В августе 1991 года, когда в СССР случился путч и Государственный комитет по чрезвычайному положению на несколько дней вернул уже стремящуюся к свету страну в пучину прошлого, епископ Василий (Родзянко) был в самой гуще событий. Он приехал из США в Москву на Конгресс соотечественников и вместе с Патриархом Алексием II участвовал в первой за многие десятилетия литургии в Успенском соборе Кремля — по случаю праздника Преображения Господня.
После литургии епископ вышел на улицу — и увидел танки и милицейские кордоны.
Наверное, в этом заключается ирония судьбы: один из столпов Русской Церкви ХХ века, представитель одной из самых известных в России фамилий (Василий Родзянко — внук председателя 3-й и 4-й Государственной Думы Российской империи Михаила Родзянко. — Прим.ред.), которую Ленин хотел уничтожить на корню, оказался не только в родной стране, но в самом ее сердце в момент, когда определялось будущее.
О том, как владыка пережил те события, я попросил рассказать Мэрилин Суизи — его духовную дочь и ближайшую помощницу.
«Патриарх старался не называть лидеров страны»
— Владыка Василий был в числе русских эмигрантов, которых пригласили в Москву на Конгресс соотечественников. Я — американка и к эмигрантам не отношусь, так что меня с ним тогда не было, но я знаю всю эту историю с его слов.
Владыка рассказывал мне об атмосфере, царившей тогда. Патриарх, поминая во время литургии страну и народ, старался не называть ее лидеров, чтобы никоим образом не поддержать того, что пытались сделать эти «революционеры» из ГКЧП. Епископ Василий видел это во время службы, но о том, что случилось, узнал только после нее, выйдя на улицу.
Около собора люди узнали его, обступили, задавали разные духовные вопросы. Он терпеливо отвечал, из-за чего опоздал к автобусу, который вез делегацию на прием к Патриарху. Владыка отстал и, выйдя за пределы Красной площади, увидел всю эту картину с рядами танков и милицейскими кордонами.
Одетый в церковные облачения, он, естественно, выделялся среди всех и привлекал к себе внимание. Моя подруга, которая была тогда рядом с ним, побоялась, что его попросту арестуют. Слава Богу, каким-то образом ей удалось вызволить его оттуда и отвезти-таки к Патриарху.
После многих лет в эмиграции, это был, наверное, третий приезд владыки на родину. И он стал возможным благодаря произошедшим в стране изменениям.
А люди, устроившие путч, стремились вернуть все в прежнее русло. Народ, вышедший на улицу, пытался защитить свою свободу. Слава Богу, это не вылилось в гражданскую войну, хотя ситуация была на грани.
«Владыка не боялся тюрьмы»
Владыка не боялся, что его арестуют: в 1940-е годы он сидел в тюрьме в Югославии. Тогда коммунисты, пришедшие к власти, посадили его на восемь лет, но выпустили на свободу через два года. Но владыка переживал за страну: она уже встала на новый курс развития, а ее пытались отбросить назад. Безусловно, ему не хотелось, чтобы коммунисты вернули себе власть, но это было связано не только и не столько с политикой.
Естественно, владыка видел ситуацию, прежде всего, с церковной точки зрения. Он был воодушевлен тем, что делает Горбачев для ослабления контроля государства над Церковью, и молитвенно поддерживал эти перемены. И путч он рассматривал не просто как какое-то политическое событие, а, прежде всего, думал о Церкви.
Первое наше паломничество в Россию было в 1987 году. Тогда владыке позвонил знакомый туристический агент из Сан-Франциско и сказал: «Я думаю, настало время, когда вы можете возглавить первое православное паломничество за многие десятилетия».
Владыка был очень воодушевлен, услышав такие слова, и в итоге организовал поистине замечательную поездку. Конечно, еще существовал Советский Союз, но для нас это была Россия. Официально наша группа считалась туристической, но мы были самыми настоящими паломниками и на Рождество посетили многие церкви, монастыри и другие святые места.
Поездку в 1991 году владыка Василий рассматривал как еще один шаг к обретению Церковью свободы.
Конечно, он понимал, как путч и возврат к коммунизму отразятся на церковном пути к постепенному освобождению от советского режима. И он молился о том, чтобы Церковь оставалась свободной. Для него это было гораздо больше, чем просто политика.