«Мне это нужно — держать себя в ежовых рукавицах»
— Рок-музыку до сих пор огромное количество верующих воспринимают как нечто деструктивное. Как вы для себя решили эту дилемму?
— Много опасностей в жизни нашей есть, понимаете, Никита? Их настолько много! Этот мир вообще опасный и агрессивный. Поэтому жить в нем нужно правильно. Но мы же не можем избежать этих опасностей. В том числе речь идет и о восприятии идеологии рок-музыкантов. В ней тоже есть свои опасности: в текстах, в музыке проявляются оттенки бесовщины, дьявольщины. Культивируются антихристианские, антигуманные и античеловеческие явления. Вещи жестокие. Это все есть, да. Но это есть везде: в кино, в литературе, в том числе и в рок-музыке.
— Вы осознанно пришли к вере, в Церковь. После этого у вас было желание оставить музыку?
— Было, конечно. Я до сих пор думаю, как это все исправить. В том смысле, чтобы это соответствовало моему духовному ориентиру. Я стараюсь это делать. Держусь в канонических рамках. Не позволяю себе вещей, которые могли бы, быть может, привлечь массовое внимание. Я придерживаюсь правил. Даже жестких правил. Потому что я такой человек — мне нужно держать себя в ежовых рукавицах.
Всю свою деятельность я рассматриваю не в узком смысле: как рок-музыканта, которого Господь призвал для чего-то. Пытаюсь понять, для чего Он меня призвал, для чего вывел меня на сцену. И если уж меня вывели я должен понимать, что сказать людям, которые приходят меня послушать.
Хотя моя деятельность — это не только сцена. Я могу себе позволить записываться в студии, а это уже формат больше келейный. Можно даже сказать, в каком-то смысле отшельнический. В полном одиночестве я пишу книги, рисую, еще что-то делаю, музыку сочиняю. Но что касается концертной деятельности, да, я должен выходить на сцену, на площадь. Должен проповедовать какие-то житейские простые истины. И в этом смысле я должен себя блюсти. И я стараюсь так делать: все, что выпускаю по части музыки и текстов, пытаюсь приводить к общему знаменателю.
— Сейчас по стране прокатилась волна подростковых самоубийств. И есть группы в социальных сообществах, которые подростков на это провоцируют. Об этом заговорили после того, как одновременно в разных городах несколько молодых людей покончили с собой…
— Есть сатанисты, которые людям голову морочат. Это безумные люди. Это одна из тех опасностей, о которых мы говорили, с которыми, действительно, нужно держать ухо востро.
Но вы знаете, это все предсказуемо. Это все витает в самой атмосфере человечества. Люди уже настолько впадают в состояние отчаяния, что единственное, что могут сделать — это вот такие объединенные послания человечеству. Условно говоря, чтобы все вокруг хоть как-то обратили внимание на то, что происходит.
А для того чтобы на это обратили внимание, нужно сделать действительно что-то страшное. Потому что общество отупело. Что такое тупизна? Это не степень глупости. Тупой — это не дурак и не глупый человек. Тупой — это бесчувственный.
Общество отупело в том смысле, что перестало воспринимать некоторые вещи. Оно стало бесчувственным. И чтобы бесчувственного человека расшевелить, чтобы «хладный труп» как-то срефлексировал, его нужно ударить током, электричеством, чтобы тело дернулось хотя бы.
То, что кто-то провоцирует — это другой момент. Это уже сатанизм. Совершенно точно. Потому что дьявол ненавидит людей. И вся его придворная братия, все эти бесы и демоны тоже лютой ненавистью ненавидят людей и стараются их уничтожить.
— Может быть, это интервью будет читать человек, который находится в подобном пограничном состоянии. Что бы вы могли ему посоветовать?
— Могу посоветовать только одно. Я сам прошел через все эти попытки суицидальные, не буду подробно обсуждать, я довольно часто об этом говорил. Но, к сожалению, есть у меня печальный опыт.
Скажу только: человека может удержать что-то светлое. Понимаете? По сути, его должна удерживать искра Божия. Если человек, который уже на грани, ещё в сознании, не вышел из себя, не сошел с ума и не впал в безумие, то его эта искра Божия вытащит.
Что касается профилактики этого состояния, то самый лучший способ — читать молитвы. Вот просто читать молитвы непрерывно. Они вышибают всю дурь из головы.
Борьба с унынием, да хотя бы самое примитивное проявление этой борьбы заключается в том, что человек находит маленькие и ничтожные силы хотя бы произносить слова молитвы. Казалось бы, ничего сложного, но это надо делать. Людям опытным, тем, кто действительно знает, насколько сильно помогает молитва выветривать дурномыслие из головы, им проще.
Мы в принципе живем в такой агрессивной среде, где нужно постоянно восстанавливать защитный слой. Поэтому надо, чтобы это был перманентный процесс: молитва должна крутиться автоматически. И я тут ничего другого не могу сказать, потому что для меня — это единственное спасение во всем мире. Я много чего перепробовал. Самый легкий путь — взять и броситься в пропасть. Но это не конец. Там страшное продолжение. Это нужно понимать и об этом нужно задумываться. И ждет более страшное, чем то, что привело к мысли о самоубийстве. Просто в тысячи раз более страшное. И если здесь, в нашем мире, на границе демонов и ангелов мы чувствуем себя в ужасном состоянии, то что будет, когда попадем на уровень ниже, где будут просто жуткие испытания — и физические, и душевные. Вот это понимание должно останавливать человека.
«В нас заложено стремление вернуться в рай»
— Вы пишете не только музыку, но и картины и книги. Относительно недавно вышел новый альбом «Гудгора». Что вас вдохновляет?
— Я в принципе на этот вопрос всегда отвечаю приблизительно одинаково. Меня Господь уже вдохновил однажды, остается только поддерживать в себе это состояние. А для этого нужен определенный уровень воодушевления.
Что мы можем себе позволить, и что мы можем контролировать, так это воодушевление. В нас должен быть соответствующий созидательный настрой. Но для этого, конечно, нужны душевные силы. Их надо где-то брать. Я уже говорил, что перебрал в своей жизни все, что мог, и пришел к выводу, что самое крутое средство для выживания в этом мире — это вера в светлое, доброе, вера в любовь, вера в Господа Бога. Он все это нам дает, поверьте мне.
Вот я тружусь, накапливаю материал. Все время пребываю в каких-то раздумьях, наблюдениях. Всё, что вижу, перевариваю и накапливаю. И наступает момент, когда разрозненного материала становится так много, что вдруг в голове происходит какое-то прояснение. И такое бывает периодически у всех. Потому что рано или поздно тучи рассеиваются, и солнце выглядывает…
В этот момент понимаю, что мне нужно сделать что-то важное. Тогда собираю все эти разрозненные вещи в одно целое и начинаю работать. Для меня это очень интересный творческий процесс, особого труда он не составляет. Это радость и счастье — работать в студии над новым материалом. Собираю все вместе, и получается определенный продукт, который можно выставлять на всеобщее обозрение.
— У вас большая и крепкая семья. Есть стереотипы, что рок-музыка и крепкая семья — вещи несовместимые…
— В принципе, всю свою жизнь мы стараемся обрести в себе гармонию, равновесие. То, что называется полноценным существованием, чтобы мы были живы-здоровы, были счастливы, двигались к блаженству. И для этого нужно совершать определенные усилия. Как достигнуть гармонии? Гармония — это путь совершенства. Прикладывая усилия, совершенствуясь, мы к гармонии приходим, чувствуем ее. Нам это дано, в нас это заложено изначально. Так же, как стремление вернуться в рай. Нужно только понимать, как лично каждый из нас, с нашей природой, может этого достичь.
Что касается семьи, нужно очень много усилий прикладывать, чтобы в большом организме все было здорово, чтобы все члены семьи друг с другом нормально взаимодействовали. И это путь самопожертвования. Даже не самопожертвования, а самоотречения. Ты просто должен забыть о себе и научиться быть полезным для близких, научиться быть заботливым, любящим, научиться их поддерживать. Отдавать им последнее, что у тебя есть. Последние остатки сил и физических, и душевных.
Но семья — это священный организм, и поэтому тебе все это обязательно возвращается. Закон такой. То есть, грубо говоря, мы руку лечим, а в итоге всему организму польза и радость. И в семье то же самое. Невозможно быть счастливым, невозможно быть полноценным, если рядом близкий человек страдает.
Самое главное — беречь всех вокруг себя.
— Как вы воспитываете детей? Вы прививаете вкус к книгам, к музыке?
— Так или иначе, мы пытаемся воспитывать детей, основываясь на своем опыте. Мы же помним, как воспитывали нас…
Что касается музыки, то я жду, когда в детях проявится интерес, рвение. То, что будет их увлекать. Просто менторским тоном сидеть наставлять — по себе помню, это не работает. Но изначально нужна база, на основе которой человек будет строить все свои конструкции. Это должна быть крепкая база, мощный фундамент. И для этого есть фундаментальные науки.
Я музыке обучался самостоятельно. Энтузиазм был, я рвение проявлял. И всегда детям объясняю, что если не будет вот этого интереса, рвения к какому-то делу, ты, конечно, получишь какие-то азы, но не факт, что это у тебя усвоится надолго. Все, что мы усваиваем так называемым активным вниманием, по нашей инициативе, всегда крепче пускает корни, крепче в нас уживается. И остается надолго, может быть, навечно. А то, что в тебя как зерно бросают, или, я бы грубо сказал, вколачивают, как это в школе приходится замечать, — быстро выветривается.
Поэтому желательно, чтобы совпали эти два эти два момента: твое желание дать ребенку что-то полезное и его внимание.
Как-то на Афоне мы поехали к старцу Гавриилу, который опекает и окормляет всех семейных. К нему люди со всего мира со своими проблемами едут. И мы с ним долгую беседу вели по поводу того, как воспитывать детей.
Он мне очень важную мысль сказал. Спросил вначале: что такое воспитание, по-твоему? Я начал перебирать всякие свои представления, но он сам же и ответил, что это — питание. То есть, совместное питание. Птицы, когда кормят своих птенцов, сначала сами это все разжевывают, а потом уже дают птенцу. Вот это и есть воспитание — совместное питание.
Но если ребенок не будет слушать тебя, он, соответственно, ничего не воспримет. Поэтому послушание — один из самых важных и первейших признаков правильного воспитания. Когда ребенок тебя слушает и соблюдает послушание, выполняет то, о чем ты говоришь, — вот это и есть воспитание. Все остальное это просто формальность.
«Самое главное — я видел, как люди преображаются»
— 14 лет назад в Кармадонском ущелье со всей съемочной группой погиб Сергей Бодров. У вас есть и песня «Эхолов», которую вы ему посвятили. Что вас связывало с Сергеем Бодровым и с режиссером Алексеем Балабановым? Эти две фигуры, какое место они занимают в вашей жизни?
— Ну вот с Сергеем странно получилось. Потому что мы с ним виделись за всю жизнь… Я как-то пытался посчитать, сколько раз мы с ним встречались. Пальцев одной руки хватит, чтобы сосчитать эти встречи. Но при этом я все время чувствовал, что он близок мне по духу.
Да, есть люди, которые просто близки по духу. Они могут друг с другом ни разу в жизни не встретиться, понимаете? Как человек, который читает писателя и ощущает свою с ним взаимосвязь, точно так же и люди могут между собой общаться и ощущать единство на духовном уровне. Это какой-то общий сосуд сообщающийся. Каким-то странным образом, без усилий с твоей стороны, в твоей жизни происходят встречи, напоминания, ты попадаешь в какие-то места, в которые совершенно не собирался…
Так и я случайно оказался в монастыре святого Георгия в Осетии, как раз около Кармадонского ущелья. И, думаю, если бы специально захотел это сделать, точно бы не добрался туда никогда. Потому что все время какие-то дела, и нужно специально высвободить время, ехать, знать куда.
Поэтому удивительные вещи с нами происходят. Я уже даже не ломаю голову на эту тему. Просто доверяюсь.
— А по поводу Алексея Октябриновича?
— По поводу Алексея Октябриновича в принципе тоже самое, только с ним мы общались очень много. Мы с ним были товарищами со студенческих времен. Он учился на военного переводчика в Горьком тогда еще, а я учился в архитектурном. После этого мы встретились в Екатеринбурге, когда он уже учился на режиссера.
— Благодаря фильму «Брат» люди в России открыли для себя новый Санкт-Петербург: Питер образца 90-х. Так этот город еще никто не снимал. И ваша музыка рефреном проходит через всю эту картину, создавая особое восприятие города.
— Да, я понимаю, о чем вы. Мне, как человеку, который к этой истории имеет отношение, трудно какие-то дифирамбы петь. Но если абстрагироваться, как зритель могу сказать, что мне нравится, как там снят Петербург, несмотря на то что тематика довольно жесткая. И мне нравится, как Леша Балабанов расставил музыку. Делал он это обдуманно. Когда писал сценарий, а все свои сценарии он писал сам, параллельно уже расставлял музыку, которую себе представлял. И когда принес сценарий первого «Брата», музыка там уже стояла в определенных местах. Уже было известно, какая в каких фрагментах она должна быть.
— На ваш взгляд, Петербург сейчас сильно изменился?
— Он не может сильно измениться. В каком-то смысле город — это огромный организм. Да, там много понастроили, но сама суть Петербурга совершенно не меняется. Этот модуль, заложенный в нем 300 лет назад, уже никогда не изменится, сколько бы хлама вокруг него ни было. Потому что эта сердцевина, сердце города, видоизменяет и преображает все, что вокруг него происходит. Любую коробку там поставь бетонную — воздействие все равно останется. Это мистический процесс.
— На ваши концерты приходят студенты. Вы видите какие-то отличия, каким было ваше поколение и нынешнее?
— Я не вижу, каких-то особенных отличий. Более того, могу сказать, что за 80 миллионов лет существования homo sapiens вообще не произошло каких-то особенных изменений. Как все было, так и продолжается. Те страсти, которые разрывали людей, действуют и сейчас — независимо от того, бегает этот человек с мобильным телефоном или с дубиной. Страсти в основе своей все те же. Те, которые описаны в Библии. Их не так уж и много.
— Вы уже сказали про Афон, какое самое сильное впечатление вы увезли со Святой горы?
— Когда уезжал, ломал голову: как можно все то, что я успел там воспринять, впитать — а это очень мощный поток информации — как это всё передать людям, которые там не были и никогда не будут? Этот вопрос меня очень сильно заботит. И вы знаете, в полной мере я не могу объяснить своего восторга. Понимаю, что восторг, экзальтация, прелесть — это все вещи ложные и сути не передают. Можно взахлеб рассказывать о посещении Святой горы, но суть можно передать только какими-то уже осознанными словами.
До сих пор пытаюсь понять, что со мной произошло… Но самое главное — я видел, как люди преображаются. В течение двух часов. Мне кажется, это самое важное — знать, что такое чудо возможно, и происходит оно довольно быстро по человеческим меркам. Можно на этом уже успокоиться, понимаете?
