Когда я была ребенком, у меня было много страхов. Я боялась молний, насекомых, громких звуков и костюмированных персонажей. У меня также было две очень сильных фобии — доктора и уколы.
Когда я попыталась сбежать от нашего семейного доктора, то была настолько физически агрессивной, что он буквально дал мне пощечину, чтобы остудить мой пыл. Мне было шесть лет. Я была всегда в боевой готовности, и чтобы удержать меня для обычной прививки, требовалось трое-четверо взрослых, включая моих родителей.
«Увезите меня в Нью-Йорк или отдайте в монастырь»
Анна Мария Альбано.
Фото: childadolescentpsych.cumc.
columbia.edu
Наша семья переехала из Нью-Йорка во Флориду, и я стала новой ученицей в приходской школе, не знала никого и беспокоилась, смогу ли подружиться с ребятами. В самый первый день школы учитель берет список и называет мое имя — Анна Мария Альбано, на что я отвечаю (с акцентом Стейтен-Айленд) — «Здесь!» Она засмеялась и сказала: «О, милая, поднимись. Скажи со-ба-ка!» Я переспросила (с акцентом): «Собака?» Весь класс взорвался от смеха вместе с учителем. И так продолжалось дальше, потому что у нее было множество слов для того, чтобы унизить меня.
Я ушла домой рыдая, растерянная. И умоляла, чтобы меня отправили обратно в Нью-Йорк или в какой-нибудь монастырь. Я не хотела снова возвращаться в эту школу. Ни за что на свете.
Мои родители слушали и говорили мне, что они разберутся, но я должна продолжать ходить в школу, иметь хорошую посещаемость, чтобы перевестись в девятый класс на Стейтен-Айленд.
Тогда еще не было электронной почты и мобильных телефонов, так что в течение следующих нескольких недель велась якобы переписка между Архиепархией Манхеттена и Майами и Ватиканом, и каждый день я шла в школу в слезах и приходила домой в слезах, а моя мама передавала мне послание от какого-то кардинала или епископа: «Продолжайте водить ее в школу, пока мы не найдем ей другое место».
Прошло несколько недель, и однажды, когда я ждала школьный автобус, я встретила девочку по имени Дэбби, она познакомила меня со своими друзьями. Я начала успокаиваться и осваиваться.
Как родители сделали мне прививку от тревоги
Тревожность — это самое распространенное психическое состояние у детей. Психические расстройства начинаются рано, с четырехлетнего возраста, и в подростковом возрасте у каждого 12-го ребенка серьезно нарушены способности к взаимодействию с семьей, в школе и со сверстниками.
Эти дети напуганы, обеспокоены, буквально испытывают физический дискомфорт из-за своей тревожности. Им трудно сосредотачиваться на занятиях, отдыхать и веселиться, заводить друзей и делать все те вещи, которые должны делать дети. Тревожность может делать несчастным и ребенка, и родителей, которые видят, как страдает их ребенок.
Поскольку я встречала все больше детей с тревожностью, пришлось вернуться к маме и папе и задать им несколько вопросов. «Почему вы держали меня силой, когда я так боялась делать уколы, и заставляли меня? И зачем рассказывали все эти сказки, чтобы заставить меня пойти в школу, когда я так боялась снова опозориться?»
Они сказали: «Наши сердца каждый раз просто кровью обливались, но мы знали, что другого пути нет. Нам приходилось рисковать, понимая, что ты расстроишься, ради того, чтобы со временем ты свыклась с ситуацией и набралась опыта. Тебе нужно было делать прививки. Тебе нужно было ходить в школу».
Не зная того, мои родители делали мне больше, чем просто прививку от кори. Они также делали мне прививку от тревожных расстройств. Избыточная тревожность для детей — это как вирус и инфекция, даже хуже, учитывая, что многие молодые люди, которых я вижу, имеют по несколько тревожных расстройств, которые проявляются одновременно. Например, у них помимо определенной фобии может быть расстройство, вызванное страхом сепарации, и социофобия.
При отсутствии лечения тревожность в раннем детстве может привести к депрессии в юности. Это также может способствовать развитию наркомании и суицидальных наклонностей.
Мои родители не были терапевтами. Они не знали никаких психологов. Все, что они знали, — это то, что такие ситуации вызывали у меня дискомфорт, но не причиняли мне вреда.
Моя избыточная тревожность навредила бы мне больше спустя время, если бы они позволили мне избежать этих ситуаций, а не научиться справляться с встречающимися трудностями.
По сути, мама и папа применяли свою домашнюю версию экспозиционной терапии, которая является главной составляющей когнитивно-поведенческого лечения тревожности.
Почему нельзя решать проблемы за детей
Мы с коллегами провели крупнейшее рандомизированное контролируемое исследование лечения тревожности у детей в возрасте от 7 до 17 лет. <…>
Исследования моей лаборатории и коллег по всему миру продемонстрировали неизменную тенденцию: благонамеренные родители часто непреднамеренно вовлекаются в цикл тревожности. Они сдаются и чрезмерно потакают своему ребенку, позволяют ему избегать проблемных ситуаций.
Я хочу, чтобы вы подумали об этом так: ваш ребенок приходит домой в слезах. Возраст пять-шесть лет. «Никто в школе меня не любит! Эти дети злые. Никто не хочет со мной играть». Каково вам видеть своего ребенка в таком состоянии? Что вы будете делать?
Естественный родительский инстинкт — это успокоить ребенка, защитить его и решить ситуацию. Попросить учителя вмешаться может быть нормально для возраста пяти лет. Но что вы будете делать, если ваш ребенок будет и дальше приходить домой в слезах? Вы все так же решите за него проблему и в возрасте 8, 10, 14 лет?
Поскольку дети развиваются, они неизбежно будут сталкиваться с проблемными ситуациями: ночевки в гостях, устные доклады, внезапное трудное испытание, пробы в спортивную команду или роль в школьной пьесе, конфликты с ровесниками… Все эти ситуации включают риск: риск плохого самочувствия, риск не получить желаемого, возможно, риск совершить ошибку или опозориться.
Дети с тревожностью, которые не рискуют и не взаимодействуют, не учатся тому, как решать ситуации разного плана. Верно? Потому что навыки развиваются со временем, многократное воздействие на повседневные ситуации, с которыми сталкиваются дети, развивает навык самостоятельно успокоиться или умение самому справиться со своим расстройством; навык решения проблем, включая способность разрешения конфликтов с другими; умение отложить удовольствие или возможность не сбавлять усилия, несмотря на то, что нужно больше времени, чтобы увидеть результат.
Эти и многие другие навыки развиваются у детей, которые рискуют и взаимодействуют. И вырисовывается самоэффективность, которая является, попросту говоря, верой в себя, в то, что ты можешь преодолеть сложные ситуации.
Дети с тревожностью, которые избегали таких ситуаций и заставляли других людей делать это вместо себя, приобрели больше тревожности со временем и меньше веры в себя. В отличие от их ровесников, которые не страдали от тревожности, они начинают верить, что не способны справиться с такими ситуациями. Они думают, что им нужен кто-то, например родители, чтобы сделать их дело за них.
Спокойствие и уверенность в себе
Поскольку это естественный родительский инстинкт — утешать, защищать и успокаивать детей, в 1930 году психиатр Альфред Адлер уже предупреждал родителей, что мы можем любить ребенка так сильно, как мы хотим, но мы не должны делать этого ребенка зависимым. Он советовал родителям тренировать детей с самого начала учиться твердо стоять на ногах. Он также предупреждал, что если у ребенка будет впечатление, что родителям больше нечего делать, кроме как быть на побегушках, они получат ошибочное представление о любви.
Что касается детей с тревожностью в наши дни, они все время звонят своим родителям или посылают сигнал бедствия в любое время дня и ночи. Итак, если не научить детей с тревожностью надлежащему механизму решения проблем, что случится, когда они вырастут?
Я веду группы для родителей молодых людей с тревожными расстройствами. Это молодые люди в возрасте от 18 до 28 лет. Они в основном живут дома, зависят от своих родителей. Многие из них — ученики школы и колледжа. Некоторые закончили. Практически все не работают, просто проводят время дома и особо ничего не делают. У них нет значимых отношений с другими людьми, и они очень, очень зависят от родителей, которые многое для них делают.
Их родители до сих пор записывают их на прием к врачу. Они стирают за детей и готовят для них. И они в грандиозном конфликте со своими молодыми взрослыми, поскольку тревожность расцвела, а молодость нет. Эти родители чувствуют огромную вину, потом обиду, и потом еще больше вины.
Хорошо, а как насчет хороших новостей? Если родители как ключевые личности в жизни ребенка могут помочь ему противостоять своим страхам и научить его решать проблемы, тогда, скорее всего, ребенок будет развивать собственные внутренние механизмы преодоления тревожности.
Мы учим родителей сейчас осознавать свои действия и думать о том, как это сказывается на тревожности их детей. Мы просим их: «Взгляните на ситуацию и спросите: «Что это за ситуация? Насколько это опасно для моего ребенка? И что я хочу, чтобы он из этого извлек?»
Конечно, мы хотим, чтобы родители слушали очень внимательно, потому что если над ребенком серьезно издеваются или вредят, мы хотим, чтобы родители вмешались, безусловно. Но в типичных, ежедневных ситуациях возникновения тревожности родители могут быть полезными своему ребенку, если будут сохранять спокойствие, холодный разум и тепло, если будут следить за чувствами ребенка, но потом помогать ребенку, содействовать в планировании ребенком решения ситуации. И потом — и это главное — чтобы ребенок действительно решал ситуацию самостоятельно.
Если мы видим, что ребенок страдает, мы думаем, что можем броситься и уберечь его от боли, мы так и делаем, правда? Это наше единственное желание. Но неважно, молоды мы или стары, чрезмерная тревожность заставляет нас переоценивать риск и страдание, недооценивая нашу возможность справляться.
Многократное столкновение с тем, чего мы боимся, снижает тревожность, развивая внутренние ресурсы и устойчивость.
Мои родители это интуитивно чувствовали. Сегодня гипертревожной молодежи не помогает чрезмерное попечительство со стороны родителей. Спокойствие и уверенность в себе — это не просто эмоции. Это навыки справляться с трудностями, которым родители и дети могут научиться.
Спасибо.
Перевод Виктории Олиняк