И хотя христиане обязаны снова и снова
строить для христианства земной дом
– христианскую культуру,
– христианство снова и снова убеждается в том,
что у него на земле такая же участь,
как и у его Основателя
(С.С.Аверинцев)
25 января 2013 года в культурном центре «Место действия» при храме священномученика Климента Римского состоялся поэтический вечер, ставший первым открытым событием, организованным в рамках Лаборатории современной христианской культуры.
Сегодня начать разговор о христианской культуре означает пойти на риск. Это словосочетание может выглядеть в лучшем случае как нечто из области истории, в худшем — из области идеологии. Сама встреча этих слов противоречива. С одной стороны – огонь живого Божьего присутствия, с другой — человеческое устроение жизни. С одной стороны — бездомность Спасителя, с другой — неустанное строительство земного дома.
Понятие «современная христианская культура» содержит в себе допущение, которое нужно для того, чтобы начать разговор, который кажется неизбежным. Это разговор о преодолении разрыва между живой традицией Церкви и повседневной жизнью современного человека.
Современная христианская культура – это не столько актуальное искусство на религиозные темы. Это в первую очередь язык, на котором современный человек, пытающийся быть христианином, говорит с самим собой. Материал, с помощью которого современный человек, пытающийся быть христианином, меняет себя самого.
Неслучайно первым действием Лаборатории стал поэтический вечер. В поэзии происходит основополагающее для культуры событие называние неназванного. Как сказано в стихотворении одной из участниц вечера Ирины Ратушинской:
Чтоб вершилось вращенье вселенной
Без ложного звука,
Нужно слово — и только поэты
За это в ответе…
Вечер собрал авторов, каждый из которых движется своим творческим путем, по-своему взаимодействуя в своей поэзии с христианством — как с темой творчества, и как с личным опытом.
Дмитрий Шноль: поэзия повседневности
В поэзии Дмитрия Шноля обретает голос повседневность.
Она трагична тем, что в ней не сбывается, и до краев наполнена тем, что в ней присутствует.
Рассуждая на вечере о христианской поэзии, автор говорил о том, что это поэзия, которая свидетельствует о том, что каждая житейская ситуация имеет достаточную глубину, для того, чтобы в нее вошел Бог.
Читая стихи Шноля, видишь, что условием, при котором мы можем пережить наполненность повседневности светом и воздухом, является добросовестное проживание нами нашей собственной жизни.
Дмитрий Шноль долго работал школьным учителем. Далекий от назидательности, в то же время он создает стихотворения, способные стать уроками жизни для тех, кто их читает.
Бракосочетание
Это риск, это-тяга идти до конца
До – подпольными страхами израненного лица,
До– носить и качать по ночам от желудочных колик,
До – это просто такая болезнь: алкоголик.Вкус хлеба узнается в конце поста,
Цвет неба улавливается после седьмого холста,
Лет через двадцать, гуляя с внучкой втроём,
Нас накрывает счастье косым дождём.
Стихи Шноля – это и свидетельство о разломах внутри человека, о ранах, которые человек способен нанести себе сам.
Это честный разговор с самим собой о самом себе, в том числе и о том болезненном несоответствии, которое возникает между собой живым и собой должном, вычитанном из аскетической литературы.
Это не придуманная, но выстраданная поэзия. Чтение таких своего рода диагностических стихов способно оказать терапевтическое воздействие на читателя.
Возвышенная самодрессура заканчивается нервным срывом,
апатией, потерей всяких желаний, включая желание жить.
Что ты смотришь в себя, как следователь, что тычешь рылом
в каждый свой грех? Стиснув зубы, чтоб не завыть,
что ты гонишь себя, нахлёстывая, по кругу
обещая в конце сахарок?
Посиди с собой тихо-тихо, как подобает другу,
положи ладонь на висок.
Ирина Ратушинская: История в стихах
Ирина Ратушинская – поэтесса, осужденная в 1982 году за свое творчество как за антисоветскую деятельность, прошедшая три с лишним года женской колонии строгого режима, освобожденная досрочно, лишенная советского гражданства, перебравшаяся вместе с семьей в Лондон и вернувшаяся в Россию в 1996 году.
Ратушинская — поэт, судьба которого сплетена с историей. В творчестве Ратушинской мы встречаемся с происходящей здесь и сейчас, повторяющей саму себя, взрывающей окружающее пространство историей, которую поэт выговаривает в своих стихах.
В коротком вступительном слове Ирина Борисовна сказала о том, что сегодня мы выходим на гребень трудных времен, о нашей эпохе, которое само по себе является горячей точкой и об особой чести жить в этом моменте. В одном из стихотоворений, выбранных для чтения на вечере, было запечатлено чувство подступающей катастрофы:
…Завтра эти ребята, наверное, двинут на приступ.
И, наверно, город возьмут, изнасилуют баб —
И пойдёт, как века назад и вперёд, — огонь да убийства.
Если спасся — счастливый раб, если нет — то судьба.
Храм, наверно, взорвут и священников перережут.
Впрочем, может, прикажут распять, сперва допросив.
Офицеры возьмут серебро, солдаты — одежду —
И потянутся пленные глину лаптями месить.
А потом запросят ставку — что делать дальше?
И связист изойдет над рацией, матерясь.
Будет послан вдоль кабеля рвущийся к славе мальчик,
Потому что шальною стрелой перешибло связь…
В то же время стихи Ратушинской и о том, что больше и глубже истории, о том, что прорастает сквозь нее, смотрит за ее предел, наполнено иным воздухом. В этом просвечивает парадокс, который возникает и в связи с вопросом о христианской культуре: одновременное присутствие в истории и в вечности, в здешнем и в запредельном.
Письмо с отказом
Я надеюсь, что лошади Пржевальского тоже хватит травы.
Правда, травы мельчают последнюю тысячу лет.
В рассужденье прогресса, возможно, вы и правы.
Но моя жена (вы ведь знаете жен!) говорит, что нет.Я подумал, взвесил, потом посмотрел на детей
И подумал еще. И решился не вымирать.
Так позволишь себя убедить — а там и костей
Не собрать…
Ах, вы готовы собрать?Благодарствую. Но я как-то уже привык
Жить под косматым солнцем у ледника.
Вы говорите — необратимый сдвиг?
Это вы просто считаете на века.А века мелковаты для единиц судьбы.
Чем за ними гоняться — уж лучше я постою
На своем.
До самого дня последней трубы
Будет племя мое трубить на закате в моем краю.До свидания.
Желаю вам травы и воды,
И счастливого млекопитания, и лобастых детей.
Остаюсь, признательный вам за ваши труды.
С нетерпением жду через тысячу лет вестей.
Екатерина Соколова: Поэзия пристального взгляда
Стихи Екатерины Соколовой – это поэзия чистого и пристального взгляда, который внимательно всматривается в пространство вокруг себя и замечает глубину вещей и первостепенность деталей.
Вспомнишь не это, а что-то чужое,
Случайно замеченное тобой.
Красный лист осиновый, крепкий зеленый желудь,
Шар голубой.Говорят – за секунду всю жизнь увидишь.
Не видела. Всё не так.
Перед тем, как отсюда на воздух выйдешь,
Вспомнишь – пустяк:Шахматную фигуру. Карандаши. Часы.
Виденный где-то дом –
Что-то одно, что всю жизнь в себе проносил,
Не помня о том, –Женщину в узком окне, зовущую сына домой.
Какую-то яркую мелочь, не связанную со мной.
Это поэзия, выходящая и выводящая за границы привычной линейности и последовательности и потому, заступающая за пределы легко считываемого смысла. Это поэзия, которая через «бессмыслицу» раздвигает наше внутреннее пространство, благодаря чему мы можем погрузиться на глубину парадокса.
Передвигается ветер со всех сторон
шумит телевизор где-то в лесу бианки
что происходит с нами со всех сторон
на соколе и на таганкевсе что есть поменялось со мной, поменялось местами
и горит без огняесли я заболею, к кому обращаться не стану
детство косточки птичьи
рыбёшка не для меня.
Алексей Кубрик: Поэт и реставратор деревянных вещей
О внелогичности христианского опыта пишет в своих стихах и еще один участник вечера, Алексей Кубрик: «Вечность вложена в нас, чтобы мы не понимали Бога…»
Говоря о себе в начале своего выступления, поэт Алексей Кубрик счел нужным отметить, что уже двадцать лет он, «как жук-древоточец», занимается реставрацией деревянных вещей. Это, казалось бы, второстепенное для поэтического вечера биографическое замечание вместе с тем дает возможность услышать нечто важное в стихах Кубрика. Мы встречаемся в них с особым вниманием к качеству вещей.
…Я боюсь реставрировать поздний ампир,
даже если это ножка рояля, створка буфета
или зеркало, переводящее мир
так же тихо, как озеро в час рассвета.
Сначала надо циклей отчистить грязь,
отшлифовать, восстановить детали,
и при этом узор магически должен совпасть
с тем, который ты стер в самом начале…
В поэзии Кубрика качество из просто характеристики вещи становится чем-то большим. Качество тварного мира учит человека качеству жизни, учит открытости и бережности к хрупкости.
…Пыль нежней человека умеет лежать на земле.
Вот и спроси у тонкой дорожной пыли,
как расправить узор бражника на стекле,
не отнимая дыханья у осторожных крыльев…
В начале своего выступления Кубрик сказал о том, что для него всякая поэзия является настолько христианской, насколько она является поэзией.
С этим можно было бы поспорить, привести пример авторов, которые, принадлежа к другим духовным традициям, вместе с тем, безусловно, являются великими поэтами. Но вместе тем, присматриваясь к поэтическому миру Кубрика становится понятно, что он имел ввиду или, говоря точнее, одна из возможных интерпретаций того, что он имел ввиду.
Речь о том, что поэзия самим своим качеством, которое и позволяет ей быть поэзией, уже осознанно или неосознанное является исповеданием и свидетельством о том, Кто сотворил мир и человека.
Александр Логунов:
Александр Логунов в одном из своих стихотворений предстает для слушателя очевидцем событий ветхозаветной истории. Здесь поэзия ложится как мост от человека к библейской событийности и позволяет нам собственной кожей, зрением, обонянием прочувствовать физическую данность событий, последовавших за окончанием всемирного потопа.
…Ныне распахнуты клети,
и, как неуклюжие сонные дети,
звери выходят на волю
из потной просмоленной тьмы,
смертельно усталые после
зыбкой волны.
Лев потрясает главою,
пробует лапой скользкий
заиленный склон.
Принимают поклон
зелёные травы впервые.
Волы гнут несытые выи,
и жадно сосут ноздри
воловьи влажный солёный воздух.
Птицы по небу снуют в хлопотливой заботе
о хлебе насущном,
о скором потомстве,
о прежнем уюте
в отстроенных заново гнёздах,
вплетают в масличные свежие ветви
пучки допотопной соломы…
Логунов – автор не только стихов, но и песен. В песне слово оказывается в особых условиях. Оно пульсирует вместе с мелодией и ритмической структурой.
Анна Логвинова: Поэзия как дыхание
Поэзия Анны Логвиновой производит впечатление не столько поступка, сколько дыхания.
Кажется, что за этими стихами не стоит выбор, что это фиксация самого хода вещей, которые автор предпочитает не разделять на хорошие и плохие. Но в этом кажущемся отсутствии принятых решений мы встречаем присутствие открытости и уязвимости, которые необходимы нам на пути к любви.
Поэзия Логвиновой учит нас не столько действовать, сколько быть подверженным воздействию, быть раненым присутствующей в мире болью, и в то же время быть одаренным присутствующим в мире чудом.
Размышляя на вечере о том, какие ее стихи можно было бы назвать христианскими, Анна сказала, что наверное, это те стихи, «в которых я предстаю более хорошим человеком» и в то же время – это те стихи, «в которых присутствует широкий размах чуда, которые начинались в совершеннейшей темноте, а потом происходило чудо и заканчивалось все совсем по-другому или начиналось заново».
Когда долго не говорят дети
начинаешь придумывать, что слова это сети,
что слова это бремя, что слова все мелкие,
что может быть слов никаких и неттолько все это до поры до времени
до тех пор пока Дуся не прошепчет вдруг: Переделкино
пока Дима не скажет: рассвет
Одно из стихотворений Анны Логвиновой звучит так:
Он говорил: говорить, говорить,
каждое слово словом встречать.
А мне после всей моей жизни
хотелось только молчать.Он говорил: не молчи, не молчи,
мы не найдем друг к другу ключи,
нам недостаточно делить кров,
разговор — основа основ.А мне перед всей моей жизнью
было нужно побыть без слов.
Христианский опыт более сродни молчанию, чем речи. Философ Владимир Бибихин писал о том, что человек в молчание «погружен как в самое интимное, окопался там вместе со своим тайным родным Богом.». В молитвенных текстах Христос назван «начальником тишины».
Но вместе с тем, уже два тысячелетия эта живая тишина иногда радостно и легко, а иногда мучительно и трудно выкрикивается, вышёптывается, выговаривается сотнями и тысячами человеческих голосов, согревающих своим звучанием холод истории.
Читайте также: