Проснулся — жена мертва. Почему его оправдали
— Как часто в следственной практике вы сталкивались с домашним насилием?
Дмитрий Алексеев
— Понятие «домашнее насилие» в уголовном законодательстве отсутствует. Под этим расплывчатым термином может скрываться все что угодно — от ежедневного терроризирования мужа женой в стиле «все-мужики-как-мужики-а-ты» и третирования ребенка мамой и бабушкой до избиений алкоголиком своих домашних, изнасилований и убийств.
С другой стороны, сами термины «насилие» или «насильственные действия», напротив, имеют вполне себе конкретное юридическое значение и подлежат уголовному наказанию. При этом как-то объединять их в нечто целое категорически не получится, потому что и по тяжести, и по подследственности — их может расследовать УВД или СК, а может вообще никто не расследовать в силу специфики дел так называемого частного обвинения — и по самому процессу они все разные.
Я был и остаюсь сторонником оценки каждого преступления в отдельности.
— Вам приходилось расследовать преступления, которые люди совершали в отношении своих близких — жен, пожилых матерей и отцов, детей?
— Если мы говорим о некоем усредненном домашнем насилии, имея в виду конкретное физическое насилие (о моральном мы говорить не можем, это не компетенция правоохранительных органов), то следователи достаточно редко сталкиваются с такими уголовными делами.
Дело в том, что тяжкие преступления — убийства, причинение тяжких телесных повреждений — в бытовой сфере составляют незначительный объем в общей массе подобных дел. В основном это преступления небольшой или средней тяжести — побои, оскорбления, истязание, причинение легких телесных повреждений или повреждений средней тяжести, угроза убийством. Большинство таких уголовных дел — это или подследственность дознавателей УВД, или вообще дела частного обвинения, когда человек напрямую обращается в суд.
Более того, даже в сложных случаях, когда при «подходящих» обстоятельствах совершается убийство, нужно внимательно выяснять причину — возможно, домашнее насилие вообще ни при чем…
Пример из моей практики — пара постоянно выпивала, поругивалась, скандалила, до рукоприкладства не доходило, скорее женщина классически побивала мужчину полотенцем/скалкой. После одной такой ссоры они действительно слегка подрались, мужчина лег спать. Утром, проснувшись, он обнаружил комнату в крови и мертвую сожительницу.
Экспертиза выяснила, что она умерла от обширной гематомы мозга, образовавшейся от удара твердым тупым предметом. Мужчину, конечно, взяли под стражу, обвинили в причинении тяжких телесных, повлекших смерть.
В ходе судебного заседания выяснилось две вещи — оказалось, что потерпевшая умерла вовсе не от избиения, а от разрыва другой, старой гематомы, которая возникла из-за онкологии. И что самое главное — мужчина не врал, он действительно ее не избивал. После того, как он лег спать, его гражданская жена пошла в другой дом, где продолжила выпивать, там поругалась, ее сильно избили и она, дойдя до дома, умерла.
Можно ли это конкретное преступление считать домашним насилием и его результатом? И да, и нет. Да, потому что побои никуда не делись, сожитель их все же причинил в ходе ссоры, ругань действительно была, а нет — потому что причиной смерти скандал не явился. Тяжкие телесные повреждения нанесли случайные знакомые. Мужчина был оправдан.
Но это скорее исключение. Абсолютное большинство дел более очевидны и понятны.
Вот такой пример — абсолютно нормальная, обычная семья. Мать и сын. Женщина имела проблемы с нервами, срывалась на малолетнем ребенке. Один раз, взбешенная тем, что он плохо выучил урок, начала его лупить и ненароком, не желая, скорее всего, причинила ему повреждение одного из важных внутренних органов. Потребовалась госпитализация, операция, инвалидность. К сожалению, не отследил потом, каким приговором окончилось дело, но оно было направлено в суд с полным признанием вины и раскаянием в содеянном.
Отдельно стоит отметить вот что. В моей практике подавляющее большинство всех «домашних» преступлений совершалось под влиянием алкоголя (в том числе и мать ударила ребенка после того, как выпила). Причем в семьях, мягко говоря, неблагополучных. Вот в чем проблема.
— Обычно алкоголь — катализатор?
— Катализатор — это неустроенная жизнь и какие-то психические проблемы. Алкоголь — это просто такой спусковой крючок.
Да, можно сказать, катализатор, если химию брать. Вообще, в моей практике случаев, когда в нормальной семье кто-то кого-то регулярно бьет, не было.
Вы сами поймите, нормальный человек не будет женщину бить или ребенка.
— Хочется в это верить, но…
— Я не могу говорить за всех. Сужу только по своей практике. У меня таких дел не было, чтобы в нормальной благополучной семье что-то подобное случилось.
Но такие преступления часто скрыты от чужих глаз. Я убедился в этом сам. В здании, где находится адвокатская палата, был центр помощи женщинам. Они сообщали, что им нужна поддержка. Я привез им два компьютера, сам их устанавливал и настраивал, чтобы они могли работать.
Даже за тот час, что я пробыл в центре, видел, как много женщин приходило и жаловалось на подобные ситуации. Мне рассказывали, что к ним приезжали прямо с вещами. Приехала женщина — у нее ребенок на руках и вещи, что она смогла с собой унести, когда уходила от мужа. Больше бежать было некуда — единственное место, где их могли защитить.
Проблема домашнего насилия действительно есть. Но она настолько скрыта, что до правоохранительных органов, именно до следователей, прокуроров, информация о таких случаях доходит очень редко. Это очень латентные преступления. В этом сложность. Проблему замалчивать нельзя.
«Когда убьют, тогда и приходите»
— Как формируется статистика по домашнему насилию — что туда входит, что нет?
— Это очень любопытный вопрос! Дело в том, что она специально не формируется никак в силу отсутствия понятия «домашнего насилия».
Чисто теоретически, ее можно попытаться сформировать через анализ базы данных ИЦ УМВД, куда стекаются все данные о правонарушениях. Порядок такой, что после возбуждения и окончания уголовного дела следователь выставляет статистические карточки, в которых возможно указать сопутствующие преступлению условия и способствовавшие ему. Теоретически, там можно выделить нечто подобное, но на практике вряд ли. Не встречал, возможно, что-то изменилось за последнее время.
— В исследовании, опубликованном в «Новой газете», приводят такие данные: общее количество убитых женщин в 2018 году — 8300. В соответствии с выводами исследования, жертвами домашнего насилия за этот период могли стать 5000 женщин (61%). При этом МВД называет пострадавшими от семейно-бытовых конфликтов в 2018 году всего лишь 253 женщин. Как вы думаете, чем объяснить такую разницу в полученных значениях?
— Тем, что у нас в законодательстве нет никакого понятия «семейно-бытового конфликта». Что в это понятие входит? Что за преступление совершено? Какая квалификация? Непонятно.
Вот вместе пьют мужчина и женщина. Поругались, она его, допустим, довела до белого каления. У него пьяный мозг помутился, он ее убил. До этого особо не ссорились, жалоб на побои не было. Это семейно-бытовой конфликт? Я считаю, что нет… Я считаю, что это бытовуха обычная. Не то домашнее насилие, от которого, например, женщины бегут из дома. Отсутствие четкого определения нам мешает причислить его к какой-то категории.
Тут нужно оперировать четкими формулировками, в уголовном праве иначе нельзя. Иначе любой будет причислять к домашнему насилию что угодно.
— Как предотвратить преступления, которые были совершены в результате домашнего насилия?
— Уголовное наказание назначается за уже совершенное преступление либо за его реально задокументированную и доказанную попытку. За мысли о преступлении наказания нет.
Кроме того, существуют объективные критерии доказывания, от которых никуда не деться. Женщина говорит: «Он меня избил». Мужчина отвечает: «Она сама на меня набросилась не в себе, споткнулась, упала». Проводится экспертиза, которая устанавливает, что да, такие повреждения вполне могли образоваться и от удара, и от самостоятельного падения с высоты собственного роста. Как разобраться, кто обманывает, если все доказательства имеют равное значение по силе?
Но выход есть — все обычно начинается с жалоб на ссоры и ругань. Сразу избиения и убийства происходят крайне редко, разве что в аффекте.
Соответственно, участковый просто обязан быть в курсе того, что у него на территории проживает склонный к домашнему насилию субъект, потому что в конечном итоге, куда бы ни поступила соответствующая жалоба или заявление, они все равно спускаются в основном к нему.
И участковый должен предотвращать такие преступления, проводить профилактическую работу, по мере возможностей проводить поквартирные обходы, беседовать с людьми. В конце концов, твердо знать, где кто что может сделать, и не относиться равнодушно к происходящему.
Увы, но наших современных участковых превратили в низшее звено правоохранительных органов, хотя по факту они наиболее важны для защиты людей! Вал бумажной работы, миллион проверок надзирающих органов, мизерная зарплата при гигантской нагрузке — все это приводит к бесконечной текучке кадров, когда сотрудников либо просто не хватает, либо они не успевают врасти в свою территорию, как уходят. Отсюда и пресловутое «когда убьют — тогда и приходите», происходящее не только от черствости сотрудников и их безразличия, но и от физической невозможности охватить все и успеть за всем. Хотя безразличия тоже хватает, нечего отрицать.
«Когда он придет, я бумажкой в него кину?»
— Бывают ли случаи насилия женщин по отношению к мужчинам? Как это происходит?
— Такое бывает сравнительно редко по многим причинам. Первая — это латентность подобных преступлений. Немногие мужчины пойдут жаловаться. Если такие происшествия бывают, они не выходят наружу.
Вторая — иногда насилие может быть скорее психологическим (и по отношению к мужчинам, и по отношению к женщинам), неподсудным уголовному или административному суду, оно не образует состава преступления.
— Почему жертвы насилия часто не сообщают о побоях в полицию?
— Нередко они находятся в зависимом положении. Они беспомощны — ребенок, пожилой человек, женщина в декрете, которой некуда уйти от мужа. Эти люди сталкиваются с насилием, но не заявляют в полицию.
Иногда пострадавшие молчат о побоях или других проявлениях насилия, потому что боятся последствий. Сообщу полиции — изобьет еще сильнее.
— Как вы думаете, если были бы охранные ордера — агрессор не имел бы права приближаться к жертве — они как-то изменили бы эту ситуацию?
— Сложно сказать. Я совсем недавно пересмотрел фильм с Дженнифер Лопес «С меня хватит» (2002). Героиня приходит в полицию, говорит: «Меня муж бьет». — «Хорошо. Мы вам охранный ордер дадим». — «Что я с ним буду делать? Когда он придет, я бумажкой в него кину?» Такой диалог с полицейским. У меня тоже есть опасения, что охранные ордера не будут работать.
Во-первых, этот охранный ордер сведется ровно к тому же: о его нарушении человек побежит писать то же самое заявление.
Во-вторых, каково будет юридическое значение этой бумаги? Как ее получать через суд? Кто выходит туда в суд, с каким ходатайством? Этот процессуальный вопрос вообще не отрегулирован. Мы должны гигантскую работу проводить, чтобы определить, кто с этим выходит, по какому заявлению, в какой срок, какой суд должен решать? Какие последствия его нарушения, какой срок обжалования? Уведомляется ли человек, который тебя бьет, о судебном заседании, о том, что охранная грамота получена. Может ли он обжаловать и доказать свою невиновность? Такого у нас не будет — слишком сложная система для этого.
В наших реалиях это не будет работать еще и по причине института регистрации. Жертва и агрессор в 99 процентах случаев вместе живут, прописаны в одной квартире. Как ордер запретит агрессору приближаться к жертве? Лишить его права проживания там может только суд, причем это очень сложно! В никуда суд выписать не может. Ограничить право проживания не может. А если он еще и собственник, то вообще никак.
В России совершается много преступлений. В государствах, где их меньше, идет профилактика в нижнем звене — их предотвращают. В Штатах попробуйте заехать в какой-нибудь спальный район, где одноэтажная Америка живет — сразу люди спросят, кто приехал. Немедленно сообщат в полицию, если ты, не дай Бог, что-то сотворишь. Соседи друг за другом приглядывают в хорошем смысле этого слова. У нас такого нет. В этом я вижу главную проблему, что участковые не решают этой задачи. А не в отсутствии охранных ордеров.
— Почему в случае домашнего насилия жертва иногда отказывается от заявления о побоях? Может ли следователь на это повлиять?
— Нет, дело обстоит сложнее. Все заявления подаются в дежурную часть УВД, которая уже распределяет их для проведения проверки в разные подразделения. Это может быть уголовный розыск, участковые и так далее. В огромной части заявления могут вообще не дойти до следователя, потому что возможен отказ в возбуждении уголовного дела проверяющими подразделениями, например, тем же участковым. Этот отказ может быть по массе причин — нет доказательств, например, или то, о чем вы говорите — «забрали заявление».
Отмечу, что «забрать» можно не все заявления, а только их ограниченное число, по делам так называемого частного обвинения, там, где обвинителем вместо прокурора обычно выступает сам потерпевший. Если преступление тяжкое, то никакое заявление ниоткуда не забирается, это невозможно.
Нередко бывают случаи, когда муж избил жену, например, так, что она попала в травмпункт. Больница по закону передает сведения об избиении в уголовный розыск, начинается проверка, потерпевшая рассказывает все, как было, а через неделю пара мирится. Жена идет забирать заявление, но нет такого процесса. В итоге муж получает судимость, даже если жена умоляет его не осуждать.
Следователь, если уж к нему попал материал проверки, не может заставить «забрать» заявление — это невозможно в силу закона. Другое дело, что он может убедить потерпевшего наврать, что, мол, сам упал и сгоряча наговорил на партнера. Но подобные «советы» противозаконны и уголовно наказуемы, масса сотрудников осуждены за это.
— Что нужно изменить в законодательстве, чтобы домашнего насилия стало меньше?
— Главное — усилить службу участковых уполномоченных. Они – основа безопасности обычных людей.
Второе — пересмотреть подсудность ряда преступлений. Например, перевести побои или легкий вред здоровью в область публичного обвинения, чтобы по ним могло проводиться расследование.