Второбрачие, безбрачие, монашество

Батюшка, к сожалению, сейчас наша жизнь такова, что многие приходят в храм, уже имея за плечами неудачный опыт супружеской жизни. Но, по слову Евангелия (см. Мф. 5, 32), вступающий во второй брак совершает прелюбодеяние… Неужели заповедь Господня столь строга и по отношению к тем, кто грешил, еще не будучи сознательным христианином. Нужно ли относиться ко второму супружескому союзу как к греху, коль скоро первый неудачный брак не был освящен Церковью, совершался вне ее таинств?

Нет, ни в коем случае. Слова Христа, безусловно, относятся именно к законным, то есть освященным Церковью, бракам. Поэтому большой или малый опыт неудач в «личной жизни» через покаяние, через труды молитвенные может быть успешно изжит, и христианский брак складывается счастливо, если только муж и жена берегут и любят друг друга и не напоминают друг другу о прежних ошибках. Оговориться хочется лишь в отношении служения священства, равно как и служения матушки, супруги священника. Здесь Церковь непременно требует непорочности — так сказано у апостола Павла в его пастырских посланиях.

А как быть, если жизненный опыт не исчерпывается неудачным супружеством, и человек, приходя в Церковь, образно выражаясь, тащит за собою целый «шлейф» несбывшихся дружб, любовей, привязанностей? Мне неоднократно приходилось слышать, что новообращенному христианину со столь «богатым» прошлым, воцерковляясь, остается только каяться, а о том, чтобы в конце концов обрести свою половину, повенчаться и найти счастье в браке, не стоит и мечтать.

Безусловно, множественные ошибки, падения юности, лихо прожитая молодость оставляют в душе горький и темный след и по обращении ко Христу, к Церкви. Но беспредельно милосердие Божие к кающемуся грешнику. Нет такого греха, который бы не простил Господь Своему созданию. Если тяжесть содеянного давит на совесть, если душа сама жаждет подвигов покаяния, если плотские утехи опостылели ей, соделались ненавистными, и она, душа, всецело хочет посвятить себя поприщу богоугождения, — конечно, правы те священники, которые советуют поступить по апостолу Павлу, оставаться так, не искать замужества или женитьбы. Другое дело — немощь человеческая. «…Лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор. 7, 9), — то есть брак является той надежной пристанью целомудрия войдя в которую христианин будет избавлен от разжженных стрел лукавого духа. Посему надобно рассмотрение: с кем ты, священник, беседуешь. И всегда лучше натуру пылкую, страстную, воспламеняющуюся предохранить от новых и новых падений, благословив вступить в законное супружество, нежели, «перетянув узду», невольно стать причиной ее окончательного крушения и погибели.

Безбрачие, по выражению протоиерея Василия Зеньковского, является неопределенным и тягостным состоянием, в том числе и для христианина. Тем не менее, многие в нем пребывают — возможно и стремясь к супружеству, но по каким-то причинам его не обретая. А молодость уходит, а желаемого ответа на молитву все нет…

Мы, пастыри, советуем и убеждаем прежде всего радеть о целомудрии сердца, вести ту брань со страстями, которая неотъемлема от истинного христианского жительства. Человек, блюдущий свои помыслы и чувства в чистоте, находится под покровом Божией благодати, к нему близок Ангел-Хранитель, он не теряет живого общения с небесным своим покровителем. Молитву целомудренного Бог слышит, по слову Писания: «Волю боящихся Его сотворит…» (Пс. 144, 19.) А стало быть, Сам Господь промышляет о таком человеке и помогает ему обрести желаемую половину.

Ясно одно — к браку не идут «методом проб и ошибок». Вольное, распущенное поведение с лицами иного пола несовместимо с чаянием истинного супружеского счастья. Человеку, много испытавшему, но обретшему примирение с Господом чрез искреннее покаяние и исправление жизни, посоветую непрестанно благодарить Бога за Его милость и не допускать даже помысла сомнения или ропота, коль скоро не сбываются наши планы «свить супружеское гнездо» уже под сенью Православной Церкви. Господь знает нас лучше нас самих. Если и волосы наши сочтены Его божественным всеведением и ни один из них не упадет без воли Небесного Отца, тем паче в Его ведении и власти вопрос нашего определения в личной жизни. «Господи, благодарю Тебя за то, что есть у меня, и трижды — за то, чего у меня нет…» Умение с детской доверчивостью отдаться воле Господней, пребывать в благодушии, когда невеселые помыслы об ушедшей молодости нет-нет да внедряются в сознание одинокого человека, мужественное сохранение себя от греха во славу Спасителя, изведшего нас из преисподней, — вот те черты духовной зрелости, которые позволят нам всегда остаться молодыми.

Батюшка, выше Вы уже говорили о том, что «слаб человек и немощна плоть его»… Потому и тягостно состояние безбрачия, что находящийся в нем — особенно если ему довелось ранее познать земную любовь — ощущает себя в той или иной степени обделенным, тем более, что вокруг «всем все можно». Психология и Святые Отцы в этом случае единогласно советуют переносить чувственное влечение в область творчества (я говорю о том, что Фрейд называл сублимацией). Тот, кто не обрел счастья в браке, может и должен реализовать себя в какой-то иной области. А как быть тому, кто не имеет ярко выраженных талантов и способностей?

Позвольте, позвольте! Путь Отцов и дороги психоаналитиков пересекаются редко… Начнем с того, что подобные теории всегда ограниченны, ибо одно дело похоть, плотское желание, и совсем другое — потребность бессмертного человеческого духа прославлять Господа, жажда единения с Ним, желание души выразить свои благоговейные чувства в молитве к Создателю. Очевидно, что в человеке, сохраняющем девство, — какими были святые Иоанн Дамаскин, Иоанн Златоуст, Иоанн Кронштадтский — все силы душевной и телесной природы в их первозданно-цельном образе обращены к Творцу. Отсюда такая удивительная мощь, такая радость, такая духовная полнота творений упомянутых мною подвижников. Говорить о том, что произошло превращение одной энергии в другую, неправильно, потому что все мы, и супруги, и безбрачные, призваны бороться с грехом, стремиться к чистоте сердечной.

Супруги, имея доступ к общему ложу, мало-помалу вводят семейную жизнь в русло созидания и обретают свободу от страстей. Монахи, безбрачники в корне отревают похоть, неся подвиг воздержания в надежде на благодать Христову. У живущих в воздержании через долгие годы подвижничества плоть увядает, переставая быть рассадником чувственных пожеланий, зато дух на диво укрепляется, становясь словесным органом, воспевающим величие Божие. Итак, земное и страстное не может переродиться в небесное и бесстрастное, нет. Но одно изживается, а другое восполняется притекающей в сердце благодатью Господней. Я соглашусь, что «сублимация» происходит в безблагодатных опытах язычества: у кришнаитов, например, сублимация налицо. Проповедуя внешний аскетизм, они похотствуют, любодействуют в сердце своем. Сам образ Кришны, разгульного божка, не брезговавшего плотскими удовольствиями, дышит сладострастием. Сублимация происходит и в мистических опытах католических «подвижников», где есть особый культ тяготения к «Телу Иисуса», о чем писано много и откровенно. Средневековые монахини, почитаемые на Западе святыми, просто одержимы плотским желанием… Невозможно без глубокого смущения читать «откровения» Терезы Авильской или Екатерины Сиенской.

Но в правильном опыте православного жительства «умерщвляются уды, яже на земли» (см. Кол. 3, 5), отсекаются плотские пожелания, зато духовная сила личности, дар словесности чудно расцветают, ибо, освобожденные из уз плоти, они обретают крылья и возводят христианина к нравственному совершенству. Безусловно, область творчества в широком смысле, способность видеть и воплощать красоту, облагораживает христианскую личность, дает ей ощущение внутренней полноты и защищает от разрушительного действия страстей. Да, конечно, не всякий способен излагать свои мысли в прозе или белым стихом, не всякому дано живописать или ваять… Однако же выскажу сокровенную для меня мысль: «Поэтом можешь ты не быть, христианином быть обязан». Человек, трудящийся над исполнением Евангельских заповедей, стремящийся осуществить в своей жизни идеал Христовой любви, прикасается в самом подвиге жительства во Христе к области творчества, черпая искреннюю и бескорыстную радость в делах милости, служения близким и словом, и делом. Облегчая крестоношение ближнему, истинный ученик Христов и сам воспаряет на своем кресте, а сердце его приобщается к тем «областям заочным», о которых поэты только мечтали, но редко познавали жизнью своей.

Батюшка, можно ли дать какие-либо практические советы безбрачному человеку, чтобы он мог с достоинством нести свое одиночество, не поддаваясь унынию, малодушию и иным тягостным помыслам?

Если ты не хочешь чувствовать себя одиноким, о холостяк, если ты имеешь живую веру в сердце своем, позаботься об устроении «красного угла» в своем жилище. Пусть со стен смотрят на тебя избранные святые, любимые тобой: Святитель Николай Чудотворец, опирающийся на посох богомудрый преподобный Серафим, скорбная, словно смотрящая в грядущее княгиня Ольга, что держит в руках Животворящий Крест… Научись общаться с не видимыми телесными очами, но ощущаемыми душой угодниками Божиими, Ангелом-Хранителем, Самой Пречистой Девой Марией. Приобрети молитвенный дух — и ты будешь денно и нощно благословлять и воспевать дарованное тебе свыше уединение, хотя бы раньше ты и много мучился от сознания своего «бобыльства», своей неприкаянности.

Конечно, много значит в жизни человека и хлебосольство, умение скрасить вечерок в общении с единомышленниками — особенно теми, с кем мы можем поделиться своим жизненным опытом, мудростью, добрым советом, мирным устроением души. Любовь» — лучшее лекарство против уныния и печали. Я имею в виду деятельную помощь и благотворение, проистекающие от милующего, сострадательного сердца.

Несмотря на то, что наши беседы касаются земной любви и земных же проблем, с ней связанных, дерзну спросить Вас отец Артемий, о небесном — в приложении к земном. Монашество… 0 нем написаны сотни томов святоотеческих сочинений, его называют путем ангельским, путем совершенного богоугождения. Почему же тогда так прочно укоренилось в сознании людей — не только мирских, но и вполне церковных — убеждение, что в монастырь уходят «с моря», уходят, когда поиски земного счастья потерпели крах?

Судьбы человеческие — это полноводные реки, и кто сможет вычерпать их разными путями приводит Господь души к служению Ему. Но не только окольными! Не «от противного» лишь мы убеждаемся в том, что нет на земле ничего блаженнее служения Богу. Сейчас в монастырях — а их в России уже более пятисот — обилие молодых людей, светлость лиц которых свидетельствует об их невинности и чистоте. Думаю, и в процентном отношении насельников, не познавших горечи мирских услад, больше, нежели тех, кто пришел от разбитой грехом жизни. Так как монашество, являющееся союзом человеческой души со Христом, есть плюс, а не минус, полнота, а не ущербность, то, конечно, остается лишь по хорошему позавидовать тем, кто из книг, из общения с благочестивыми людьми, из размышлений убедился в суетности служения миру и направил свои стопы на монашеское поприще. Повторяю, судьба человеческая в руках Господа. Иному человеку, может быть, должно было пройти огонь, воду и медные трубы, пуститься «во все тяжкие», дабы нестерпимая боль греха смирила его и помогла повернуться к свету Божию.

Но ведь не зря говорится, что «в монастырь не уходят, а приходят». Разве нет духовной подмены в таком якобы благочестивом рассуждении: ну вот, с супружеством не получилось, значит, надо идти в монастырь. «Ha Тебе, Боже, что мне негоже», — жизнь-то опостылела… Можно ли с таким устроением души пытаться обрести утешение внутри монастырской ограды?

Получается, что жизненные испытания как бы подсказывают человеку его истинное призвание, до поры до времени не осознанное им. Если вспомнить определение Отцов, называвших монашество ангельской стезей, если увидеть сущности монашества в подвиге молитвенного очищения ума и сердца, в делании покаянном, названном «художеством из художеств», то, конечно, неудача на мирских кругах жизни еще вовсе не означает, что вы созрели для поступления в обитель.

Мне кажется, человек должен ощутить внутреннее призвание к жизни сосредоточенной, внимательной, труднической. Он должен полюбить уединение ради собеседования с Единым Богом.

Тот, кто стяжал в сердце «бисер многоценный», живую и зрячую веру во Христа, может с радостью и легкостью оставить за спиною все мирские приманки и услады. Без такой внутренней убежденности, окрыленности, стремления «работати Господеви» пришедший в монастырь очень легко становится рабом мирского духа и, по выражению преподобного Серафима Саровского, «обгорелой головешкой» — то есть человеком, чье сердце не воспламенено непрестанным молитвенным обращением ко Христу. Поступающий в обитель из-за того, что ему, как Вы изволили выразиться, опостылела жизнь, обрекает себя на настоящее мучение. Если и в миру у человека не было живой веры и любви ко Господу, то в монастыре он может и вовсе лишиться рассудка.

— Сейчас многие приходят в монастыри «по благословению», то есть получив совет от человека, пользующегося духовным авторитетом, — а таковых ныне немало в России (на подлинной или мнимой духовности основан подобный авторитет, нужно говорить отдельно). Иногда такое благословение бывает весьма неожиданно… Как быть, если верующий христианин, с одной стороны, не хочет идти против старческого совета, в котором видит выражение воли Божией, а с другой — не может справиться с растерянностью, подавленностью, вызванными неожиданным поворотом судьбы?

Не существует вообще благословений, данных неизвестно кем и неизвестно кому. К этому предмету нужно относиться с осторожностью. Часто человек приезжает к священнику умудренному и имеющему определенный духовный авторитет с разбродом мыслей, неопределенностью чувств и неясностью намерений. Пастырь дает осторожный и ненавязчивый совет, который еще должно опробовать, взвесить, сознавая собственную немощь, и тогда уж сделать окончательный вывод. Иногда, впрочем, православная молодежь не в состоянии сама «перейти через Рубикон», определить, по какой дороге идти — ангельской или супружеской. И мудрый, опытный пастырь сообщает такой душе импульс, который (благодаря духовному авторитету священника и живой детской вере вопрошающего) выводит пришедшего из области сомнении и собирает его силы на подвиг. Конечно, в этом и состоит благодетельное значение общения с умудренными духовниками. Иногда — к счастью, не так уж часто — приходится слышать, что батюшка начертал путь, к которому человек никак не был внутренне готов.

Мне, как священнику, приходилось видеть неприкаянные души, которые приезжали к старцу сами не зная зачем: например, сопровождая знакомую, знакомого, как бы «за компанию» подходили под благословение и… получали то, о чем и не помышляли. В таких случаях, думаю, не должно было им относиться к слову старца как к директиве, не подлежащее сомнению или обсуждению. Ибо «невольник не богомольник» — благодать не насилует. Господь никому не навязывает ничего, но говорит: «…если хочешь быть совершенным, пойди, продал имение твое… и следуй за Мною» (Мф. 19, 21). Часто драмы и даже трагедии: изломанная судьба, ожесточенное состояние, отпадение от Церкви — провоцируются не столько советом, определенным указанием мудрого священника, сколько аморфностью, смутностью намерений, легковесным настроением тех, кто переступает порог старческой кельи.

Думаю, что избежать этих тяжких потрясений христианин может и должен, отправляясь к старцам, которых он почитает, исключительно по благословению приходского пастыря, духовника, дабы местный батюшка помог определиться: для чего, с какой целью я еду к старцу? Готов ли выполнить данное мне благословение. Уравновесил ли весы своего сердца, дабы покориться без гнева и сомнения воле Господа? Ибо желающих поболтать весьма немало среди самой, как кажется, благонамеренной публики… Если же вопрошающий подлинно ищет не «своего», а Божьего, то старческий совет послужит ему укреплением и утверждением, в том числе и на монашеской стезе.

А сколь нужно истинное монашество, проходимое в духе святыни и молитвы, благочестивым христианским супругам живущим в миру! Признаюсь: для нас с матушкой посещение обители стало ежегодной потребностью — так что и пять дней, проведенные в монастырской ограде, дают нравственные силы к нелегким пастырским трудам в течение всего года.

Батюшка, а разве монастырь существует для паломников? Как бы благоговейно ни были настроены миряне – (да и это бывает не всегда), вместе с ними в жизнь обители неизбежно вторгается суета. Мир словно настигает людей, пожелавших из мира удалиться… Некоторые посетители монастырей мне почему-то напоминают курортников, принимающих процедуры, — особенно когда сталкиваешься со «специалистом», который доподлинно знает, где «большая благодать», а где «нечисто», кто «старец» и кто «в прелести».

Конечно, христиане черпают в православных обителях подлинное духовное утешение. Но — попробую продолжить сравнение с курортом — «местные жители», монастырские насельники, часто относятся к посетителям с иронией: иногда доброй, а иногда и горькой… — Монастырь монастырю и насельник насельнику рознь. Кто поспорит с тем, что обители всегда являлись тихими пристанями для измученных душой и телом христиан, живущих в миру? Кто поспорит со значением монастырей как врачебниц человеческого духа, кто не увидит в образе благочестивых и умудренных монашествующих пастырей духовных хирургов или терапевтов, которые самой благоустроенностью своей души, миром и чистотой своего сердца сообщают силы и волю к жизни кающимся грешникам?

С другой стороны, в наш век оскудения благочестия (когда сами паломники часто не понимают различия между паломничеством и туризмом) немощной братии, едва-едва спасшейся от суеты городов в тихих обителях, нашествие светских лиц бывает не столько в радость, сколько в тягость.

Конечно же приезжающие в монастырь входят в него как в новый, неведомый и прекрасный мир, где все, по представлению мирян, должно течь под знаком вечности, подчиняться особым духовным и нравственным законам. Вот почему даже незначительные погрешности, ошибки, слабости, случайное выражение угрюмости на лице монастырского жителя воспринимаются куда болезненнее, чем средь городской толпы. Да, безусловно, насельник насельнику рознь… Мы встретим в монастырях и те чистые, цельные натуры, которые могут сказать слово ободряющее, просвещающее, вразумляющее, утешающее случайных и неслучайных посетителей. Понимать и чувствовать ответственность пред миром, убежден, должен всякий облекшийся в черные одежды. «Вы — соль земли. Вы — свет мира» (Мф. 5, 13, 14), — сказано о тех, кто пришел в монастырь в поисках духовного сокровища, даже если оно еще не обретено. Прекрасно, когда молодой инок стремится так принять, так показать монастырь, так рассказать о его достопримечательностях и истории, что в сердце зашедшего остается светлый и теплый след… Важно, однако, чтобы хлебосольные братия помнили мудрое слово старцев: «Кто чем увлекается, тот тем и искушается». Дьявол неминуемо расставит силки и капканы приветливому монаху, для которого главное все-таки — детский плач пред Господом, чему не весьма способствует вращение среди мирских особ.

Святоотеческие писания и сочинения современных церковных авторов в один голос говорят об оскудении монашеской жизни в последние времена (как и об оскудении духовности вообще). Но, как Вы уже отметили, в сознании нынешних православных верующих зачастую складывается несколько иная картина. Я имею в виду восприятие монастырей как особого сказочного мира, где живут земные ангелы, где все в высшей степени спасительно, а любое случайно оброненное слово является чуть ли не пророчеством.

Напротив, среди далеких от Церкви людей все более заметной становится другая тенденция, — вместе с возрождением обителей в массовом сознании стали воскресать многочисленные байки (в том числе самые грязные) о монастырском житье-бытье. Можно, конечно, посетовать в связи с этим на всеобщее падение нравов и извращенность миропонимания современного обывателя… Но ведь дыма без огня не бывает!

Честно говоря, мне видится в этих противоположных тенденциях единая причина: монашество — очень и очень особый путь, на который могут ступить лишь единицы и к которому (как к высокому идеалу благочестивой жизни) нельзя призывать всех подряд. А это нередко делается в душеспасительной литературе.

Не случайно архимандрит Софроний (Сахаров), разъясняя смысл даваемого в постриге обета безбрачия, подчеркивает, что состояние это является вышеестественным. А естественным для человека — и вполне спасительным — служит состояние христианского брака. И тот, кто, не имея должных сил и расположения к монашеству, принимает постриг, рискует из вышеестественного состояния впасть в нижеестественное (блуд) и противоестественное (о котором «срамно и глаголати»)… Безусловно, монашество — это высота, взойдя на которую страшно потерять равновесие, ибо, говоря словами Нагорной проповеди, «падение будет великое». Не случайно святой епископ Игнатий Брянчанинов, наш замечательный духовный писатель, сравнивает души монашествующих с оранжерейными цветами, которые и по красоте, и по величине, и по благоуханию много превосходят полевые цветы. С другой стороны, эти питомцы оранжерей куда уязвимее, нежели полевые кашки и ромашки, легко приспосабливающиеся к переменам ветров, сильному дождю или палящему зною.

Конечно же то, что для живущего в миру и не представляется искушением, — скажем, застолье, на котором присутствуют лица обоего пола, — для инока, привыкшего к внимательной, трезвенной жизни, может явиться испытанием. В моей памяти есть положительный пример, о котором я хотел бы упомянуть.

Некий инок из отдаленного монастырька приехал к нам, почти что в центр Москвы, в храм Всех Святых, что в Красном Селе… Он сосредоточенно молился и причащался за Божественной литургией, стоя в алтаре, а затем был приглашен принять участие в трапезе вместе с храмовым духовенством и гостями. И когда мы уже садились за стол, он вдруг увидел, что напротив него и рядом сидят юные благочестивые особы женского пола… «А где же отец Н.?» — через некоторое время спросил я, настоятель, пекущийся о застолье. Никто и не заметил исчезновения гостя с трапезы! Только ближайший ко мне священник сказал вполголоса: «Отец Н. — добрый инок». Он предпочел удалиться по-английски, дабы не подвергнуть свою душу искушению, силу которого не так-то легко понять вращающимся средь мира. В этом смысле Ваше суждение справедливо. Едва лишь облекшийся в монашеские ризы изменит обещаниям, данным в постриге, потеряет трезвение, внимание, позволит уму своему блуждать «семо и овамо», по старославянскому выражению, — жди изменений к худшему. Думаю, что если кто-то стремится к монашеству по тщеславию (или, еще того хуже, желая «сделать карьеру» в церковной среде) либо был принужден, убежден к тому, не имея по существу согласия и собственного произволения на кровавый и крестный монашеский подвиг, то конечно же расплата для такового наступит почти неизбежно. А соблазны, которые посеет в сердцу «малых сих» падший монах, так же губительны и заразны, как и пример дурного поведения священника, недостойного своего сана. Мы знаем, что иные даже теряют веру, когда из-за недостойных поступков знакомых им духовных лиц в их глазах рушится нравственный идеал.

Еще сто с лишним лет тому назад святитель Игнатий советовал своему духовному чаду, даме благородного происхождения, относиться с известной осторожностью — если не подозрительностью — к незнакомому представителю духовенства. Ведь ризы и рясы еще не делают нас святыми, как бы ни хотелось в то верить благоговейным мирянам. Поэтому в наше время, когда быстро растут обители и открываются новые монастыри, мы призваны проявлять и рассудительность, и осторожность. Приходскому священнику не следует ныне отправлять в неведомое ему самому место будущего инока — но только передавать «из рук в руки», зная, под чью ответственность он вверяет словесную овечку. Думаю, не монашество мы должны винить в тех вопиющих соблазнах, слухи о которых сегодня смакуются (всегда еще и в извращенной форме) ушлой прессой.

Таково уж состояние мира, лежащего во зле… И если не все сегодня понимают, почему преступно третьеклассников знакомить с техникой разврата, то, очевидно и среди насельников монастырей мы встретим лиц, боримых грубыми страстями, встретим, быть может, и тех, кто сдал позиции и посреди поля боя бросил меч молитвы и щит воздержания… … И все же скажем: стены монастырских обителей, покуда православная вера сохраняется в чистоте, сокрывают в себе Эдем сладости — ту освященную Богом землю, которая для внимательных и рассудительных, кротких и чистых сердцем является преддверием Небесного Царства.