Блог священника Александра Дьяченко
Молодая женщина, лет тридцати, обращается ко мне, доверительно, и немного волнуясь:
— Батюшка, я выхожу замуж и мы с моим мужем хотим венчаться.
– А знаете ли, голубушка, — поучаю привычно, — что венчание – шаг ответственный, и, решаясь на него, вам нужно взвесить серьёзность ваших чувств и намерений?
– Да, батюшка, мы всё взвесили и решили сперва расписаться, и в тот же день повенчаться. И, потом, сколько ещё испытывать эти самые чувства? Я от него уже третьего ребёнка рожаю, а всё никак не решусь, сколько же можно!? — убеждает себя молодая женщина.
Говорят, сейчас стало модным венчаться, не знаю. Мы в своём храме много крестим, ещё больше отпеваем, а вот венчаем крайне редко. Да ещё и просим за венчание самое большое пожертвование. И делаем так специально, чтобы люди, прежде чем решиться на такой шаг подумали даже не семь, а семьдесят раз. Но всё равно не помогает, и разводов среди венчанных браков хватает. Я здесь как-то поинтересовался у священника, который принимает в епархии просителей о церковном разводе, и выходит, что в среднем за год по области мы имеем около трёхсот таких семейных катастроф. Человек надеется, что после церковной молитвы, словно по мановению волшебной палочки, в его семье наступит идиллия, а она не наступает. Нет понимания, что венчание – это благословение на начало трудного жертвенного пути двух любящих сердец по созданию семьи, как малой домашней церкви, а не уже готовый конечный счастливый результат.
Начинаешь объяснять невесте, что в браке она должна подчиняться мужу, и оставлять за ним принятие всех главных решений. Девушка смотрит на меня и улыбается. Спрашиваю:
– Ты чего улыбаешься?
– Батюшка, неужто мне придётся ему во всём подчиняться, а если он неправ? А если он вообще, человек неумный?
– Так зачем за него идти, если он неумный?
Никогда не забуду, находят меня двое, он и она. Она выше мужа чуть ли не на полголовы, да и остальными формами покрупнее будет. Он (жена его называет «Дусик», причём именно называет, к нему не обращаясь, и постоянно говоря о муже в третьем лице) постоянно молчит, зато она говорит не умолкая.
– Мы с Дусиком решили повенчаться, — смотрит в сторону супруга, тот обречённо вздыхает и соглашается: «Угу». – Батюшка, это так ответственно, так ответственно. Мне же снова придётся подвенечное платье покупать.
– А вы давно вместе?
– Да у нас ребёнку уже семь лет.
– Тогда вам нет смысла покупать такое дорогое платье, вы просто оденьтесь чистенько по-церковному.
Женщина, задыхаясь от возмущения:
— Что значит «чистенько»!? Я, что же, не могу для такого случая позволить себе новое платье?
Я немедленно соглашаюсь с её требованием о новом платье, она успокаивается, и мы договариваемся о сроках венчания. У «молодых» до назначенного мною дня оставалось ещё месяца полтора. Надеясь за это время хоть немного воцерковить ребят, я предложил им походить на воскресные службы, и разрешил звонить мне, соглашаясь ответить на все интересующие их вопросы. И она звонила чуть ли не каждый день. – Можно венчаться в фате? – А, может, вместо фаты мне ленточку повязать? – А если коленочку открыть, будет ли это «по-церковному»? Я стал бояться её звонков, я же не Юдашкин, откуда мне знать, что такое оборки и фонарики на рукавах?
Недели через три, в сопровождении Дусика, она приехала продемонстрировать свой наряд на предмет соответствия его требованиям «церковности». Маленький мужичок покорно стоял передо мной в простеньком костюмчике, и почему-то зелёного цвета. Не удивлюсь, если он в нём ещё в школе аттестат зрелости получал. Зато супруга поражала оригинальностью и эксцентричностью одежд. Не стану их описывать, всё равно не смогу, но априори соглашаюсь на всё. Женщина задумчиво смотрит в сторону супруга. – Батюшка, последнее время меня волнует несоответствие идеи моего платья цвету его костюма, я боюсь, что нарушается гармония. «Невеста» мельтешит на фоне зелёного супруга, а я, понимая всю нелепость происходящего, но боясь обидеть людей, только молча развожу руками. Вечером она вновь позвонила и сообщила, что решила заказывать новое платье.
Зато венчание прошло великолепно. Зрителей понаехало множество, правда «невеста» слегка паникуя, часа за два до прибытия к храму эскорта автомобилей, спрашивала меня о какой-то очерёдности входа в храм, но все недоумения к счастью удалось разрешить.
Потом, уже выходя из храма, она бросала в толпящихся сзади незамужних девушек свой букет. А те, подобно волейболисткам, визжа и смеясь, выпрыгивали ему навстречу. Довольный действом народ, устремился вслед за королевой бала к машинам, а сзади, не поспевая за всеми, и видимо, боясь потеряться, смешно семеня ножками, спешил Дусик в нелепом костюмчике зелёного цвета.
Но, всё-таки, таинство, даже если люди и забывают о его сути, остаётся Таинством, и наблюдаешь порой, как человеческая слабая плоть не выдерживает присутствия благодати.
Во время венчания девушки нередко теряют сознание. Мамочки жалуются на спёртый воздух в храме и на жар от горящих свечей, хотя мы никогда не венчаем прилюдно, и такого рода объяснения мною не принимаются. Причина скорее в том, что всё чаще широкие юбки белоснежных подвенечных платьев невест скрывают уже значительные сроки беременности. Помню, венчал юную девочку шестнадцати лет и мужчину лет тридцати пяти. На его фоне она выглядела совершенным ребёнком, и в тоже время этот ребёнок сама уже готовилась стать мамой. Тонкая высокая шейка, такие же худенькие ручки. Во время венчания девочка вдруг медленно, словно свечечка, начала оплывать на пол. Потом, заметив вдоль стены стоящую лавку, улеглась на неё вместе с ногами.
Я неспешно продолжаю читать молитвы, сродники, в том числе и жених, в растерянности обступают молодую. Та лежит и в прострации улыбается своим видениям. Но через минуту жених уже стоит на положенном месте с юной супругой на руках. Он держит её, точно бездыханное тело, с запрокинутой головой и безжизненно свисающими вниз руками. Однако мужчина твёрд в своём намерении продолжить венчание, и всем видом старается мне это показать. Спрашиваю:
— И что будем делать?
– Венчаем дальше, батюшка.
– Так венец не фуражка, как мы его на её головку крепить станем?
Благо, мои помощницы подсуетились и прохладной святой водичкой привели девочку в чувство. Правда, до последней минуты её приходилось поддерживать под руки, а венчальную свечу передали свидетельнице.
Если теряют сознание молоденькие девчонки, то это в порядке вещей, но когда на пол храма опрокидывается большой сильный мужчина, то здесь на беременность уже не спишешь. Идёт венчание. Поворачиваюсь лицом к открытым царским вратам и, воздев вверх руки, готовлюсь произнести венчальный возглас: «Славою и честию венчай их», как слышу звук рухнувшего тела. Оборачиваюсь и вижу жениха распростёршимся на полу. Невеста отскочила в сторону, на её лице недоумение и испуг. Общими усилиями приводим незадачливого жениха в чувство. Он не совсем понимает, чего от него хотят, но потом всё-таки встаёт на место. Вновь воздеваю руки, произношу возглас, и молодой человек опрокидывается навзничь, да так резко, что чуть было не увлекает за собой свидетеля. Жених падает, а его ноги в ботинках сорок четвёртого размера с новыми кожаными подошвами по инерции взлетают вверх. Его вновь поднимают и усаживают на табурет. Он сидит, прислонившись головой к невесте, так и венчаем.
Правда, этот случай с сильной половиной человечества на моей памяти единственный. Но если, кто-то думает, что мужики народ менее чувственный и ранимый, чем женщины, то он глубоко ошибается. Года два назад я присутствовал на росписи в загсе. Помню, как после всего к жениху подошёл свидетель и пошутил:
— Не понимаю, как ты решился расстаться со свободой и стать семейным человеком?
Каково же было моё удивление, когда через год я, просматривая видеозапись уже с его свадьбы, увидел как этот большого роста могучий крепыш в момент, когда они оба с женой поставили подписи под одним документом, не совладал с чувствами и заплакал. Он стоял и плакал, как дитя, а жена успокаивала его и гладила по волосам.
Такие мы мужики, какие бы мы ни были большие и сильные, нам очень важно, чтобы нас любили. Мой друг отец Виктор этой зимой заболел и попал в больницу с двусторонним воспалением лёгких. Он сгорал от высоченной температуры, и врачи как могли, боролись за его жизнь. В самый критический момент к нему пустили матушку. Она наклонилась над ним и просит: — Витенька, ты только не умирай, держись. Ты же сам знаешь…». Батюшка, предвосхищая её слова, подумал: «Сейчас она скажет «как я тебя люблю», и так, — говорит, — на душе хорошо стало. А матушка продолжает: — … детей кроме тебя, кормить некому. А их у тебя вон сколько, и кому они, если помрёшь будут нужны»? – Действительно, — согласился батюшка, — никому», — поболел немного, и на службу.
Разные случаи случались с моими молодожёнами, один раз даже трагический. Семья находилась на грани развода. Муж сильно выпивал, и жена ухватилась за идею повенчаться как за последнюю соломинку. Он согласился, и по её просьбе даже закодировался, но мне об этом ничего не сказали. Во время венчания молодые пьют общую сладкую чашу вина, вот он её и выпил. Сорвался и запил, а месяца через три семья распалась окончательно.
А один раз жених со свидетелем перед самым венчанием чем-то, видать, обкурились. Родственников понаехало, а их развезло, стоят и хохочут. Невеста плачет, а они заливаются. Вот беда какая.
Много случалось всего, и забавного, и грустного, но было одно венчание, которое меня потрясло и осталось в памяти на всю жизнь.
С Галиной мы познакомились в храме. Она подошла ко мне после службы и попросила соборовать и причастить её мужа. У Андрея, так его звали, обнаружили опухоль. Ему тогда ещё не было и сорока. Будучи по природе человеком терпеливым, он научился скрывать от окружающих боль, потому и болезнь открылась уже на последней стадии. После операции Галина привезла мужа домой. Тогда она и просила его соборовать.
Мы разговорились с Андреем. Вера в нём была, но правда очень маленькая, а вот надежды не было совсем. А без надежды в таком деле нельзя. Всё время, пока я его соборовал, он смотрел на меня с таким выражением лица, словно говорил: «Я понимаю, ты делаешь своё дело и хочешь мне помочь. Но только зря ты, парень, стараешься. Всё равно из этого ничего не получится. Я обречён». И, тем не менее, он даже было пошёл на поправку, но его настроение от этого не улучшилось. Она поменяла квартиру, чтобы у Андрея была отдельная комната и дети ему не мешали. А он спешил сделать в ней ремонт, чтобы ей потом, после него, было меньше мороки со всеми этими мужскими делами.
А месяца за два до кончины Андрея она попросила их обвенчать. Я назначил день, и они приехали в храм нарядные и торжественные. И ещё, может мне это показалось, но они были счастливы. Не смотря на то, что время их оставшегося счастья уже можно было исчислять часами. Остался в памяти землистый цвет лица Андрея и проступающая порой в их глазах боль от близкой и неминуемой разлуки.
— Ты хочешь связать себя навсегда? – спросил я её перед венчанием.
– Да, я хочу и в вечности быть вместе с ним. Здесь мы были вместе до обидного мало.
— Ты ещё молодая женщина, подумай, у тебя двое детей, и их нужно поднимать, хватит ли тебе сил?
– Бог не оставит, батюшка, моей бабушке после войны было ещё труднее.
Прошло уже много лет, и я иногда встречаю Галину. Она освоила мужскую специальность, занималась извозом, торговала запчастями к автомобилям. Сейчас купила огромный «патриот», чтобы ездить на дачу. Сыновья выросли, родились внуки. Так что, забот у неё, что говорится, «полон рот». Я иногда её встречаю, но никогда не вижу рядом с мужчиной.
Недавно она меня подвозила, и я спросил:
— Не жалеешь о том венчании?
Она помолчав:
– Вспоминаю то время, оно шло, и я понимала, что теряю мужа, наступало отчаяние, и я не знала что со всем этим делать. Но после того, как мы повенчались, я вдруг отчётливо поняла, что теперь всё, мы навсегда остаёмся вместе. Никогда ещё, как в те дни, я так остро не ощущала времени. Оно стало для меня управляемым, он уходил, а я каждую секундочку нашей жизни словно перебирала между пальцами, как ты свои чётки. Те два месяца научили меня ценить, то малое, что у меня есть, и быть благодарной, за то, что у меня есть. Я не думаю об Андрее «был», для меня он продолжает «быть».
Он умер на моих руках, и я сама закрывала ему глаза. Может от того, что я знала о его скорой кончине, и делала всё, чтобы ему было покойно, у меня нет на душе чувства вины, или какой-то недоговорённости. Словно он переехал в другую страну, а я остаюсь ждать его вызова. Когда-то он обязательно придёт, и я пойду за ним вслед».
А вскоре вся страна узнала о взрывах в метро. И думаешь, ведь никто из тех, кто погиб, не собирался умирать в тот день. Люди уходили по своим обычным делам, строили планы, а потом, буквально в мгновение их жизнь прервалась. Мы жалеем погибших, но жалеть нужно тех, кто остался. Теперь день изо дня месяцами они будут вспоминать, всё одно и то же. Ту самую минуту, когда любимый человек уходил из дому в то злополучное утро. Возможно, это было так: « — Быстренько иди сюда, целую и я побежал, уже опаздываю! – Беги, беги, я умываюсь, вечером поцелуешь», или звонок по телефону: « — Я хочу тебе сказать что-то очень важное для нас обоих. – Прости, мне сейчас некогда, вечером скажешь, мы же договорились о встрече». Может, это было так, а может, как-то по-иному, точно не знаю, могу только предполагать.
Только не будет теперь этого вечера. Никто так и не скажет им оставшимся тех заветных слов, никто больше так не обнимет и не поцелует. Лишь остаётся подушка, которую можно обнять в надежде уловить запах того, кто уже не придёт. Мы неисправимы, и начинаем понимать, что были счастливы только тогда, когда его теряем.
Ночь, табло на часах говорит, что сейчас где-то около трёх. Проснулся и почему-то вспомнил про тот разговор с Галиной в её вездеходе, и то венчание. Рядом со мной, свернувшись калачиком, мирно спит моя матушка. В памяти всплывает и рассказ отца Виктора, который помирая в больнице, ждал от своей половины признания в любви. И я делаю неожиданное открытие: а ведь моя матушка за все двадцать пять лет совместной жизни так ни разу и не сказала, что она меня любит. Вот это здорово, а как же мы так поженились, без констатации самого факта? Спать сразу же расхотелось, и так стало себя жалко. Нет, так дело не пойдёт, матушку определённо следует обличить, утром, сразу же, как проснёмся.
Для сбора компромата мысленно возвращаюсь в те наши далёкие годы, и почему-то сразу вспоминаю, какими счастливыми глазами смотрела она на меня, когда я делал ей предложение. Потом, как старалась она подложить мне на тарелку самый большой и вкусный кусочек, как обшивала, стирала, гладила до появления всех этих чудо машин. Нужны обличающие факты, а в голову лезет всякая ерунда, как всеми силами она старалась дать мне поспать, когда появился на свет малыш. Потом, как вместе пришли в церковь, и она терпеливо выслушивала моё дилетантское «богословие». А когда, став священником, я получил самостоятельный приход, она ушла с прежней работы на зарплату в пять раз меньшую, ради того, чтобы быть рядом и организовывать клирос. Вспомнилось, как перед первой нашей Пасхой, когда не было денег на красные облачения, она пошла на рынок и продала свою единственную ценность — новую шапку из голубой норки.
Воспоминания, тесня, и наплывая друг на друга, выстраивались в одну большую непрерывную цепь обличений, но только уже меня самого. Вот так, Саша, получается, что рядом с тобой, вот уже целых 25 лет, живёт человек, который и живёт-то ради тебя, а ты этого до сих пор не понял. А для любви слова, оказывается, вовсе и не обязательны.
Вглядываюсь в её лицо, и хотя на дворе ещё темно, отчётливо вижу ту самую девчонку, которая согласилась идти по жизни рядом со мной, и идёт вот уже целую четверть века. Мы привыкаем, что кто-то живёт рядом, для нас становится нормой быть кем-то любимым, что о нас кто-то постоянно заботится, и на него можно свалить кучу всяких домашних рутинных дел. И, кажется, что так будет всегда, но в том-то и дело, что «всегда» в нашем конечном мире не бывает, когда-то это «всегда» рано или поздно заканчивается. И можно так и не успеть научиться быть благодарным, а потом ненавидеть себя, что вовремя не целовал эти глаза и эти руки.
Пытаюсь вспомнить, а когда сам ей говорил, что люблю, когда последний раз дарил цветы? И хотя в комнате темно, понимаю, что мои щёки начинают пылать. Нет, нужно в корне всё поменять, завтра же, нет уже сегодня, я скажу ей, что люблю её, и очень сильно. Нет, это неубедительно, что значит «очень сильно»? Скажу просто, что люблю её, но зато целых пять раз, или лучше десять, и так каждый день, или, в крайнем случае, через день. Правда, она может заподозрить, что я где-то в чём-то проштрафился. Ну и пусть, потом перестанет, пора ей привыкать к новой хорошей жизни, вот с этой самой минуты.
Засыпаю довольный собой, успевая краем глаза заметить цифры на электронном светящемся табло. Всё, время новой жизни пошло.
Читайте также:
Венчание. Часть 1. Почему брак – таинство
Венчание. Часть 3. Брак и ЗАГС
Преодолевая разочарование: от «гражданского брака» к церковному