Встреча
Иеродиакон Никон (в миру Борис Муpтазов) родился в 1939 году в верующей крестьянской семье в прикамском селе Ново-Шешминек. В раннем детстве он перенес тяжелую болезнь, которая надолго приковала его к постели. Не имея возможности посещать школу, обучался на дому. Как пишет отец Никон в одном из своих рассказов, соседская девочка приносила ему задания на дом, а выполненные им уроки относила учителям.
После шкоaлы окончил заочный Народный университет искусств им. Крупской, а в 1979 году — Московскую Духовную Семинарию. Долгое время служил диаконом в Пюхтицком женском монастыре в Эстонии. Будучи иконописцем, создавал иконостасы в Иоанновском монастыре на реке Карповке, в часовне блаженной Ксении на Смоленском кладбище, в других храмах и монастырях Петербурга. Некоторое время жил в Печерах псковских, служил диаконом в эстонском храме святой великомученицы Варвары. В 1999 году жил трудником на святой Земле, где был пострижен в монашество с именем Никона. Сейчас живет в Петербурге, в монастыре Иоанна Кронштадтского.
Предлагаем вам четыре рассказа иеродиакона Никона из книги «СИЛА КРЕСТА: Быль земная»
Сосед
Теплым майским утром кончилась, наконец, долгая тяжелая война. По нашей улице шли поодиночке усталые, покрытые дорожной пылью солдаты. Они возвращались в свои родные дома, чтобы начать новую мирную жизнь. Но их, вернувшихся, было немного. Большинство ушедших на фронт домой не пришли.
Не пришел и мой отец, погибший в городе Торопце под Великими Луками еще в начале войны. Даже после получения похоронки моей бабушке Марфе не верилось, что ее сына Вани нет в живых.
В молодости родила она нескольких детей, но все они рано умерли. Возможно, умер бы, заболев оспой, и Ваня, будущий мой отец, если бы не свозила она его по совету людей к чудотворной Сарсазской иконе Божией Матери. На источнике Ваня и получил исцеление, но оспа сильно повредила лицо.
Мать и бабушка ждали отца всю войну, не теряя надежды. В то майское утро, когда шли домой солдаты, я видел, как бабушка Марфа, припав к русской печке, горько плакала.
Вернулся с фронта сосед Семен и тут же принялся за дело. Стал работать кузнецом, ремонтируя сеялки, веялки, жатки, плуги и молотилки. Работы хватало всем.
Помню, у матери на занавеске висела новенькая медаль за трудовые заслуги в тылу. Меня, маленького мальчишку, интересовало все, в том числе и эта медаль, не дававшая и минуты покоя. Я прицепил ее на грудь и, пока матери не было дома, носил, любуясь собою в зеркало. Носил, пока не сломал колечко. Испугавшись гнева матери, я побежал к дяде Семе в кузницу показывать сломанную медаль, просил починить ее поскорее, до возвращения мамы. Мужики рассмеялись над моим горем: «Экий забавный малец, с медалью в кузницу пришел». Но помочь обещали.
Вечером я сам зашел к дяде Семену за медалью. На радостях я схватил ее и сунул в карман. А когда пришел домой, то сразу опять огорчился. Вместо колечка дядя Семен приделал небольшую цепочку, и желтенький кругляшок смешно на ней болтался. Я не смел уже больше его просить, и куда-то засунул медаль. «С глаз долой — из сердца вон», как говорится. Так и забылась эта история.
Дядя Семен прожил после возвращения с фронта недолго. Тяжелая жизнь, голод, недостаток сделали свое дело — он умер, оставив сиротами троих детей. Всем он запомнился как добрый, отзывчивый человек. И мама молилась о нем, ежедневно утром поминала вслух. Молилась и о других, так что с годами синодик увеличился настолько, что однажды мама решила сократить этот список: «А выброшу-ка я и имя Семена. Кто он мне такой? Сосед, да и только… И так много лет поминала, чего уж теперь?»
Село наше стояло у подножия горы, а на горочке, за храмом, было большое кладбище, на котором и был похоронен Семен. Когда мать впервые не помолилась за соседа, в ту же ночь он ей приснился спускающимся с горы. Мать его спрашивает: «Семен, есть ли польза тебе от молитвы? Я решила более тебя не поминать». Семен грустно посмотрел на нее и ответил: «Большая мне польза, когда молишься…».
До самой смерти поминала мама доброго Семена, ведь, действительно, — у Бога мертвых нет.
Вещие сны
Жила у нас на горке в Пюхтице одна раба Божия. Звали ее Евдокия, а в тайном постриге – монахиня Вера. Было Евдокии всего 55 лет, когда умерла она от инсульта, и старшие пюхтицкие сестры до сих пор помнят ее. Мне тоже довелось общаться с Евдокией, и сейчас я перескажу вам одну историю, которую она мне поведала.
На родине Евдокии, а родом она была из Тамбовской области, жила одна женщина, которая вела крайне безнравственный образ жизни. Все ее грехи были на виду у людей, и одни ее жалели, другие осуждали, третьи были просто равнодушны. Была у этой женщины взрослая дочь, но она не в силах была помочь матери выбраться из греховного плена, тем более что у самой была семья, домашние заботы.
Шло время, и однажды женщина заболела и скончалась. Несчастную грешницу похоронили, помянули водкой и… забыли, а мир продолжал готовить для ада новые жертвы.
Если бы все заканчивалось просто смертью!.. Но человек бессмертен. И за гробом для каждого из нас только начинается вечная жизнь. Там решается судьба души человека. К сожалению, многие в это не верят: греховные страсти заглушают и усыпляют совесть. Но нашлась одна добрая женщина, которая не только пожалела умершую, но и тайно подала на вечный помин ее души в Пюхтицкий монастырь. Деньги на это она долгое время копила от своей скудной пенсии.
По прошествии некоторого времени покойница явилась во сне своей дочери и попросила ее сходить по такому-то адресу, поблагодарить незнакомую рабу Божию за милость. «Ее помин вынес меня со дна ада», — сказала она дочери.
Вот что такое христианская любовь, и какое великое значение имеет милость.
В Пюхтицком же монастыре жила монахиня Олимпиада, которая несла послушание в алтаре уже много лет, а до нее это послушание несла покойная матушка Максима. «Однажды я увидела во сне мать Максиму, — рассказывала мать Олимпиада. — Прошла она в алтарь через двери, сделала низкий поклон с крестным знамением и повернулась ко мне лицом. Я, зная, что она умерла, спрашиваю: «Как Вам живется там, мать Максима? Есть ли Вашей душе польза, когда мы Вас здесь поминаем?» «Большая польза всем душам от поминовения, — ответила мать Максима, — особенно, когда священники на проскомидии частицы за нас вынимают. Мы тогда причащаемся, освящаемся, и все видят Свет». Вот как велика проскомидия в очах Божиих. «А когда я умру?» — поинтересовалась мать Олимпиада. Покойная подняла свой взор к небу и ответила: «Ты еще поживешь, а вот мать Варвара скоро уже к нам придет».
И в самом деле, монахиня Варвара сильно болела в это время, а недели через две после вещего сна, приснившегося матери Олимпиаде, скончалась. Сама же мать Олимпиада жила еще много лет, служа Господу на земле.
Такие бывают откровения через сон чистым душам.
Встреча
С дедушкой Афанасием я встретился в одной обители несколько лет назад и теперь едва помню его образ. Он попросил меня тогда найти художника, который смог бы написать картину его юности: встречу со святой великомученицей Варварой. Видя доброе расположение ко мне старца, я попросил дедушку Афанасия рассказать о ней. Вот что он поведал: «Было это давно, в годы гражданской войны. Служил я, тогда еще молодой солдат, в Красной Армии, в Туркестане. Родители мои были глубоко верующими людьми, и сам я веровал и молился, как умел, Богу. По малограмотности многого не понимал и не знал, но боялся греха больше всего, и в свободные минутки, а их было очень мало, старался молиться. Однажды мне посчастливилось встретить одну рабу Божию, старую монахиню, которая и научила меня, как лучше молиться. «Ты человек служивый, — говорила она, — везде и всегда в опасностях ходишь, смерть не за горами, а за плечами носишь, так будь мудр. Где бы ни был, что бы ни делал, куда бы ни шел, я тебе советую: читай про себя «Царю Небесный, Трисвятое, Отче наш», а потом добавляй: «Святая великомученица Варвара, будь в час смерти моея». Она, святая страдалица и помощница в наших скорбях, имеет дар от Господа приходить к нам при смерти и причащать нас Святых Христовых Таин, если мы ее просим. Видишь, и изображена-то она с чашей в деснице». Послушал я мудрый совет старицы и стал молиться, как она меня научила.
Много времени прошло. И вот однажды иду я дорогой, кругом — ни души, только полуденное солнце палит землю, да вдали темнеет гряда урюковых деревьев. Иду по дороге, один на приволье и молитвы читаю. Вдруг вижу — показалась впереди фигура девушки. Высокая, стройная, неземной красоты, одетая в длинное царское или дворянское платье, она шла мне навстречу. Я смотрел на нее удивленно и про себя думал: «Откуда она появилась? Верно, какого-то богатого рода и большого ума девица: идет, словно царица». Поравнялась она со мной, окинула меня строгим взглядом и промолвила негромко, но четко: «Надо быть достойным». И прошла мимо. Только тогда я пришел в себя. В недоумении сделал я машинально несколько шагов вперед, потом остановился, как вкопанный, и стал соображать: «Почему она мне это сказала? И кто она? И что значат эти слова?» Обернулся, чтобы догнать и спросить эту девушку, но никого не увидел на пустынной дороге. Только солнце палило в выси. Как явилась, так и исчезла Небесная гостья. Я понял, что это была святая великомученица Варвара. Мне бы хотелось запечатлеть это событие моей жизни на холсте. Но кто бы мог это сделать?
Не знаю, жив ли теперь дедушка Афанасий с далекого Урала, но рассказ его меня до глубины души тронул, и хранил я его все эти годы в памяти, пока не нашел удобного времени его записать.
Храм
Храм стоял на горе одиноко. Оскорбленный, почти разрушенный, никому, казалось, теперь не нужный. Расправились с ним, как могли, и не чужие, а свои, хотя и стоял он на татарской земле. Православный люд, в безумии отступивший от Бога, крушил все святое. Вот и этот, намоленный годами, пропитанный запахом ладана и воском свечей, храм, паперть которого разворочена ломами и кирками, а теперь заросла травой, до времени противился страстям, пока зло не взяло свое. Теперь храм служит складом для пекарни, прилепившейся сбоку к его ребру, а еще раньше его использовали для хранения сельхозпродуктов.
Храм посвящен был Святой Троице, был и придел Святителя Николая. Колокольню и придел сломали еще в тридцатые годы. На их месте, среди каменных глыб с торчащей арматурой, растет бурьян и пасутся козы. Храм простоял более двухсот лет. Много гроз пронеслось над ним. Рядом с храмом — кладбище, где лежат те, кто когда-то строил эту церковь, молился в ней, крестился, венчался, кого в конце жизни и отпевали. От колыбели до гроба вся жизнь крестьянина проходила в нем. Здесь спят военные поселенцы Смоленщины, по приказу Грозного царя Ивана переселившиеся с семьями в эти камские края. Спят непробудным сном до Страшного Суда Христова и мои предки. Благодать Святого Духа озаряла, освящала их нелегкую крестьянскую жизнь, их труд, давала надежду на будущее. Она освящала землю, на которой с утра до позднего вечера трудился человек, удерживала его от зла и всякого греха, сохраняя русскую патриархальность.
В детстве я любил бывать здесь. Влекла меня невыразимая внутренняя тяга, предощущение благодати. Любил смотреть с горы, на которой стоял этот храм, как догорали зори над селом, раскинувшимся у ее подножия. Внизу протекала речка Шешма. Для меня все здесь было свято. Рассказывали, что один крестьянин носил
кирпич от разрушенной колокольни к своей печи. Заболел гангреной ноги и умер, успев раскаяться. Рассказывали еще, что после закрытия храма один мальчик написал его с натуры масляными красками на куске фанеры. Эта небольшая картина оказалась у нас в доме и висела на стене в горнице у самой божницы, возбуждая мое детское воображение.
Говорили также, что никто из сельских мужиков долго не отваживался подняться на купол, чтобы снять крест. Только одного безбожника нашли, согласившегося сделать это. Вскоре постигла его печальная участь на виду у всех односельчан. И это укрепило веру во многих.
Чтобы разрушить высокую колокольню, подбили ее углы, поставили деревянные подпорки, облили их керосином и подожгли. Подпорки сгорели, и колокольня упала.
Мать говорила, что последним священником перед закрытием храма был отец Владимир Рудольский, впоследствии много лег проведший в ссылке. Батюшка был духоносный, имел хорошее образование, а здоровья был некрепкого. Вместе со всеми он принял тяжелый крест испытаний. Однажды, накануне праздника Пасхи, отец Владимир увидел замок на дверях церкви. Батюшка пошел в сельсовет и попросил открыть храм хотя бы на Пасху.
— А потом, — говорит, — расстреляйте меня или, что хотите, сделайте со мной.
— Мы тебя расстреливать не будем, но и в храме служить не дадим, — ответили ему.
Но отслужить Пасху все-таки дали: боялись возмущения народа, очень набожное было село. Во время крестного хода, идя от новой слободской церкви в гору, батюшка и многие прихожане увидели в небе над храмом Царицу Небесную, Которая, держа в руках огненную метлу, повела ею в воздухе, и на землю, извиваясь, упал огненный змей. После этого чуда отца Владимира забрали, храм закрыли, иконы и утварь сожгли. Во время Отечественной войны и после нее заведовал разместившимся в храме складом мой покойный дед Матфей, а моя тетка Мария работала сторожем. Помощником у нее был Иван, инвалид войны, с одной рукой и одной ногой. Их небольшая сторожка стояла возле храма. В то время народ бедствовал и голодал, а здесь, за ветхой стеной, находились продукты и добро. Но однажды Марии стало страшно. «Ну, кого мне дали, — думала она, — что сделает этот Иван, если воры придут? Убьют нас обоих». И стала молиться Богу, чтобы его убрали из сторожки. И вот в тонком сне предстал пред нею старец, в котором она угадала Святителя Николая, и сказал ей: «Не суди Ивана, не вы с ним охраняете храм, а я». И часто видела Мария свечу на стене храма, горевшую всю ночь. Она стояла в том месте, где с внутренней стороны сохранился образ Спасителя, единственный оставшийся целым. Прошло много лет. Мария давно уже не работает, ослепла и еле передвигается, но помнит это чудо до сих пор.
Храм стоит на горе, как маяк в бушующем море. Он зовет сердца людей к себе, напоминая о Боге, и Святитель Николай охраняет его и теперь.