Образ в прообразе
Протоиерей Игорь Прекуп
Прообразов Божией Матери в книгах Ветхого Завета – множество. Не будем всех перечислять, сосредоточимся лишь на одном, особенно тесно связанном с праздником ее Введения во Храм: Пресвятая Богородица прообразуется в Ветхом Завете обителью Божией: вначале походным храмом, созданным в пустыне, согласно Божиим указаниям, в котором Он «по преимуществу свидетельствовал о Себе», и называвшимся поэтому Скинией Свидения (сл. «скиния» – от гр. σκηνή <скини> – шатер) – затем выстроенным по ее образу Иерусалимским храмом, куда она и введена была первосвященником. В службе Введения эта параллель проводится практически постоянно.
«В храм законный входы совершает храм Божий, небесная скиния, из неяже нам сущым во тме свет возсия», – сказано в одном из тропарей шестой песни канона праздника. «Святая Святых сущи, чистая, во храм святый возлюбила еси вселитися», – говорится в том же каноне. Она – «Пречистый храм Спасов» и Его «многоценный чертог»; Ангелы ее воспевают как «селение небесное» (кондак праздника).
Своим входом в храм трехлетняя девочка предизображает Божие благоволение к роду человеческому и благовествует наше спасение, которое вот-вот скоро, уже совсем близко. Одушевленный храм входит в храм рукотворный, в свой прообраз; Ширшая Небес будет расти навстречу вселению в нее Невместимого. «Днесь» (сегодня, теперь, ныне) – с этого слова начинаются тропари двух двунадесятых праздников – Введения и Благовещения; и если сегодня только «предображение Божиего благоволения», то на Благовещение – «спасения нашего главизна» (начало).
Введение маленькой Марии в храм – начало ее, выражаясь нынешним языком, «воцерковления». Тут, разумеется, речь о полном ее погружении в прихрамовое воспитание до обручения св. прав. Иосифу. Но, тем не менее, параллель с современным приобщением церковной жизни вполне уместна. Мы знаем, что в этот день свв. Иоаким и Анна привели свою дочь, чтобы, как и обещали, посвятить ее Богу. С этой мыслью они ожидали ее рождения, затем вскармливали ее и воспитывали, готовя к новой жизни в святом месте; святые родители и дочь свою воспитывали в святости. Ее приведение и введение в Иерусалимский храм – логичное продолжение предшествовавшего домашнего воспитания.
Картина Тициана
Воцерковление по-нашему
В богослужебной практике тоже есть один момент, который традиционно называется «воцерковлением». По Требнику предусмотрено, что на 40-й день (или позже, это уж у кого как жизнь складывается) мать с ребенком приходит к храму и священник читает над ними молитвы, после чего она может полноценно участвовать в богослужениях.
Затем, если ее ребенок уже крещен, священник там же перед входом в храм начинает его «воцерковление» словами: «Воцерковляется раб Божий /имярек/ во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь». И если дите удобоподъемно, то при этом еще, подняв его, «начертывает им крест пред враты храма», если же оно достаточно большое, то само крестится, после чего священник вносит его в храм (или вводит, если тот уже достаточно большой) со словами: «Внидет в дом Твой, поклонится ко храму святому Твоему», а на середине храма: «Посреде церкве воспоет Тя». И, в заключение, подводит (или подносит) воцерковляемого с молитвой «Ныне отпущаеши…» к иконостасу, где тот прикладывается к иконам Спасителя или Богородицы, а буде воцерковляемый мужеского полу, проводит (проносит) его через алтарь.
На практике все несколько проще происходит. Молитву матери некоторые читают в притворе до совершения таинства Крещения, после чего она может участвовать в нем (хотя местами, по сложившейся порочной практике, это делают в самом конце, непосредственно перед «воцерковлением» ребенка), а само «воцерковление» начинается с середины храма.
По Требнику еще предусмотрено, что священник, по окончании чина воцерковления, кладет младенца перед Царскими вратами, откуда его, трижды поклонившись, поднимает восприемник и уносит восвояси. В некоторых приходах еще заведено так, что непосредственно по воцерковлении новокрещенного причащают. Строго говоря, именно после евхаристического приобщения новокрещенный воцерковляется в полном смысле этого слова. Точнее сказать, полноценно полагает начало своему воцерковлению. Поэтому очень важно или сразу причастить новокрещенного ребенка, или в ближайшие дни. То же относится и к взрослым «новорожденным свыше» (Ин. 3:3–8).
Думаю, многие из читающих эти строки сами участвовали в описанном чине как восприемники, кто-то вслед за священником вносил младенца на руках в алтарь (обычно так делается, когда крещаемых детей больше одного). Но это все, как говорится, не суть.
А суть в том, что предшествует этому чину. Я не о таинстве Крещения, а о подготовке к нему и к жизни после него – к жизни во Христе. Родители, например, когда собираются крестить ребенка, чем руководствуются при выборе восприемников (крестных)? Чем угодно, как правило, только не их верой и опытом христианской жизни, которых, как правило, не только нет, но о которых сами восприемники «не парятся».
Вот обращаются такие родители с просьбой о крещении ребенка, а тот – младенец, значит, крестить его можно только по вере восприемников. Спрашиваешь: «А крестные у вас есть?» – «Есть», – говорят. Ученый горьким опытом, спрашиваешь: «А они верующие?» Обычно тут родители начинают мяться: «Ну, как… Все люди верующие, совсем неверующих-то нет, каждый во что-нибудь верит. Крещеные, православные». Понятно. Спрашиваешь: «Они когда-нибудь исповедовались, причащались?» – «А что это такое?..» Это достаточно типичный разговор со среднестатистическими родителями.
Они хотят крестить своего ребенка. «Шоб все, как у людей». Пытаешься им объяснить, что крещение – это рождение в жизнь вечную, а рождаются, чтобы жить, а жизнь – это развитие, и чтобы растить ребенка во Христе, для начала им самим надо веровать и учиться жить по вере, и то же самое касается крестных, потому что они – ближайшие помощники родителей в деле воспитания детей… «Да?.. А мы думали, что крестные – это чтобы прочнее связи были, ну или, чтобы если с нами что случится, было бы кому детей наших к себе взять».
Фото: azbyka.ru
Ну и начинаешь объяснять, что восприемничество – не про это: не про завязывание отношений и налаживание полезных связей, и не про подстраховку на случай внезапного сиротства своих детей – на это есть 177 статья Закона о семье, согласно которой родители могут завещать опекунство – ну и т.д.
А восприемничество про то, что крестные, образно говоря, вводят в Церковь их детей. Не в храм только, а в Церковь как таинственное, непостижимое умом сообщество во Христе. Но вводить-то в какое-либо сообщество может лишь тот, кто сам в нем находится и пользуется доверием. Так же и в Церкви. Ведь изначально восприемники – те, кто брал на себя ответственность за неофитов, вводили их в общину. А как можно ввести внутрь, находясь снаружи?
Крещеные? И что? Согласно 80-му правилу Трулльского Собора, человек, всего лишь в течение трех недель кряду без уважительной причины не участвовавший в воскресном богослужении (что в древности предполагало причащение), отлучается от церковного общения. А они не то что три недели, даже не год, по правилу Синодальной эпохи, а вообще никогда (!) не причащались, и даже не проявляли поползновений что-то узнать о своей (согласно самоидентификации да по факту крещения) православной вере.
Как может вводить в Церковь тот, кто себя отлучил, самое меньшее, этим, не говоря уже о том, что еще грехи могут быть неслабые? Как минимум, надо начать с того, чтобы исповедоваться, положив тем самым начало покаянию, причаститься, с намерением продолжать в том же духе, и только после этого становиться восприемниками от крещальной купели. А то как с теми «гландами» из анекдота получается.
И скажу вам по своему четвертьвековому опыту, ой как непросто эти элементарные вещи объяснять людям с прецедентным мышлением: а вот у нас раньше было так, а почему теперь так, а вот в той церкви так, почему здесь иначе, да я сколько уже перекрестил, в первый раз от меня требуют, чтобы я еще и сам в церковь ходил, а я к этому еще не готов…
Интересно: брать на себя ответственность за христианское воспитание человека готов, а жить по-христиански – «не готов». О, как все запущено!
Кстати, обычно, когда указываешь родителям на неготовность их «кандидатов» становиться крестными, объясняя, что крестные должны быть верующими людьми, живущими полноценной христианской жизнью, которые реально могли бы им помогать в христианском воспитании детей, а при совершении таинства Крещения осознанно произносили бы за младенцев обеты, они растерянно разводят руками: «А откуда ж мы их возьмем? Среди наших знакомых таких нет».
В подобных случаях совет простой: «Так вы начинайте сами ходить в храм. Молитесь за службой, читайте Новый Завет, книжки, разъясняющие основы веро- и нравоучения, помогающие понять богослужение, в приходской жизни участвуйте по возможности, и вскоре у вас обязательно сформируется круг общения, из которого вы, наконец, найдете достойных доверия людей». Совет-то, конечно, простой… да трудноисполнимый, потому что жить по вере как раз мало кто хочет. Даже из тех, кто себя считает православными.
Фото из открытых интернет-источников
Жизнь во Христе
Это я все к тому, что в храм прийти нынче не проблема. Прийти, даже войти, записку подать, свечечку поставить, воды святой набрать, креститься и стать крестным, обвенчаться, отпеть и быть отпетым – это все по нынешним временам, слава Богу, дело обычное, препятствий со стороны государства и общества не встречающее. Только терзают меня часто сомнения, каждый ли, кто приходит в церковь, приходит в Церковь?
Многие ли задумываются, почему храм называется «церковью»? Кто, даже из «практикующих», отдает себе отчет в том, что в храме собирается и являет свою полноту Церковь Христова? Кому вообще интересно, что такое Церковь, или лучше сказать, кто она такая? Кто задумывается, что воцерковленность определяется не вычитыванием правил и уставным соблюдением постов, хотя, несомненно, это все важно и хорошо, а тем, как мы мыслим себя и своих ближних в Церкви, как реагируем на все, что в ней и с каждым в ней происходит? Ведь она – Тело Христово, можно сказать, организм, а организм от механизма отличается в первую очередь тем, что он – живой.
Механизм, конечно, можно разрушить, вынув или чуть повредив одну маленькую детальку, но ни один винтик или шпунтик не почувствует вреда. Потому что механизм, будь он хоть какой разсовершенный, но он… даже не мертв, а просто вне жизни – это из другой области бытия.
А организм – иное дело: «Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы – тело Христово, а порознь – члены» (1 Кор. 12:24–27).
Получается, что воцерковление – это процесс врастания в Церковь, через посильное осмысление и осуществление ее свойств: единства, святости, соборности и апостоличности. Причем не в рамках каких-то специфических мероприятий, а во всей своей жизни, начиная от внутренних помыслов и продолжая в межличностых, в частности семейных взаимоотношениях, на работе, в общественном транспорте – да где угодно и с кем угодно надо быть христианином, гражданином Небесного Отечества, сознавая себя здесь странником, не более.
Странник не должен, конечно, свинячить в месте своего временного пребывания, обязан соблюдать гигиену и ПДД, но всякий раз, когда правила той или иной местности, которую он проходит, расходятся с законами его Небесного Отечества, он должен оставаться верен последним, чтобы, находясь «в земли чуждей» (Исх. 2:22), не утратить ориентиров и не сбиться с пути к Отчему дому. Т.е. все просто: требованиям начальствующих (церковных или мирских – в данном случае без разницы), законам государственным или обычаям людским следует повиноваться, но только до тех пор, пока они не вступают в противоречие с буквой и духом Нового Завета, ибо «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5:29).
Воцерковление охватывает целиком и человека, и все области, в которых он вращается, но не в том смысле, что он всюду свои правила навязывает и лезет со своими поучениями, придумывая какие-то искусственные квазицерковные модели производственных или, например, семейных отношений, а в том, что он пытается именно жить во Христе и по Христу, оставаясь христианином во всем и постоянно. И тут естественно, что в любой сфере жизни у него возникают вопросы: а как по-христиански? И так же естественно, если ответ на этот вопрос он пытается найти с помощью своего духовника, не полагаясь особо на свой пока еще неокрепший и неукорененный во Христе ум.
Допустим, психологу (если у него вообще есть «свой» психолог) в этом вопросе не доверяет, и не без причин, а своему приходскому священнику доверяет, и тоже не без оснований. Ведь вопрос у него не житейского характера, не практического, а духовно-нравственного (даже если практический аспект имеет место быть). А уже духовник, разбирая с ним сложившуюся ситуацию в своем ракурсе, может увидеть, что у его проблемы есть и такие стороны, которые стоит обсудить с психологом или иным специалистом. И не абы с каким из, а еще и посоветует, к кому конкретно обратиться. Но в первую очередь он поможет, выражаясь, как в известном произведении Н. Лескова, «разобрать по-христосикову».
Непростые 90-е
Вспоминается начало нашего «православного ренессанса». Конец 80-х – начало 90-х годов прошлого века… Для молодежи – это уже история, а для нас, «ветеранов», словно вчерашний день.
Недавно, в статье «473 греха, или Исповедь по инструкции» мы касались этой проблемы, вспоминая, как в ту «вчерашнюю» эпоху происходило все «по Марксу: 1) спрос на духовное окормление и подвижническую жизнь определил предложение (только из-за почти полного отсутствия духоносных старцев и прерванности традиции потребительский спрос был удовлетворен за счет предложения народу суррогатов, «идентичных натуральным»), а предложение имитации благочестия и духоносности стало формировать соответствующий спрос; 2) спрос на «православизацию всей страны» породил предложение массы пособий и руководств в виде популярных брошюрок, регламентирующих все аспекты жизни, вплоть до питания и супружеского долга (добро бы еще грамотно объясняли, так ведь и тут не обошлось без идиотизма), среди которых одно из почетных мест заняли издания в помощь исповедующимся».
И вот, оглядываешься на тот минувший день, всматриваешься в день сегодняшний и вздыхаешь: что же мы вечно из огня да в полымя бросаемся уж четверть века как, а?!.. Что ж не поискать-то «золотой середины»?
Вспоминаю, сколько неофитского бреда было в то время… Кто во что был горазд: бросали вузы или перспективную работу и шли в сторожа, кочегары и плотники (кто-то из них потом или продолжил прерванную учебу, вернулся к работе по специальности или переквалифицировался в катехизаторы, педагоги, священнослужители и в прочее, полезно реализующее их знания и способности – это благополучный вариант, ну а из тех, кто так и остался «в подсобке», сколько остались удовлетворены некогда сделанным выбором; чьи души не забродили разочарованием, неудовлетворенностью и, как результат, озлобленностью, подозрительностью, конспирологией, иэнэнизмом и эсхатоложеством?).
Фото: hram-troicy.prihod.ru
С остервенением потрошили свои библиотеки, избавляясь от классиков мировой литературы (сплошь безбожие, душевность, разврат и крамола) и русских (да и нерусских) народных сказок (оно ведь, как говорится: «сказка – ложь…», а отец лжи у нас кто? – от то-то же ж). Причем хорошо еще, если на смену приходили ротапринтные издания святых Отцов, но зачастую вперемешку с ними, а то и взамен, освободившиеся книжные полки загромождались всевозможной неочерносотенной мутью, порой с плавным, но стабильным сползанием в неоязычество.
Кто-то по «благословению старца» женился (зачастую как будто с целью искалечить жизнь себе, жене и детям), кто-то, по слову того же старца, разводился с женой, не понимавшей его духовного преображения, что, как правило, не самым лучшим образом отражалось на дальнейшем общении с детьми. Кто-то еще радикальней поступал, уходя в монастырь, опять же, нередко при живой жене и детях (неканонично, а что делать, кто ж будет восстанавливать монастыри, как не молодые, здоровые, сильные мужчины, а жены-дети… так неомонаси ж оттуда еще лучше о них позаботятся, поминая в своих святых молитвах, Господь не оставит!).
А кто-то, с точностью до наоборот, начал на всем вышеперечисленном делать деньги и карьеру, ну или карьеру и деньги – это уж у кого в какой последовательности. И ведь во оправдание любого бреда всегда находилась нужная цитата из Писания и Отцов, потому как «грамотные все стали»…
Прибой и откат
Любая волна состоит из гребня, прибоя и отката. Хоть морская, хоть общественная. И вскоре волна, выбросившая в прибое перестройки на церковный берег всякие диковинки вроде младостарчества и зачастую изуверского аскетизма, пошла в откат, стягивая обратно не столько этот и прочий мусор (он-то как раз успешно зацепился), сколько то, что она принесла было на своем гребне поистине ценного: желание веровать разумно и сознательно участвовать в церковной жизни, изучая Священное Писание и последование богослужений; благоговейное отношение к Таинствам и аскетическим ценностям (послушание, молитва, пост), и вообще к святоотеческому наследию в целом; доверие Промыслу Божиему с готовностью прислушиваться к нему и не своевольничать; уважение к пастырству в силу его «помазанности Духом» и закономерно отсюда следующее серьезное, внимательное отношение к исповеди и духовному руководству, к традиции старчества, ну и, наконец, стремление к тому, чтобы жизненный путь был «жизнью во Христе», целиком и полностью, для чего достаточно каждому, полноценно «оставаясь, кто в чем призван» (1 Кор. 7:20–28), хранить сердце свое неоскверненным от мира – все эти драгоценности, пусть не полностью, но во многом пошли в откат волны. А из того, что не было ею унесено, часть осела на тот самый, стихийно вынесенный волной, языческий по духу мусор, что дало повод последнему считаться носителем традиционных православных ценностей.
Крайности – это всё издержки неофитства (именно издержки, побочные явления, а не само неофитство, которое не стоит опрометчиво хулить, как не стоит порицать юность за ее максимализм). В итоге мы имеем сильнейшее колебание от ревностного вожделения полного послушания к полному отрицанию какой бы то ни было дисциплины; от расцвета младостарчества к редукции пастырства до тайносовершительства и требоисполнительства по заказу паствы, уже не нуждающейся ни в чьих советах и благословениях; от изнурительной исповеди по «простыням» во время Литургии, что изрядно отдаляло начало причащения, до тенденции ограничить исповедь лишь теми грехами, за которые по канонам положено временное отлучение от церковного общения, с перспективой ее полного отрыва от Литургии (якобы ради преодоления некогда политически обусловленной практики, отличающей русскую традицию), и т.д.
Фото: cult-and-art.net
Духовничество
В процессе воцерковления важнейшую роль играет качество духовного руководства. Однако именно оно-то и было дискредитировано эпидемией младостарчества. Чтобы прочистить промытые младостарцами неофитские мозги, началась разъяснительная работа, которая, как это обычно бывает при внедрении в жизнь идеологических установок, не отличалась глубиной и утонченностью разработок. Было в 1998 г. соответствующее Синодальное постановление (которое мало кто читал), в столичных книжных лавках появились толково составленные сборники на эту тему (но насколько они распространились по приходам?), а все остальное – более или, как правило, менее удачные интерпретации.
Взять хотя бы проблему определения пределов духовного руководства. В период бурления пастырской активности на возникавших один за другим приходах о чем только не рассказывали взыскующие духовного руководства, напоровшиеся на «младостарчествующих» батюшек.
Помню, как один пылкий москвич, вдохновленный идеей всецелого послушания, доказывал мне, что благословение надо брать буквально на каждый чих. А сколько девушек и молодых женщин с вытаращенными глазами рассказывали о священниках, проявлявших какое-то странное, чтоб не сказать патологическое, любопытство к подробностям их интимной жизни!.. Отсюда вполне понятна сформировавшаяся противоположная крайность, выражающаяся в отгораживании мирян от какого бы то ни было духовного руководства, в утрате ими понимания ценности добродетели послушания и в уклонении даже от жизни по совету. Крайность понятная, но от этого не менее порочная.
Более того, нерасположенность не то что к послушанию, а к элементарной дисциплинированности наблюдается даже среди нового поколения насельников и насельниц монастырей, но это отдельная тема, которую нам сейчас рассматривать не по формату.
Я как-то спросил своего духовного отца, прот. Владимира Залипского, что такое Священное Предание? К тому времени я уже, по-моему, заканчивал семинарию и служил диаконом, катехизическое определение знал, но мне было интересно, что он скажет. А он в ответ вспомнил, как задал тот же самый вопрос своему духовнику. И тот ему ответил: «Священное Предание – то, чему я научился у своего духовного отца».
Вот так: обобщенно, лаконично и точно по сути. Именно духовник молитвой и советом не только помогает неофиту воцерковляться, но поддерживает всех своих чад в их единении с Церковью, или, лучше сказать, их жизнь в ней.
Надо сказать, что о. Владимир буквально убегал от жаждавших отдаться ему в полное послушание. Себя он называл «столбом с указателями», благословляя на волю Божию и даже советы избегая давать без спроса и крайней нужды, всякий раз стараясь это сделать исключительно мягко, обходительно, ненавязчиво, повторяя: «Где Бог, там свобода». И только если видел, что человек в самом деле хочет услышать от него исчерпывающий ответ и поступить по его совету, говорил вещи порой насколько неудобоваримые, настолько же и целебные.
Однажды я его спросил, верно ли говорят, что он отвечает людям то, что они хотят услышать: «Нет, неправда, – был ответ. – Я могу просто ничего не сказать, промолчать, когда вижу, что человек не расположен меня слушать. Но это если речь не „о жизни и смерти“. А если „о жизни и смерти“, то и скажу, и повторю, и раз, и два, и сколько надо».
Вот уж кто был тем самым пастырем, который оставляет пастись в горах 99 овец и отправляется на поиски одной пропавшей. Нет, он не бегал ни за кем. Но особое внимание и деликатную заботу проявлял о тех, кто еле-еле держался в Церкви. Мы, его духовные чада, знали: если он без особо крайней нужды отвечает что-то болезненно задевающее за живое – это очень хороший признак: значит, можешь понести с пользой для души.
«Прибегать» или не?
Я вспомнил об о. Владимире в связи с недавними перепалками в соцсетях по поводу много- и малодетности, распространившимися также и на нюансы интимной жизни, качеству которой он, кстати, придавал большущее значение для здоровья семейных отношений. Как водится, народ в этих спорах проехался танками по духовенству в целом, попутно затронув аспект духовного окормления православных семей.
Фото: flickr.com
Раздавались на просторах всемирной паутины призывы типа «не пускать духовника в супружескую постель» и т.п. Затронута была и фраза из Основ социальной концепции РПЦ (далее ОСК) о том, что «решения в этой (интимной. – И.П.) области супруги должны принимать по обоюдному согласию, прибегая к совету духовника». По этому поводу было высказано искреннее сомнение, нет ли в тексте описки. Может быть, при подготовке к печати выпала частица «не», а изначально было «не прибегая»?
Ну что тут сказать?..
Во-первых, насчет того, чтобы не пущать духовника в супружескую постель: «Поздняк метаться!» Если вы читали популярные брошюрки, в которых объясняется, что половая близость допустима лишь по снисхождению к немощи падшего человеческого естества, исключительно ради продолжения человеческого рода, а заниматься этим «по страсти» – грех (того, что это может быть по любви, авторы, видимо, не допускают), причем если вы не только прочли эту чушь, но и приняли ее за религиозный норматив, погрузившись таким образом в псевдоправославный миф, то вы уже делите супружеское ложе с неким «собирательным духовником», который контролирует ваше сексуальное поведение. Или если для вас авторитетен некий старец, растиражированные наставления которого содержат программирование на гнушение плотью, считайте, что он уже у вас в постели поселился.
И тут, как говорится, «клин клином»: чтобы разрушить ложные стереотипы, сформированные с подачи пастыря, необходимо вразумление и утешение через пастыря же. Именно он должен успокоить супругов, по возможности освободив их от искусственных шаблонов, препятствующих естественному выражению чувств, и заверить, что «брак… честен и ложе непорочно» (Евр. 13:4), и никто не вправе вторгаться в их интимные отношения (на то они и интимные), навязывая свои стереотипы.
Во-вторых, упомянутая цитата из ОСК приведена все-таки верно: «прибегая к совету духовника». В цитированном тексте, правда, речь о согласовании воздержания, но это положение вполне можно толковать расширительно, как принцип решения всех коллизий в семейных отношениях, в том числе и в интимной жизни. Это нисколько не противоречит сказанному выше о недопустимости вторжения, потому что, хотя в идеале обращение понимается как совместное и согласованное, но даже когда духовник откликается на просьбу только одного из супругов, это никак нельзя считать вторжением.
А вопросы могут быть порой запоздалыми, свидетельствующими о запущенности ситуации, например, о необходимости объяснять мужу элементарные вещи, вроде того, что жена – такой же живой человек, со своими чувствами, потребностями, особенностями организма, достоинством, наконец, а не биомашина для скорейшего справления половой нужды.
Ну так что, если жена обращается к духовнику с вопросом, как по-христиански то-то следует понимать и к тому-то относиться, он что, должен сказать: уйди, бесстыдница, ты мне соблазн, решай вопрос с мужем и не вмешивай меня в ваши постельные дела, это не мое дело? А что постыдного в том, чтобы поделиться с духовником сомнениями в соответствии православной вере и нравственности практикуемой модели сексуального поведения? Она же не просит его давать сексологические консультации, а интересуется, соответствует ли Православию, например, утверждение мужа, что всякая прелюдия – это «блудное разжжение», а ее просьба повторить (после его «спринтерского забега») – разврат? Или все же ее переживания естественны, а желание полноценной близости – законно? Она готова терпеть, если ее желания, вправду, – не более чем похоть, но если то, что он говорит, все же никакого отношения к христианству не имеет, значит, надо ему помочь понять это, чтобы спасти отношения.
Она что, с этим вопросом к врачу пойдет? Врач запросто посоветует любовника завести или вообще развестись, а ей ни то, ни другое заранее не подходит, потому что это против заповеди. И что, если священник в этой ситуации скажет, что она – нормальная, а у мужа – ложные установки, и осторожно попытается помочь ему обнаружить их источник, этим самым он к ним в постель залезет?!
Со стороны духовника не будет никаким вторжением во внутрисемейные отношения, если он, в ответ на высказанные сомнения, успокоит ее, что никакая она не «путана», как муж ее назвал, когда она в первый и последний раз попросила его повторить… И если даст ей пару советов, как проговорить проблему с мужем, как себя вести, чтобы наладить отношения в этой деликатной сфере, тоже неповинен будет во вмешательстве.
А иногда наоборот: жена, как следует из слов ее мужа, была «нормальная» до воцерковления, после которого, обчитавшись брошюрок-пугалок, заявила своему благоверному, что то-то и то-то – извращения, и она этого больше делать не будет. И вот муж приводит ее к батюшке, которого она знает и чье мнение уважает, чтобы тот, сославшись на вышеупомянутый текст из ОСК, авторитетно опроверг бред, вычитанный ею в «православном ликбезе». Тоже «вторжение» со стороны священника получается?.. Пусть она к психологу идет?
Ну, во-первых, не так просто найти психолога, которому можно доверить консультирование православных, во-вторых, ее аргументы можно опровергать, лишь стоя на общих с ней мировоззренческих позициях, а в-третьих, никого, кроме батюшки, она слушать не будет. И что, он должен «отойти от греха подальше», видя, как брак его чад трещит по швам? Мол, не его дело, «не духовная сфера»?
С этим никак нельзя согласиться, потому что сексуальная жизнь – это, в первую очередь, межличностные отношения. И духовная, и душевная, и нравственная – это все сферы компетентности пастырства. И если мужчина женщину, попросту говоря, сексуально эксплуатирует в узаконенном порядке, не заботясь о ее удовлетворении – это скотство. И это уже вопрос не сексопатолога, не сексолога и даже не психолога. Это вопрос нравственный, вопрос понимания антропологической сущности сексуальной близости. А вот антропология христианская – это как раз пастырская компетенция.
Фото: nastroenie.tv
Откуда?..
Что касается идейных источников ложных установок, то они могут быть самые разные (случаи всевозможных психопатологий мы здесь не рассматриваем). К примеру, бытует взгляд, что христианская жизнь в миру ничем не должна отличаться от монашеской, кроме семейных обязанностей. Пока это убеждение распространяется на исполнение заповедей, спорить не о чем. Но если переносить в семейную жизнь своего рода шаблон монашеской аскезы, может случиться беда.
Одно дело для мирского человека гасить и отсекать греховные страсти гнева, уныния, помыслы подозрительности, осуждения и т.п., и совсем другое – подавлять в себе естественные любовные переживания и порывы, насилуя свою природу на протяжении всех этапов интимной близости. Если первое – борьба за чистоту души, то второе – надругательство над Божиим даром.
Если же кто-то вообразил, что в православном понимании половая жизнь – это в лучшем случае простительное скотство, потребности которого надо удовлетворять как можно проще и грубее, чтобы не погрязнуть в наслаждениях, то спешу разочаровать: это никакое не Православие, а кинизм – древнегреческая языческая философия, бичевавшая низменные пороки, но заодно с предрассудками ниспровергавшая и многие здравые культурные устои. Ее наиболее известным представителем является Диоген Синопский.
Впрочем, вольному – воля, и если уж подражать в сексуальном поведении киникам, так последовательно и до конца: единственная среди них супружеская пара – Кратес и Гиппархия – прилюдно совокуплялась, а Диоген мастурбировал на глазах честного народа и сетовал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!» Если же эта модель сексуального поведения, логично вытекающая из понимания интимной близости как примитивного способа снятия напряжения, не привлекает нас, то давайте будем последовательны, наконец, в избранном нами пути (мы ж все-таки какие-никакие, а христиане), проявляя любовь и уважение к ближнему своей предупредительной заботой, в том числе и в интимной жизни.
«Ахиллесова пята» воцерковления
Вспоминая событие Введения во храм Пресвятой Богородицы, мы говорим о воцерковлении, рассматриваемом одновременно в двух как бы встречных планах: воцерковление Девы Марии как ее приготовление к тому, чтобы стать Храмом Невместимого, и воцерковление наше как некий целостный процесс введения человека в Церковь, становления в ней живой органичной частью. Затронутый нами вопрос об уместности обсуждения с духовником проблем интимного характера весьма иллюстративен по своей полемичности. Возмущение тоталитаристским по духу вторжением некоторых пастырей в интимную жизнь супругов совершенно обоснованно и понятно, только это не оправдывает противоположной крайности.
Отвергающие в принципе допустимость обсуждения с духовником именно этой сферы отношений как бы выделяют интимную сферу из процесса воцерковления, превращая ее в этакую резервацию, с той лишь разницей, что в понимании одних резервация служит сохранению самобытности ее обитателей, а в понимании других – это способ их постепенной ликвидации.
Но если мы признаем, что сексуальное поведение как проявление любви – это, в первую очередь, явление нравственного порядка; что это поведение, в котором проявляется и осуществляется нравственное чувство, формируемое нравственными ориентирами, то логичен вывод о естественности воцерковления сексуальности как неотъемлемого, и что крайне важно, богодарованного свойства человеческой природы. В противном случае мы так и будем жить с «ахиллесовой пятой».