Я училась в институте православного богословия Мюнхенского университета и написала магистратскую дипломную работу на тему царского начала (двупсалмия) утрени. Я получила самую высокую оценку, но эта тема была далека от научных интересов наших профессоров, и один из них посоветовал мне показать работу Роберту Тафту, о котором я еще не знала. Вспомнила только, что видела это имя на книге в русском переводе о византийском синтезе.
Роберт Тафт в молодости
В итоге я позвонила отцу Роберту в Италию. Меня поразило, что он ответил сразу сам, что у него нет секретаря. Я почему-то начала с ним говорить по-русски, и он мне начал отвечать по-русски. Позднее я услышала его свободный немецкий и красивый американский английский. Уже тогда, при первом разговоре я почувствовала, что говорю с великаном культуры и духа.
Отец Роберт, если можно так сказать, был американским аристократом, он потомок президента Тафта — 13 президента Соединённых Штатов. Племянница отца Роберта в данный момент — кандидат в сенаторы Штата Аризона, его брат был мэром большого города в Род-Айленде.
Юный Роберт Тафт с матерью и сестрой
Я попросила Тафта прочитать мою работу. Он согласился, попросил прислать ее, и я выслала по почте, в распечатанном виде. С нетерпением ждала несколько месяцев и вот получила развернутый ответ в электронном виде – на пять-шесть страниц. Он сделал много критических замечаний, в том числе, что целая первая треть работы не нужна и её надо опустить, а в конце своего отзыва написал, что когда я все исправлю, он хотел бы опубликовать эту работу: она показалась ему интересной, и что он хотел бы меня пригласить ещё выступить с докладом на конференция литургистов в Айхштедте.
Сестра Васса и Роберт Тафт
Получив благословение своего архирея, позднее я отправилась на эту конференцию, куда съехались мэтры, известные учёные по Византийской литургии.
Среди них я, никому неизвестная инокиня, терялась, и Тафт меня всячески поддерживал, во время обеда или ужина несколько раз приносил свой поднос за мой стол, где я сидела в одиночестве.
Отца Роберта все уважали, даже известные профессора, когда он появлялся в помещении, все вдруг начинали тише говорить, спины выпрямлялись.
Он даже пришёл на мой маленький доклад, который не был рассчитан на широкий круг слушателей, ведь речь шла о молодом ученом, и это была большая честь для меня.
«Что вы будете делать дальше?» — спросил он меня в один из дней конференции. Я рассказала, что мой архиерей думает о том, что хорошо бы мне написать докторскую по каноническому праву. «Почему по каноническому праву? – ответил он. Тафт считал, что у меня есть дар заниматься литургической наукой, и предложил помочь мне найти тему и даже взять на себя руководство моей работой. «Пойдите и скажите вашему архиерею, что Зарубежная Церковь славится своими прекрасными богослужениями,» заметил он, «и было бы не плохо, чтобы кто-то у вас разбирался в них с научной точки зрения». Хотя, как я успела узнать, он уже не брал студентов и не руководил докторскими работами. Так что я оказалась его последней студенткой. И он обещал всё устроить, чтобы я могла жить в Риме и писать там докторскую под его руководством.
Тафт вставал в три утра
Конечно, я получила благословение, приехала в Рим и поселилась у одной вдовы, сдававшей небольшие квартирки студентам, у которой Тафт меня устроил.
К тому времени я мало чего понимала в научной деятельности, и по-настоящему работать меня научил отец Роберт.
Каждое утро я приходила в библиотеку, к самому открытию и садилась за свое исследование. Уходила к закрытию. Отец Роберт приходил чуть позднее – он служил литургию, затем завтракал и читал газеты.
Со слов Тафта я знаю, каким был его распорядок дня. Он вставал каждый день в три часа, как солдат, принимал душ, заправлял кровать и садился за правило. Его правило состояло из первого часа, по-славянски. Меня это всегда удивляло потому, что мы на практике не внимательны к Часам, а первый час, наверное, самый не любимый час для всех: это конец всенощной, когда все устали уже, его нередко сокращают, от «Милость и суд» и т.д. А Тафт читал его каждое утро, т.е. в то время, когда положено его читать.
Жизнь его была глубоко молитвенна и литургична.
Потом он смотрел свои диптихи — очень старый календарь, куда много лет он вписывал на каждый день имена тех, кто в этот день умер. За долгие годы этих имен накопилось множество. Он открывал свои диптихи каждое утро, смотрел список имён, выписывал имена сегодняшнего дня и с записочкой шёл в церковь: он каждый день служил Божественную Литургию, когда он не путешествовал. Как рассказывают семинаристы Руссикума, их обязанностью было зажигать лампадки в храме, но когда они приходили, оказывалось, что это уже сделал Тафт.
Родственникам умерших в этот день писал электронные письма со словами утешения. Помню, как он подошел и спросил: «Ты не забыла, что сегодня скончалась твоя тетя Татьяна?». Речь шла о сестре моего папы. Ещё помню, как он мне напомнил, «Сегодня скончался ваш Митрополит Лавр…». Тафт всех помнил.
За завтраком он ел всегда одно и то же и после обязательно читал газеты, самые обычные, ежедневные. Он считал, что нужно обязательно знать о состоянии мировой экономики, о состоянии промышленности, о проблемах геополитики…
Потом спускался в библиотеку.
Когда я там занималась, то давала отцу Роберту последнюю часть сделанной работы, он распечатывал и вписывал свои комментарии, возвращая мне по две-три странички. Прекрасно помню его подчерк, пометки красной ручкой, где что можно исправить, где что, возможно, внести. Но он никогда ничего не навязывал, а тем более не навязывал какую-то свою идеологию. Главная идеология Тафта — быть честным ученым и не заниматься тем, что он называл конфессиональной пропагандой. Потому он мог в своих работах с критической точки зрения, например, говорить о некоторых моментах истории иезуитского ордена, и не только на эту тему.
Он не стремился быть популярным, а просто делал свое дело.
Изредка Тафт просил посмотреть то, что он написал. Это меня уже не удивляло. Познакомившись с ним, я поняла, что некая его резкость, непосредственность в общении – все это говорит не о гордыни, а об открытости сердца, потому он искренне интересовался даже мнением студентов. Тут не было надменности, а была серьезная сосредоточенность на исследовании материала. Потому он спрашивал и мое мнение, и принимал замечания. Помню, например, я критически заметила нечто об его излишней «христоцентричности»; что не верно, говоря о византийской литургии, говоря о распятии, о Воскресении, за скобками оставлять Пятидесятницу, не говорить о Святом Духе. И Тафт такие замечания принимал и вносил исправления. Вообще католики способны принимать критику, и очень самокритичны, в отличие от нас.
Равновесие между научным трудом и молитвой
Я очень многому научилась от отца Роберта. Особенно важным для меня было знание, что можно сочетать молитвенную жизнь с серьезным занятием наукой и одно другому не мешает. Раньше на моем монашеском пути мне казалось, что я, занимаясь наукой (или учёбой), жертвую молитвой. Но Тафт показал мне пример того, что можно трудиться на благо своей Церкви, в том числе в науке, и находить равновесие между научным трудом и молитвой. Когда его спрашивали: «Как вы успели так много написать, ведь у вас даже нет секретаря?», он отвечал: «Девство — это дар настоящим труженикам».
Помню, как он приезжал в гости к моим родителям, очень любил их, праздновал с нами старостильное Рождество, 7 января. Мой папа, священник РПЦЗ, тоже рано вставал, и любил по утрам читать Иоанна Златоуста. И рано утром в гостиной у нас дома можно было увидеть такую картину: сидят два пожилых священника, каждый на своём месте, – священник Русской Православной Церкви Заграницей и иезуит. Один читает Иоанна Златоуста, другой — Первый час.
Отец Роберт был влюблен в русскую культуру. Он знал многие народные русские песни, которые большинство из русских даже не поет. Например, «Жило 12 разбойников».
Я видела отца Роберта за три недели до кончины, он был уже совсем в плохом состоянии. Но он причащался каждый день — каждый день служат мессу в чудесном доме для престарелых иезуитов, где он находился. Моей Церкви хорошо бы взять как пример, такую заботу о старых священниках. У нас ничего подобного нет, даже пенсии для священников…
Последнее посещение инокиней Вассой Роберта Тафта в доме престарелых. Сестра читает ему вслух Первый час
У Тафта, как я уже сказала, не было секретаря, не было своего офиса. В помещении, где он жил, во время дождей протекала крыша. Такой вот скромный образ жизни. И у него накопилось достаточно количество средств – от продажи книг и преподавания. Отец Роберт очень беспокоился, чтобы его деньги не ушли, как он говорил, на спагетти. Он хотел, чтобы эти средства были использованы для поддержки молодых ученых. И к концу жизни благодаря его усилиям и средствам в Папском восточном институте в Риме появилась такая система поддержки молодых ученых не старше 35 лет.
Он был честный ученый и честный верующий. Не строил из себя никого, не подделывался ни под кого, и не старался нравиться. Он просто жил и занимался наукой, помогал другим заниматься наукой, при этом не переходя какие-то границы. Вечная ему память!
Записала Оксана Головко