За окном сентябрьский ветер гоняет листву, и на 11-м этаже дома социального жилого дома в Митине зябко. Ремонт в общем коридоре — привет из 90-х. До конца, последняя дверь направо. На пороге папа Наташи, Юрий. Они два дня как вернулись в Москву из Керчи на лечение. Стена у входной двери исчерчена трещинами.
Отец Натальи Юрий Калиниченко
Приглашает вовнутрь. В прихожей оглядываю обтерханные обои, полопавшуюся побелку потолка, мятый линолеум. Слева выглядывает кухонька, в ширину которой умещается электроплита и раковина.
— Вы и в прошлый приезд здесь жили?
— Нет, в прошлый раз девять месяцев мы были в гостинице «Берлин» на Севастопольской. Было удобно оттуда ездить к Наташе в больницу на «Полянку». Хороший номер, включены завтраки.
— А теперь почему не там?
— Не знаем. Я перед выездом туда звоню — говорю, приезжать? Мне сначала — да, да, ждем. Потом — подождите, выясняем. И когда уже в Москве были, говорят — к нам не езжайте, езжайте в Митино, там дадут социальное жилье на время лечения. Здесь живут в основном одинокие бабушки. Прошлый раз мне и социальную карту выдали – к Наташе на метро ездить. Теперь сказали — не предусмотрено.
— Что-то изменилось в вашем статусе?
— Нет, мы просто на лето домой уезжали, сейчас вернулись в ту же больницу, готовимся к сложной операции. Но тогда о нас все писали, телевидение снимало. СМИ нам помогают — прошлый раз, как только шум поднялся, сразу и питание нам дали, и соцкарту мне. А теперь говорят — не положено.
С детства папа воспитывает Наташу один, мать давно бросила семью. Заварив на кухне чай, проходим в комнату. Две гостиничные кровати, крохотный телевизор стоит на тумбочке.
— Вы вдвоем в одной комнате?
— Да.
В комнате у Наташи
На кровати посреди комнаты из-под одеяла выглядывает Наташа.
— Привет. Как добрались до Москвы?
— Здравствуйте.
Количество слов, которое Наташа произнесла за нашу встречу, можно сосчитать. Она старается почти не говорить. Как только я дотрагиваюсь до фотоаппарата, закрывает лицо. Лицо очаровательной девушки в семнадцать лет.
Наталья. Фото: nata_lochka_18 / instageam
Наташа
В первые безумные дни после теракта нужно было выживать. Ей оторвало ступню, сильно разорвало ногу по всей длине. Повреждено правое ухо, с которым теперь проблемы. Уже в Москве в течение многих месяцев была проведена серия операций, почти все под общим наркозом. Они с папой справились. Выжили.
— Это список операций. У нас тяжелый случай, осколками раздробило бедренную кость. В больнице кусочки соединили и на болтах поставили. Повезло, что главная артерия не задета. Вытянули кость на 10 сантиметров. Мышцы со временем должны нарасти. Врачи говорили — чудо, что удалось спасти ногу, будем по вашему случаю диссертацию писать. Дочка пять месяцев провела в аппарате, который надевался на ногу. Лежать нельзя было, ничего.
В первые месяцы за ними бегали репортеры, чиновники, привозили в больницу фрукты, помогали деньгами. Наташу свозили в Кремль, показали Москву…
Довольные репортеры выпустили сюжеты и статьи, чиновники разъехались. Потянулись больничные дни. И это, наверное, самое сложное.
— Нам сказали, еще полтора-два года лечение, реабилитация, протезирование… вот сколько это все продлится? — Юрий крутит в руках больничные документы.
В больнице оказались свои учителя, Наташа окончила курс 10-го класса. Сейчас у нее новый учебный год «удаленно». На лето их отпустили домой. Благо дом — в Крыму.
— Мы и так идем досрочно, — продолжает Юрий. — За лето Наташа окрепла, лучше намного стало, ходить лучше, двигаться. Один раз плавала. Все ж у нас море, солнце в Керчи, на фруктах…
Много месяцев Наташа провела в больнице
— В Керчи, на «Е» ударение, — тихо поправляет Наташа. — Вечно все путают.
— Когда неправильно говорю, она меня всегда поправляет, — улыбается Юрий.
Хватаюсь за возможность «разговорить».
— И я не знал, что так правильно.
— Я в школе хорошо училась. Учительница по русскому языку у нас была строгая. Если что не выучила, она сразу ставит двойку. У меня поэтому не вышла пятерка в четверти.
Впервые с нашей встречи я слышу в ее голосе обиду. На учительницу.
— Куда после техникума собираешься?
— Я после 9-го класса не знала, чего хочу. Думала на юриста пойти, но приглянулся кадастровый работник. Но не знаю, я думаю еще.
— Почему такой необычный выбор?
— В нашем техникуме раньше не было таких специальностей. Когда появилась новый директор, она ввела экономику, правоведение, кадастр.
Разговор затухает так же быстро, как и вспыхивает. Наташа отворачивается от нас к телефону.
— Сначала ногу не могла от кровати поднять. Мы думали, не будет шевелиться, — продолжает Юрий. — Весной в Москве с ней хорошо занимались, теперь она на эту ногу уже и становится. Можно 20% нагрузки давать на ногу. Но она и сейчас уже неплохо ходит. С костылями.
Наташа на кровати
«Прошло вроде у всех. А мы-то остались…»
— Расскажите, как организовано лечение?
— После теракта 9 месяцев лежали в больнице, летом дома, теперь снова в больнице.
— Сколько пробудете здесь?
— Не знаем… В Москве сначала многие лечились, были ампутации. Но на сегодня почти все выписаны из больницы, налаживают прежнюю жизнь. И внимания ко всем нам меньше. А мы-то остались…
— В больнице же вы бесплатно?
— Все операции, лечение бесплатное.
Денежный вопрос в этой истории имеет отдельную страницу. В СМИ впервые они появились как пострадавшие, которым долго не выплачивали компенсацию — 500 тысяч рублей. После шума в прессе деньги перечислили. Потом был объявлен сбор средств, чтобы поддержать семью.
И тут некие «доброжелатели» пустили слух: Юрий — человек пьющий, не помогайте, все спустит на алкоголь. Этот бред быстро опровергли, но урон сбору был.
На днях читаю, что все выплаты у них якобы кончились, денег нет — снова ложь.
— Юрий, правда, что те 500 тысяч и другие выплаты уже потрачены?
— Нет. Нам приходилось кое-что тратить, но хочется, чтобы дочке осталось. Те деньги хотелось бы потратить не на лечение, на что-то другое, на нормальную жизнь. Сколько это все еще продлится?
— Судя по вашим рассказам, с деньгами плохо? На что живете?
— Сейчас все практически уходит на проживание, на лечение. Наташе группу инвалидности оформили — это 14 тысяч. И еще помогает нам общественная организация, по 5-10 тысяч в месяц. На это и живем.
Центр народной помощи «Благовест» с первых дней начал поддерживать пострадавших из Керчи. Наташе они назначили именную стипендию, и теперь она оказалась важным подспорьем для Калиниченко. Пока эта помощь поступает.
— Как у вас с работой? Понятно, в переездах между Москвой и Керчью с этим не просто.
— Зимой и летом в Москве я подрабатывал ремонтом квартир. Я этим занимаюсь последние годы. С переездами туда-сюда пока не получается. Сейчас только приехали. Пока обустроимся, Наташу в больницу положат, к ней надо каждый день ездить. Пока приходится бегать, все оформлять. Если все уладится, может, получится устроиться.
Как помогают пострадавшим
В керченском теракте погибло 20 человек. А ранены оказались — еще 90! О них почти не говорят, СМИ они не очень-то интересны. Вот только многим с этими ранами, телесными и душевными, теперь мучиться всю жизнь…
Вся помощь Наташе делится на две части: региональная — из Крыма и московская, где она проходит лечение. Регион выплатил компенсацию — 500 тыс., потом еще 400. Правительство Крыма рапортует: общая сумма выплат пострадавшим — под 100 миллионов. Но это выплата единовременная. А раны — навсегда. Помогали и обычные люди, со стороны. Собрали 15 миллионов. Когда поделили на всех, оказалось, что пострадавшим на семью достается по 100 тысяч…
В Москве помогают с лечением, с жильем. Но вот когда говоришь с ними спустя год после трагедии, возникает ощущение, что Наташа с папой остались сами по себе. В Крыму обещают семьи пострадавших не бросить. Цитата: «Проводится постоянный мониторинг проблемных вопросов, связанных с лечением и реабилитацией пострадавших, а также оказывается возможная помощь в их решении», и добавляется: «в пределах компетенции». Не хочется придираться к словам — где границы этих компетенций и что такое «возможная помощь»? В целом все понятно. Просто хочется, чтобы их не забыли и не бросили. А самим пострадавшим нужно понимать реалии и не давать забыть о себе.
— Расскажите, как устроена поддержка пострадавших в терактах? Кто с вами занимается?
— Мы не знаем, — рассказывает Юрий Калиниченко. — Есть соцработник в Крыму, нам через него дали это жилье.
— Какой-то фонд с вами сейчас работает?
— Нет…
Не сразу верится, что у нас нет фонда помощи жертвам теракта. Одна из разгадок проста — оказывается, пострадавшие в теракте у нас до сих пор числятся как «получившие травму в результате несчастного случая». Будь то взрыв в метро, захват заложников или расстрел сумасшедшим сокурсников, юридически это все — случайность? Например, о Диане Муртазовой из Беслана страна узнала через 15 лет после трагедии, после выхода фильма Юрия Дудя.
Это факт — в России на сегодня нет такого фонда. Только в сентябре 2019-го появилась идея создать Общероссийскую ассоциацию жертв террористического акта. Но пока это только идея… Реальное положение вещей устроено по формуле «спасение утопающих — дело рук известно кого». Потому жертвы каждого теракта сами создают общественные организации. Самая известная — «Матери Беслана». Сейчас есть сообщества поддержки пострадавших при взрыве в Волгограде, в московском метро, а аэропорту Домодедово.
— Юрий, сами родители детей, пострадавших в Керчи, семьи как-то организовывались, чтобы как-то поддерживать ситуацию и друг друга?
— Не особо. И сами не организовывались, и стараются меньше об этом говорить.
— Как относятся к теракту в Керчи?
— Хотят побыстрее забыть и не вспоминать. И власти, и сами пострадавшие.
Большинство уже не лечатся, для них это уже прошло. Но у нас-то не прошло… К нам еще немного особое отношение, из-за шума в СМИ. Теперь надеются, что я буду тихо сидеть, нигде не выступать.
— Но какая-то помощь была?
— Да, конечно. В основном просто сами люди. Сначала местные в Керчи помогали, спасибо им. Сейчас вот, когда летом ездили. Здесь в Москве помогали. Правда, нам помочь не так просто оказалось. Мы же из Крыма.
— В смысле?
— Санкции же. Был случай, человек из-за границы хотел нам перевод сделать. Отправил, а к нему потом полиция нагрянула — что за деньги вы в Крым отправляете? Так же с реабилитацией. Нам с протезом хотел помочь фонд «Артист». Они работают с США, с какой-то клиникой в Техасе. Но для жителей Крыма большая проблема въехать в США. Пришлось отказаться.
С посещением многих стран Европы и особенно США у крымчан большие проблемы. Юридически сейчас это возможно, а вот фактически…
— Кстати о реабилитации, ее нужно делать?
— Ну сейчас у нас пока операции. Весной мы хотели на реабилитацию попасть в один хороший центр. 28 дней занятий стоит 1,4 миллиона рублей. Денег на это нет. Да и с протезом нас много куда не берут.
— Сейчас операции, а что дальше?
— Потом нужно заниматься, протезирование будет.
— Здесь есть какая-то помощь?
— Нет пока. Хороший протез, с которым спортом можно заниматься, плавать, надо самим покупать. Дорого очень. Говорят, москвичам помогают, но для этого прописка нужна.
Юрий смотрит так, будто ему нечего больше сказать. Наташе — тем более. Кажется, она устала от всего. И от внимания — не к ней, а к ее беде — особенно.