Всероссийский Патриарх Иоасаф II (1667–1672)

В истории XVII века были два Первосвятителя, возглавившие Русскую Церковь, которые не только носили одно имя, но и их судьба была аналогичной. При первом царе из династии Романовых, Михаиле Феодоровиче, во главе Церкви стоял его отец — Патриарх Филарет, носивший титул Великий государь. После его кончины был избран Патриарх Иоасаф I, который был гораздо мение влиятелен. В середине XVII века возглавлял церковь Патриарх Никон. Подобно отцу царя Михаила, он также носил титул Великий государь. После него Русской Церковью управлял Святейший Патриарх Иоасаф II. Оба патриарха с именем Иоасаф оказались в тени своих более известных предшественников и, следовательно, остались менее известны в истории.

По низложении Патриарха Никона царь Алексий Михайлович в связи с долговременным вдовством Московского Патриаршего Престола повелел российским архиереям избрать в присутствии Восточных Святителей достойного кандидата в Патриархи. По имевшемуся порядку Восточным Предстоятелям были представлены три кандидата, в числе которых был Троицкий архимандрит Иоасаф, который и был избран на первосвятительскую кафедру.

Это был уроженец Тверской земли, о чем свидетельствует его именование “новоторжец”. Первоначально он был настоятелем древнейшего Борисоглебского монастыря в Торжке, затем с 1654 года по 1656 являлся настоятелем Владимирского Рождественского, а с 1656 по 1666 год — Троице-Сергиева монастыря. В перечне Троицких настоятелей во Вкладной книге обители читаем о нем: “Архимандрит Иоасаф, взят из Володимера из Рожественского монастыря и поставлен апреля в 25 день 164 (1656)-го году. И повелением Великаго государя царя и Великаго князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца и по благословению великаго государя Святейшаго Никона Патриарха Московскаго и всеа Великия и Малыя и Белыя Росии даны ему на мантию скрижали да святительский посох”¹.

Во время его настоятельства царь Алексий Михайлович неоднократно посещал Троице-Сергиеву обитель и полюбил архимандрита Иоасафа. Во время войны России с Польшей однажды, возвращаясь в Москву из богомольной поездки в Троицкий монастырь и получив утешительные вести об успехах русского оружия, царь немедленно возвратился с дороги назад в монастырь, где принес благодарение Богу и, отходя, заповедал настоятелю и братии трехдневный пост и молитву о даровании победы и ниспослании мира. Во время заповеданного государем поста и молебствий была одержана еще новая победа над поляками, за которую царь почтил архимандрита Иоасафа и братию².

10 февраля 1667 года после действа Страшного Суда была совершена интронизация нового Предстоятеля Русской Церкви, которую возглавили Патриархи Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий. В Троицкой вкладной книге читаем о новом Первосвятителе: “Был в архимандричестве 10 лет и 10 месяцев. И по указу Великаго государя взят к Москве в 175 году (1667)-м году <…> и поставлен Первопрестолником в Патриархи”³. Мазуринский летописец XVII века свидествует о его посвящении: “Лета 7175-го году Вселенские Патриархи со властьми усоборовали по правилу святых Апостол Богоносных Отец Никону Патриарху на Патриаршестве не быть и поставиша на Москве Патриархом ис Троецкого Сергиева монастыря архиморита Иасафа”⁴. Вместе с иерархами в этот же день, подобно ранее Патриарху Филарету, он благодарил государя в Золотой Палате приветственной речью за возведение его в Патриаршее достоинство, а затем представлялся царице Марии Ильиничне. Вступление на Патриарший Престол святителя Иоасафа было ознаменовано “Приветствием новоизбранному Патриарху”, составленным старцем Симеоном Полоцким, которое он включил в свой “Рифмологион”. Утомленные затянувшимся вопросом о Патриархе Никоне, царь и иерархи выбрали на его место кандидата, не возбуждавшего никаких споров в силу своей преклонной старости. Патриарх Иоасаф II не проявлял боль­шой активности в государственных делах, традиционно участвуя в заведенном ранее порядке дел.

В это время продолжал работу Большой Московский Собор 1667 года. Заседания Собора после осуждения Патриарха Никона длились с января и до середины лета. На соборных заседаниях председательствовали либо Восточные Патриархи, либо Патриарх Иоасаф II. Постановления Московского Собора 1667 года были подобны постановлениям Стоглавого Собора по своей значимости и по охвату различных вопросов жизни Русской Церкви. Чрезвычайность Собора в русском сознании была обусловлена также участием в его работе Восточных Патриархов.

Первым действием Собора было устроение церковных дел: были одобрены книги, исправленные Патриархом Никоном, а также изданные после его удаления. Они были соборне признаны православными, согласными с духом Православной Церкви и с древними рукописями. Тем самым Собор содействовал продолжению предпринятых Патриархом Никоном начинаний. Утверждение так называемых новых обрядов, названных старообрядцами “никоновскими”, показало, что надежды старообрядцев тем самым не оправдались. В резкой форме, с греческой эмоциональностью, отличной от русской психологии, были осуждены решения Стоглавого Собора 1551 года, отцы которого якобы писали свои постановления “простотою и невежеством”. На Соборе 1667 года было отменено сугубое Аллилуия, двуперстие, 16 земных поклонов при совершении молитвы преподобного Ефрема Сирина во время Великого Поста. Соборне были осуждены двуперстное изображение крестного знамения, сугубое Аллилуия, возражения на книгу Скрижаль, изданную при Патриархе Никоне, и т. д. Протопоп Аввакум и Лазарь и др., надеявшиеся восторжествовать по низложении Патриарха Никона, были расстрижены и отлучены от Церкви со своими последователями. После этого старообрядцы поняли, что Восток не на их стороне.

Патриарх Иоасаф II стремился своим кротким правлением умирить нестроения и умиротворить раскольников-старообряд­цев, но при нем началось Соловецкое восстание. Иноки этого монастыря, проявив непослушание Церкви, отвергли решения Собора, не приняли нового архимандрита Иосифа, присланного на место архимандрита Никанора, и, изорвав новые книги, побросали их в море. Вооружившись в своем монастыре, они надеялись, что за крепкими стенами с пушками и вооруженными людьми они смогут заставить царя исполнить их волю. Это противостояние продолжалось почти десять лет и закончилось лишь при Патриархе Иоакиме.

Собор 1667 года принял различные правила для упорядочения жизни монашества, духовенства и мирян. Был поднят вопрос о необходимости более частого созыва церковных Соборов, а также увеличения числа епархий в Русской Церкви, что, впрочем, не нашло должного сочувствия у русского епископата. В Патриаршество святителя Иоасафа II была открыта только Белгородская и Обоянская епархия (как митрополичья), куда первым архиереем был назначен митрополит сербский Феодосий (1667–1671).

Кроме того, были приняты определения, касавшиеся церковного благочиния, а также были отменены некоторые особенности, имевшиеся в Русской Церкви, например: перекрещивание приходящих в Православие из латинской веры и другие некоторые обычаи, в центре иконостаса предписывалось вместо Господа Саваофа изображать распятие Христа Спасителя. Согласно с изменением символов, еще при Патриархе Никоне стали писаться при Евангелисте Иоанне вместо льва орел, а при Марке лев, при Матфее и Луке остались прежние знамения (телец и человек), с которыми писались Евангелисты еще в XIV веке, с тою только разницей, что у Иоанна орел писался с крестом в клюве.

Присутствие в Московской Руси Восточных Патриархов способствовало появлению у русских архиереев некоторых иерархических особенностей. Митрополиты Ростовский, Сарский и Сибирский получили благословение облачаться в саккосы, а Рязанская епархия была возведена в достоинство митрополии, причем Антиохийский Патриарх возложил на святителя Илариона (1657–1673) саккос и белый клобук. В грамоте Патриархов Александрийского Паисия, Антиохийского Макария и Московского Иоасафа архиепископу Рязанскому Илариону о возведении его в сан митрополита и о ношении саккоса говорится: “преложихом Резанскую архиепископию в Митрополию, ради его тщания, трудов и потов, иже положи за святую Восточную Церковь Христову и ради Православия и благочестия. Даровахом убо ему и наш Патриарший священный саккос и благословихом его, и иже по нем будет митрополитом во славной епархии Резанской носити”⁵. Астраханскому епископу Иосифу Патриархи Александрийский и Антиохийский даровали сан митрополита и подписали грамоту, предоставляя ему право иметь третье место среди архиереев и служить в саккосе. При Патриархе Иоасафе II Тобольский архиепископ Корнилий (1664–1677) был возведен в митрополиты и Тобольская епархия была поставлена на 4 место в Русской Церкви. О других архиепископах Александрийский Патриарх Паисий писал уже на обратном пути грамоту от 26 июня 1669 года, чтобы с ведома государя Патриарх Иоасаф благословил носить саккосы всем архиереям в своих епархиях. Но царь не согласился на это, так как это преимущество предоставлялось только некоторым архиепископам как отличие за архипастырские заслуги, причем только в пределах их епархии. За время пребывания Восточных Патриархов в Великой Руси ими были дарованы богослужебные отличия также и настоятелям монастырей. Так, например, игумен Желтоводского монастыря получил от них право служить на орлеце и осенять свечами во время Богослужения, что было подтверждено затем Патриархом Иоасафом II⁶.

Следует остановиться на некоторых церковных событиях времени святителя Иоасафа II. Когда в Суздале осыпалась гробница архиепископа Арсения Элассонского и архиепископ Стефан сообщил об этом Патриарху, то он говорил об этом Патриархам Паисию Александрийскому и Макарию Антиохийскому. Для освидетельствования его гробницы в Суздаль был послан чудовский архимандрит Иоаким. “Преосвященный Стефан архиепископ ответствовал, что Чудова монастыря со архимандритом Иоакимом мощи архиепископа Арсения досматривали, и те мощи в новом гробе преложили и поставили на прежнем месте”⁷. В 1667 году по благословению Святейшего Патриарха Иоасафа II архиепископ Суздальский Стефан с комиссией свидетельствовал чудеса, происходившие от Шуйской-Смоленской ико­ны Богоматери, находившейся в Смоленском соборе града Шуи⁸.

Для полемики с раскольниками при Патриархе Иоасафе было издано особое подробнейшее обличение, под названием “Жезл правления” (М.: Печ. двор, 1667), в котором было отвергнуто встречающееся у преподобного Максима Грека мнение о сугубом Аллилуия. Это была первая книга московского Печатного двора, вышедшая при Патриархе Иоасафе II. Затем при нем московским Печатным двором были напечатаны Поучения преподобного Ефрема Сирина (1667); Служебник (1667, 1668, 1670); Богослужебное Евангелие (1668); Архиерейский Чиновник (1668), Чин освящения антиминса (1668), Следованная Псалтырь (1669, 1671), Триодь цветная (1670), Поучение святительское к новопоставленному иерею (1670), Апостол (1671), Требник (1671) и др.

В это же время переживала тяжелое время Киевская Митрополия. Речь Посполитая активно препятствовала подчинению Киевского Митрополита Московскому Патриарху, хотя уже Могилевский, Смоленский и Черниговский иерархи постепенно признали над собою власть Патриарха. Патриарх Иоасаф посылал от себя увещательную грамоту малороссийскому народу, призывая быть на стороне московского народа. Черниговский архиепископ Лазарь (Баранович; 1657–1692) также писал к запорожскому войску, большая часть которого находилась на польской территории, о ненарушении присяги. Когда Юрий Хмельницкий стал гетманом вместо Выговского и получил гетманскую булаву от Московского Государя, Святейший Патриарх в своей грамоте призывал его хранить верность Российскому престолу.

Патриарх заботился также о миссионерском служении в Церкви. Благодатная почва далекого севера на Новой Земле потребовала проповедника для ее жителей, самоедов, бывших идолопоклонниками и пожелавших принять свет Христовой веры. В связи с этим Патриарх Иоасаф 10 января 1672 года посылает грамоту игумену Сийского монастыря Феодосию, повелевая направить туда священника с причтом из Новгородской епархии, которой управлял тогда митрополит Питирим, будущий Всероссийский Патриарх (1672–1673).

Святейший Патриарх сохранял связи с монастырями, где он был до Патриаршества. Известны вклады Патриарха в Троице-Сергиев монастырь: в 1662 году он дал орнаментированный крюковой Стихирарь, затем — печатное Евангелие. В монастырской Вкладной книге читаем о его вкладах: “176 (1668)-го году в 11 день Великий господин Святейший Иоасаф Патриарх Московский и всеа Русии пожаловал в дом Живоначальныя Троицы вкладом бархат золотой по червчатой земле, в травах шелк зелен, мерою 8 аршин, и тот бархат отдан в ризную казну, взял ризничей соборной старец Игнатей Стоговский. 177 (1668)-го году октября в 29 день Великий господин Святейший Иоасаф Патриарх Московский и всеа Русии прислал в дом Живоначальные Троицы 2 атласа золотых по червчатой земле, в травах шелк бел да лазорев, мерою по десяти аршин. И в тех атласах по указу Государя Патриарха в церкви Успение Пречистые Богородицы зделано на престол индития”.

Будучи постриженником Борисоглебского монастыря в Торжке, Патриарх Иоасаф также заботился и об этой обители. В 1669–1670 годах в Борисоглебском монастыре был построен храм Введения Богоматери во храм, “а строил — говорится в летописце — Патриарх Иасаф, постриженик того монастыря”⁹. В 1671 году Патриарх Иоасаф прислал в старейший монастырь Русской Церкви “из <…> патриарши келейныя казны” “ковер”, наградив настоятеля правом, чтобы “Божест­вен­ныя службы действовать на ковре”. Об этом он послал грамоту епархиальному архиерею, Новгородскому митрополиту Питириму¹⁰.

До наших дней дошло письменное наследие Патриарха Иоаса­фа, которое отражает актуальные проблемы того времени. “К 1661 г. относится послание (челобитная) <…> царю Алексею Михайловичу, обращенное к нему от монастырских властей по случаю одной из побед во время войны с Польшей”¹¹. В послании прославляется молитвенное предстательство русскому войску преподобных Сергия и Никона Радонежских. Благодарный царь также писал послания архимандриту Троицкого монастыря Иоасафу¹².

Важным документом того времени является “Выписка от Божественных писаний о благолепном писании икон и обличение на неистово пишущих оныя”, подписанная тремя Патриархами — Паисием, Макарием и Иоасафом. В грамоте подчеркивается божественная природа иконописания, не допускающая применения труда рабов или пленников, так как “токмо благородных чада и советничии сынове тому художеству навыкают”. Чтобы показать духовность иконы, приводится пример из жития равноапостольного князя Владимира, которому византийский миссионер показал изображение Страшного. В грамоте приводятся ссылки на послания апостола Павла, творения святителей Григория Нисского, Василия Великого, Григория Богослова, преподобных Иоанна Дамаскина и Симеона Метафраста. Упоминаются в грамоте сказания о чудотворных иконах Христа Спасителя и Богоматери. В грамоте говорится о необходимости введения надзора за иконописанием в Московском государстве, чтобы добиться благолепного написания икон, и при этом порицаются те иконописцы, которые, подражая западному искусству, нарушали древние образцы иконописания, вводя новые формы, не принятые в Православной Церкви¹³.

Характерной чертой письменного наследия Патриарха Иоаса­фа является его связь с деятельностью Собора 1666–1667 годов. Эти грамоты печатались в Служебниках в 1667 и 1668 годах в качестве приложений¹⁴. Патриаршее “Поучение <…> попом и диаконом”, «Увещание <…> о книзе <…> Иоанна Златоуста о священстве и о книзе “Жезл правления”» сохранились в списках конца XVII века. Н. Каптерев опубликовал грамоту Патриарха Иоасафа Константинопольскому Патриарху Мефодию (1669–1671) с просьбою об оказании помощи возвращающемуся из Москвы Александрийскому Патриарху Паисию. В другой грамоте он просит Иерусалимского Патриарха Нектария (1661–1669) о восстановлении в архиерейском достоинстве Газского митрополита Паисия (Лигарида)¹⁵. Наконец, известны два воззвания Патриарха Иоасафа с Собором ко всем православным против раскольников, а также к царю с просьбой о защите Церкви от раскольников¹⁶. Трудно говорить об авторском стиле Патриарха Иоасафа, так как “его грамоты, послания и воззвания носили официальный характер и нередко составлялись от его имени другими лицами”¹⁷, прежде всего старцем Симеоном Полоцким.

После кончины царицы Марии Ильиничны Милославской, первой супруги царя Алексия Михайловича, Патриарх благословил его вступление в брак с Натальей Нарышкиной. Скончался Святейший Патриарх 17 февраля 1672 года за три месяца до рождения Петра Алексеевича. Перед своею кончиной он написал прощальную грамоту, в которой оставляет всем мир, прощение и благословение. Почивший Первосвятитель был по традиции погребен в Успенском соборе.

Патриарх Иоасаф усердно трудился по управлению Церковью, невзирая на свою старость. Его труды не могли равняться трудам его предшественника, тем не менее они были направлены к тому, чтобы положить конец церковным нестроениям, установить мир и спокойствие в Церкви.

* * *

В издательстве “Крафт+” была выпущена книга М. М. Рассолова “Белорус на Московском Патриаршем престоле” (М., 2004), посвященная Святейшему Патриарху Иоасафу II. Для автора Патриарх Иоасаф II — урожденный белорус в его романе характерны такие эпитеты: оршанский настоятель (С. 38), герой-оршанец (С. 91), белоросич (С. 94), великий белорус (С. 213). Оршу Патриарх Иоасаф называет своей (С. 51), его родители — глубоко верующие белорусы (С. 54).

Главная проблема, на своеобразном решении которой построен весь роман — это происхождение Патриарха Иоасафа. М. М. Рассолову известно именование Святителя в исторических источниках “новоторжцем”, но связывает он это именование с прихотью друга “белоросича” — Патриарха Никона. Глава Церкви обращается к прибывшему к нему “оршанскому настоятелю”: “Что ж, давай помолимся, брат мой Новоторжец! И да благословит тебя Господь в твоих благих намерениях, — и вновь дружески-снисходительно потрепал Никон бедного оршанского настоятеля, намеренно назвав того не Новоторшцем — от Орши, а Новоторжцем — будто Иоасаф прибыл из Торжка. Почему, зачем?” (С. 93). Далее в конце встречи Патриарх Никон говорит, что “новоторжец” это “обновленная фамилия” “белоро­сича” (С. 94). К тому же в “тверской земле”, как известно Патриарху Никону, живут дочь и внучата “брата богоявленного” (С. 94). По пути во Владимирский Рождественский монастырь “оршанский настоятель” посетил после Новоиерусалимского монастыря свою дочь Евфросинию в Твери и увидел “надлом­ленность и пьянство сыновей” (С. 98). Ниже автор пишет о своем герое: “С легкой руки патриарха Никона прозванный Новоторжцем…” (С. 108).

В последующее время эту тему в романе муссирует дерзящий польский дипломат Я. Гнинский. Прибыв в Троице-Сергиев монастырь к архимандриту Иоасафу, он начинает с обращения: «Я, славный отче, таким вас и представлял: величественным старцем, умным, проницательным. “Ну, вот и Оршец!” — сказал Его Святейшество Никон, тут же по-русски переименовав вас почему-то в Новоторжца, — Гнинский рассмеялся своей шутке» (С. 139). Этот же дипломат скажет затем “оршанскому настоятелю”, когда он станет Патриархом: “И прозвище у вас смешное — Новоторжец, будто вы из Торжка, а не из Орши…” (С. 231). Однако такая словесная эквилибристика, даже будучи вложенной автором в уста неположительных героев романа, отнюдь не объясняет сути вопроса.

Встреча “оршанского настоятеля” с Патриархом Никоном, во время которой он был впервые в романе назван Новоторжцем, произошла, судя по всему, в 1654 году (см. С. 97). Во время встречи “оршанский настоятель” про себя, осуждая Патриарха Никона, думает, почему “он не в Первопрестольной сидит, а тут, в Подмосковье, Ново-Иерусалимском монастыре?” (С. 96). Между тем Новоиерусалимский монастырь основан в 1656 году. Патриарх Никон охарактеризован автором исключительно как честолюбец, “не терпевший никаких возражений” (С. 97), стремящийся к “единоличной власти” (С. 93), быть “повыше государя” (С. 95), “властолюбивый” (С. 131). В противовес ему “ор­шанский настоятель” в романе именуется “светлым провидцем и защитником Божиих заповедей” (С. 116), “светлым Божиим человеком” (С. 118).

Вполне понятно стремление автора домыслить то, что нам неизвестно из источников; для этого автору дано право на вымысел. Из Жития Патриарха Иоакима (1674–1690) известно, что он имел жену и детей, но позднее принял монашество. Однако суждения М. Рассолова о браке Патриарха Иоасафа II хотя и делаются между прочим (в романе упоминается Олюшка женушка: С. 50), тем не менее являются чистым домыслом и противоречат исторической истине.

Трудность написания прежде всего научных трудов о духовных лицах заключается в том, что мы знаем на основании источников преимущественно об их хозяйственной деятельности, а духовная сторона, как более личностная, остается сокрытой. Восполняя этот недостаток, автор вводит в художественное повествование романа неоднократные видения, бывшие “оршан­скому настоятелю”. Однажды во время очередного видения он был назван: “Душе добрый и чародейный…” (sic!) (С. 129).

“В самом начале марта” царские посланцы передвигаются на Руси в каретах (С. 114), а не в санях. В привезенной во Владимир царской грамоте говорится об удалении Патриарха Никона “в Воскресенскую обитель” (С. 116). Таким образом, данное событие можно датировать 1658 годом. Но обстоятельства оставления Патриаршего престола святителем Никоном описаны в разговоре старца Симеона Полоцкого и Троицкого настоятеля архимандрита Иоасафа значительно позднее (С. 156).

Не всегда приемлем простоватый язык романа. В наше время дикторы радио и телевидения могут сообщать в последних известиях о “ведении” службы Патриархом. В этом они недалеко ушли от “художественно” вымышленных монахов Владимирского Рождественского монастыря XVII из которого в адрес нового настоятеля никто «не ворчал, дескать чужак Новоторжец, наловчился литургии вести по-никониански…”» (С. 99). Можно говорить, что автор смотрит на события XVII века через призму нашего времени.Старец Симеон Полоцкий после безвременной кончины Иверского настоятеля Иоиля (Труцевича) молит Владимирского настоятеля, архимандрита Иоасафа, “обратиться с прошением к Патриарху Никону об установлении памятника великому просветителю и писателю в Иверском монастыре” (С. 128), что звучит очень по-современному и обусловлено, видимо, открытием в наши дни в Полоцке памятника старцу Симеону Полоцкому.

Говоря о значении двух уроженцев нынешней Белоруссии, старце Симеоне Полоцком и Патриархе Иоасафе, М. М. Рассолов пишет: «Это уж потом вспомнили об их деяниях и заслугах и внесли их имена: Симеона Полоцкого — в русскую историю, Иоасафа “Новоторжца” — в анналы Православной церкви и книги Московской Патриархии» (С. 235). Ниже автор называет их “белорусскими пророками”, которых царь Алексий Михайлович не хотел слушать (С. 236). Трудно понять, что автор имеет в виду, но, возможно, это какая-то техническая опечатка, не имеющая никакого отношения к Патриарху Иосифу (1642–1652). В этом контексте характерна такая фраза автора: “Мнение же государя дорогого стоило, давало Иоасафу (sic!) большой простор для маневра…” (С. 118)¹⁸. В результате плохого знания церковного обихода автором романа Троицкий настоятель встречает католика-дипло­мата в фелони, то есть в богослужебном облачении (С. 138). Автор понимает монастырское подворье как монастырский двор (С. 100).

Последний перл автор приготовил читателю на последней странице романа, где говорится, что “белорусский святитель Иоасаф” был погребен “в усыпальнице Чудова монастыря (взор­­ванного большевиками в начале 1930-х годов” (С. 241–242). Думается, если бы автор зашел в Успенский собор в Кремле и поклонился бы Патриарху Иоасафу II перед его гробницей, то в книге было бы несомненно меньше различных неточностей.

В целом автор показал путь Патриарха Иоасафа II, ацтентируя внимание преимущественно на его допатриаршем периоде. Действие проходит на фоне военных действий на территории, которая является родной и близкой “оршанскому настоятелю”. Автор ведет своего героя к Патриаршему Престолу через различные перипетии военного времени, когда он оказывается также в центре козней ясновельможных панов. Личность Патриарха Иоасафа II не была до сих пор предметом художественного осмысления, но данный труд не восполняет этого пробела, так как дает неверное представление о личности Первосвятителя и его происхождении.

Список сокращений