку-то нашу скоро при жизни в святые запишут, – иронизирует Лида. – Вот как себя поставила. А эти новые пришлые грузины все за чистую монету принимают. Понятия не имеют, какой у нее десять лет тому назад стервозный характер был. Помнишь, как она на всех шипела?
– Как не помнить! Только и слышно было из ее угла: «Здесь не стойте, так не креститесь! На Евангелии не сидят!» А сейчас стоит как истукан, только дань собирает…
Уже и общая панихида закончилась. Люди стали к кресту подходить.
Тут Нина подходит к Валентине и с плохо скрытым любопытством все же спрашивает:
– Валь, как ты столько кульков понесешь? Сама, вон, с палкой…
Валентина одаривает ее красноречивым взглядом и роняет с достоинством.
– Господь знает, для кого это, и Сам управит.
Нина возвращается к пункту наблюдения и говорит подруге:
– Умоляю, давай посмотрим, что будет дальше, как Валька выкрутится. Много на себя брать стала.
– Кстати, она, и правда, не для себя эту кучу набрала. Ей столько и в месяц не съесть, – уточняет Лида. – Это так и есть.
Царские врата закрылись, и церковь постепенно опустела. Только Валентина по-прежнему стоит на том же месте, возвышаясь над кульками, как Наполеон на подступах к Москве в ожидании ключей.
Наблюдательницы тихонечко сидят в уголке и ждут обещанного исполнения Божьего Промысла. Им спешить некуда.
Тут в церкви появляется молодой, хорошо одетый парень. Он идет солдатским размашистым шагом к центру. Замечает Валентину и тормозит у кулькового острова.
– Вас подвезти, тетя Валя? Я как раз мимо вашего дома буду ехать.
Валентина точно просыпается от спячки.
– Да, да, Дато. Спаси Господи. Я вот стою, жду доброго человека.
– Сичас! – сияет искомая кандидатура.
Он быстро крестится на иконостас, ставит свечку и исчезает из церкви. Через пять минут является и докладывает:
– Я джип развернул у тех ворот. Все готово.
Хватает по несколько мешков в обе руки и спешит к выходу. Подруги-наблюдательницы спешат за ним на новую позицию.
Парень в три приема перетаскивает всю поклажу и грузит в громадный джип. Последним рейсом он выводит под руку Валентину с тросточкой и осторожно подсаживает ее в кабину. Потом сам занимает место у руля.
Валентина царственным жестом поднимает правую руку и негромко командует:
– К бомжам!
Джип плавно проезжает мимо подруг с вытянувшимися лицами. Лида резюмирует задумчиво:
– Во! Что ни говори, милостыня – великое дело. А Валька точно себе Царство Небесное заработает.