Екатерина Сиванова
«Помогите простить. Помогите забыть. Помогите мне начать жить снова…»
«…Как перестать слышать его голос: “Я больше не люблю тебя…”? Как простить ему слезы наших детей?»
«Я хочу начать дышать полной грудью, сбросив с плеч груз ненависти и желания отомстить. Я хочу начать жить без этой памяти. Я хочу забыть и отпустить. Для этого надо простить? Но это невозможно. Вы говорите о прощении, но разве это возможно после всего того, что эти люди сделали с моей семьей?»
«Обидели меня, а я начала мстить. Вроде бы все позади, но я не чувствую удовлетворения, свободы нет. Как будто моя месть принесла гораздо больше боли мне самой, чем тем, кому я мстила. До нашего разговора мне и в голову не приходило, что можно просто простить, просто забыть. Я стала думать об этом, и оказалось, что это невозможно. Невозможно простить! Я спотыкаюсь об эту мысль о прощении. Как блок какой-то стоит. И не просто блок. Гранитная плита. Да. Лежит сверху. Могила? Пожалуй, был прав тот, кто сказал, что без прощения жизнь невозможна».
«Я не понимаю и не знаю, о чем я здесь должна написать. О каком прощении отца может идти речь, когда он на моих глазах избивал мою мать, а я ничего не могла сделать, кроме того, чтобы закрывать лицо и уши младшему брату? Вы хотите, чтобы я простила этого урода? Ни за что».
Это отрывки из эссе, которые писали мои клиенты (публикуется с согласия авторов).
Тема прощения часто возникает в наших разговорах. Чаще всего мысль о прощении встречает сопротивление. Ну, или понимание того, что да, было бы правильно, но совершенно непонятно то, как это возможно.
Ненавидела себя, потому что не защитила
Я и сама проходила через это.
Последний раз — прошлой весной. Как раз накануне Пасхи.
Мой старший сын вернулся из армии. Весь год службы я знала только то, о чем мне рассказывал он. Я не пыталась узнать «все как есть», не лезла в душу. Раз в месяц видела глаза, читала сообщения, слышала голос в телефонной трубке, чувствовала, что далеко не все сын рассказывает, но понимала, что моя задача — ждать.
Сын вернулся 19 апреля. А утром 20-го он прошел мимо меня, выйдя из душа с голым торсом. Как сейчас вижу: широкая спина, на шее полотенце… а это что? Егор! Что у тебя со спиной? Я подошла ближе, чтобы рассмотреть. Прикоснулась пальцами… Шрам. Широкий, выпуклый, какой-то неправильной формы и синего цвета…
— Да это, мам, так… Подрался… Мне в плечо скальпель воткнули… Но все нормально, мышцы не задели. Скальпелем сильно порезать нельзя…
— Кто?!
— Мам, да какая разница? Забудь. Все хорошо. Я дома…
Я так и не узнала «кто». Но с этим «кто» мне непременно надо было разобраться.
Внутри меня все бушевало от злости, от ярости, от бессилия. Как же так? Я не уберегла, не защитила. Я ничего не сделала для того, чтобы мой сын был в безопасности… Разве для этого он пошел в армию служить?
Ненависть. Море ненависти ко всем причастным. И… к себе. Что же я за мать такая? Разве не говорили мне: «Купи военный билет сыну, не занимайся ерундой…» Нет. Я приняла решение. Ну, хорошо. Не я. Мы. Но я должна была предвидеть. Я должна была защитить. Ненавижу…
Это длилось долго. И тем хуже мне становилось, чем больше я понимала, что моя ярость не имеет «адреса». Мне так и остался неизвестен этот «кто».
Но я была хорошо знакома с собой. Именно себе я не могла простить то, что произошло с сыном (а сколького я не знаю!..)
Да.
Простить себе свою немощь, свое бессилие. Простить себе себя несостоятельного — самая сложная задача прощения.
Здесь не сработают никакие уговоры про то, что я не могла, что это его путь взросления и тому подобное. Только одно: принять себя в своей несостоятельности. А это огромный труд и задача, для решения которой нужна большая смелость (ведь сначала надо признать то, что это случилось с тобой, найти способы выразить то, что происходило — я написала бесконечное количество писем своим друзьям, признать необходимость поддержки и попросить о помощи).
Да и ведь тому, кто втыкал в плечо моего сына лезвие скальпеля, не нужно мое прощение.
Получается, что я пытаюсь простить бездну.
Это — путь в никуда.
И потому тоже остается только: простить себя, принять себя и… идти дальше, не забывая, но и не живя с этой болью.
На моем сердце теперь тоже есть шрам такой же формы, как и на плече сына. Не болит. Иногда ноет на погоду.
А есть ситуации, когда просишь прощения ты. И потому, что виноват, и потому, что без этого глубокого раскаяния невозможно двигаться дальше.
Обнаженный в раскаянии
Несколько лет назад в Прощеное воскресение я позвонила людям, с которыми меня тогда много связывало. И попросила прощения.
Но, в отличие от предыдущих лет, я сделала это не в режиме: «Пароль — ответ», а искренне. Я не готовилась специально, не продумывала слова. Просто время пришло. Я искренне раскаялась, искренне озвучила то, что чувствовала, и… расплакалась. Все, что я тогда услышала в ответ, сейчас неважно. Важно то, что тогда я впервые так глубоко погрузилась в «Простите меня…»
В том моем прощении я стояла совершенно голая. И состояние у меня потом было абсолютно новорожденное.
Спустя время эти люди из моей жизни исчезли.
Сейчас я убеждена в том, что только такое искреннее и глубокое прощение имеет смысл. Со всех точек зрения.
Мы все всегда делаем перед лицом Господа. И неважно, как реагируют люди на то, что мы делаем, что говорят в ответ, что чувствуют, какие камни растят за своей пазухой.
Важно то, что делаем мы. Важно то, что внутри меня, то, с какими помыслами живу, куда смотрю и во что я верю.
Те, кто с открытой душой слушает нас, останется рядом. Другие уйдут. Это — неизбежно.
Так же, как и нет никакого смысла в словах, слезах, когда нет поступков, когда нет действия.
А если меня не простили?
На днях получила письмо, в котором были такие строки: «Я искренне раскаялась, я попросила прощения, человек мои извинения принял, ответил, но общаться по-прежнему не хочет. Что мне делать?»
Так тоже бывает. Не всякое прощение и раскаяние означает исцеление и заживление раны. Ведь довольно часто случается так, что мост, который связывал два берега, восстановлению не подлежит, а на строительство нового у одной из сторон нет сил.
И с этим тоже надо научиться жить.
В любом случае прощение — оно ведь не во имя «живем дальше как ни в чем», а во имя личной свободы человека. А обрести ее возможно, только прожив глубокое, истинное раскаяние.
И, конечно, если уж ты простил, то общаться не обязан, но и помнить плохое — это уже только твой выбор и твоя ответственность.
Для меня сама суть прощения состоит в словах митрополита Антония Сурожского:
«Простить — не значит забыть; простить — это значит с состраданием, с болью в душе сказать: когда придет Страшный суд, я встану и скажу — не осуди его, Господи!..»
Простите меня, люди добрые!
Пусть грядущий пост станет для каждого из нас шагом к себе настоящему, без прикрас, голому в своем раскаянии и прощении.
Фото: shutterstock.com