В детстве Ольге всегда казалось странным, что Пасха, таинственный праздник с особенной едой, которая бывает на столе только раз в году, празднуется в разное время. Это потом она поняла — почему так. Но только потом, после того, как прожила на свете целых тридцать лет.
Первая Пасха случилась в деревне, когда Ольге было шесть или семь. Многое в этом празднике запутывало, многое удивляло. Больше всего поражала фантастическая подготовка к застолью, которое ожидалось через несколько дней… Тогда Оля гостила в семье доброй тети Нюры. Тетя Нюра, всю жизнь проработавшая на кирпичном заводе, носившая тяжести наравне с мужиками, любившая крепкое словцо, стала первым человеком, который довольно путано, но красочно поведал девочке о Христе. В этом рассказе Он представал то героем-освободителем, то очень добрым Человеком, Которого убили злые люди. Думала о Нем Оля потом время от времени вполне спокойно, как об Иване-Царевиче из сказки. Смущало только одно — почему же Христос от Своих мучителей не ушел, не стал с ними драться, не смог перехитрить — именно так в сказке делали многие замечательные герои…
На следующий год всю подготовительную неделю к Пасхе — тетя Нюра называла ее Страстной, иногда «СтрашнОй» — Оля снова провела в деревенском домике, в знакомой «тетьнюриной» семье. Вместе с внучкой тети Нюры Светкой она собирала по утрам теплые яйца в курятнике, наблюдала за варкой творога, пахтаньем сметаны, лущила луковицы, вытащенные из погреба.
Однажды Оля услышала душераздирающий крик, высокий и невыносимо мучительный. Он раздавался из-за сараев. «Что там? Что?», — она не могла понять, почему так спокойны взрослые, которые, услышав такое, продолжали заниматься своими кулинарными делами. «Да ты не бойся — это овечку режут», — ответила тетя Нюра. «Кого?». — «Ты только не ходи туда, не надо». Оля не послушалась — идти за сараи, точнее, пробираться тайком, было страшно, но не идти было невозможно.
То, что она увидела на заднем дворе, было ужасным. Серая каракулевая шерстка, пропитанная кровью, мутные глаза. Рыжая солома на черной земле — тоже вся в крови. И два мужика, молчаливо и методично завершающие то, что начали… Потом все слилось — слезы размыли цвета мира, остался только серый.
В ту Пасху Оля никак не могла почувствовать радость от слов «Христос воскресе! — Воистину воскресе!», как ни старалась.
***
Когда Ольге исполнилось 22 года, она вышла замуж за семинариста, который бросил семинарию в силу неразрешимых противоречий со священноначалием. То есть замуж она выходила уже за студента университета. Но Вовка так смешно рассказывал о житье-бытье бурсы, так мило звучали его байки о попах, что Оля влюбилась. Влюбилась не только в Вовку, влюбилась и в Церковь, как ни странно. До этого она ничего не знала о ней, а теперь словно прикоснулась к чему-то словно не своему, но совсем нестрашному. Время от времени даже стала захаживать в храм — свечку поставить, вдохнуть вкусного воздуха.
Жизнь с Вовкой не была похожа на идеал — он был молод, инфантилен, творчески беспорядочен. Часто выпивал и пропадал. Оля плакала, переживала, искала его по друзьям и кафешкам. Он потом плакал тоже, просил прощения, какое-то время не пил, но потом все снова срывалось.
Оля стала ходить в храм чаще, и теперь они с Вовкой ссорились не только из-за унылой совместной жизни — еще и по религиозным соображениям. Эти ссоры были страшными и ледяными. После них раны почему-то не затягивались. Но чувство к мужу еще жило, и Ольга тщательно скрывала от родителей все их неурядицы. Шесть лет скрывала, мучила себя, мучила Вовку… Но молиться Богу, просить у Него помощи — как советовал ей священник — не могла себя заставить. Слишком было жалко себя.
Однажды весной Вовка снова пропал. Ольга хотела в этот вечер поговорить с ним, позвать на исповедь перед Пасхой: шла Страстная, священник, который принимал участие в Олиной жизни, решил поговорить с ее мужем и пригласил их обоих в храм в Великий Вторник. Но был Понедельник, и Вовка пропал. Она не стала в тот вечер выяснять, где он и с кем. Решила хотя бы раз в жизни не возвращать его домой. Наступила ночь, Вовки не было, а Оля лежала в постели, смотрела на тени за окном и молилась, чтобы с ним все было хорошо… Проснулась она от звонка в дверь. Побежала босая, в ночной рубашке по общему коридору. На пороге стоял Вовка, весь в крови. Было пять утра.
Скорая, больница, швы, милиция, объяснения, трясущиеся руки, слезы — что тут еще рассказывать? Ольга чувствовала себя тоже избитой, измученной, подавленной. Виноватой — если бы нашла Вовку в тот вечер, притащила бы домой, ничего бы этого не случилось… Почему-то через все мысли об этом прорывался образ зарезанной овечки, который врезался в память в детстве.
Потом был разговор со священником — он сказал Ольге, что все случившееся — закономерно. И что Оля — не виновата. И что если бы она не молилась горячо, когда Вовки не было, неясно, чем бы все вообще закончилось. «Нужно как-то менять жизнь, Оля», — сказал батюшка на прощание. — «Не отворачивайся от Бога, не убегай от Него».
В тот год Пасха была тихой, больничной, пахнущей лекарствами. Был очень смиренный и молчаливый Вовка, который попросил принести ему крестик. Был магазинный куличик и подаренные вовкиным соседом по палате крашеные яйца. А еще радость была, впервые за долгое время — от простых слов «Воистину воскресе!».
***
Когда Ольге исполнилось тридцать лет, она, наконец, воцерковилась (пусть это слово не отражает всей глубины и сложности чувств человека, который сознательно вверил себя в руки Божии, но оно есть). И пройдя через неофитский восторг и ощущение полета, через последующее отчаяние от угаснувшей вдруг влюбленности к церковной жизни, через спокойное рождение любви к Церкви, Ольга поняла, почему Пасха Христова всегда празднуется в разное время. Дело было вовсе не в индикте и не в особом счете времени, как в свое время объяснял бывший семинарист и бывший муж Вовка…
Каждый человек ежегодно в один и тот же день отмечает день своего рождения — день этот неизменен. Но редко кто из живущих на земле знает день своего ухода. Смерть может явиться внезапно, в любую минуту, — но это не будет случайностью. Потому что у Господа все случайности — закономерны. И любой неправильный поступок, неправильно принятое решение, неверный выбор приближает смертный час человека, его личную страстную пятницу. Но если есть вера в сердце человеческом, вера настоящая, неформальная, горячая и живая, Пасха — неизбежна.