«Хочу сказать россиянам: гордитесь своей страной» — настоятель парижского храма

Недавно на радио «Град Петров»   в программе «Встреча» выступил отец Владимир Ягелло. Батюшка приехал из Парижа, куда его семья иммигрировала в 20-годы из России. Отец Владимир служит в храме Знамения Божией Матери в Париже. Об особенностях приходской и священнической жизни во Франции гостя программы расспрашивала Жанна Сизова.

Приход

— Отец Владимир, расскажите, пожалуйста, о том приходе, где Вы служите.

— Наш приход был основан в 1928 году. Тогда в Париже было мало приходов. Имелся собор, только что открытый богословский институт, Сергиевское подворье с храмом. Был основан маленький храм Введения во храм Божией Матери, где и сформировался наш приход. Там он оставался недолгое время, переезжая несколько раз. В конце концов, после войны приход перебрался в то место, где мы и находимся теперь — в очень хорошем и   красивом квартале Парижа, где в свое время было много русских. Некоторые из них жили   напротив. Вся утварь, все это было сделано в институте прикладного искусства, основанном князем Горчаковым, чьими стараниями и был основан наш приход. Чудный иконостас, великолепные иконы, исполненные знаменитым художником Дмитрием Семеновичем Стилецким, тогда уже знаменитым художником в России. Он исполнил еще много других иконостасов, в частности в богословском институте, басму вокруг икон нашего иконостаса. В этом институте прикладного аналои, плащаница, подсвечники искусства были изготовлены мастерами, приехавшими из России сравнительно недавно. Я думаю, что в этом отношении наш храм даже уникален. В остальных храмах вещи собирались постепенно, из разных источников. Добрые люди жертвовали и иконы.

   Наш храм посещали разные люди, в частности Великий князь Гавриил Константинович, Феликс Юсупов, в основном были военные. Даже первопоходники, которых я помню. Да и священники наши тоже были, собственно говоря, из военных. Хорошо помню отца Савву Шинкевича, бывшего поручиком Финляндского полка, а потом ставшего прекрасным монахом, священником. Будучи очень культурным человеком, он оказал большое влияние на меня и на многих других. Батюшка умел дружить с детьми, молодежью. Он, например один из тех, кто обратил внимание на очень известного священника отца — Александра Шмемана. Еще в молодости заметив его способности, он его и направил в эту сторону – богословия. Я очень хорошо знал и был дружен с отцом Саввой Шинкевичем. И еще один очень известный священник был у нас – отец Александр Семенов-Тянь-Шанский, племянник знаменитого землепроходца. Он окончил богословский институт сравнительно поздно, уже после 50-ти лет. Очень интересный человек и глубокий мыслитель, он очень хорошо обращался с молодежью и с детьми. Мы были очень рады, когда он попал в наш приход после ухода отца архимандрита Саввы. Мы оставались с ним в нашем храме 25 лет. Он и меня «тянул», но я все это время я был прислужником. Ведь в первые времена в нашей иммиграции стать священником для семейного человека было проблемой — ведь твердого жалования не было. Как ни странно, повторюсь, много священников пришло из рядов офицеров бывшей императорской армии. И отец Александр Семенов-Тянь-Шанский тоже ведь был офицером егерского гвардейского полка. Он очень любил об этом рассказывать, потому что этим гордился. И, конечно, он сохранил свои связи с товарищами по полку и всей гвардии. Отец Александр, имевший хорошее светское образование, передавал свои познания в искусстве, литературе молодежи.

И, знаете, священники, которых я знал в своем детстве, они совсем не привязывали к себе. Они старались привить любовь к церкви. Это было, я считаю, очень важно. Тогда не было даже и понятия, как духовник, и мнения, что каждый должен его иметь и только у него исповедоваться. Нет, была всегда свобода. Это очень характерно для приходов нашей иммиграции в Западной Европе. А также в   Америке, о чем пишет отец Александр Шмеман, который тоже никогда не имел определенного духовника. У него была полная свобода, и он так же предоставляет ее своим духовным чадам, или верующим, которых он встречает. Я, будучи священником, действую по их примеру. Никого не тяну и не привязываю к себе. Наоборот, делаю так, чтобы каждый человек был свободным и ответственен за себя.

— А у Вас был или есть духовник?

— Собственно говоря, я вспоминаю своих духовных наставников молодости. Кроме отца Александра, у нас был еще один замечательный священник – отец Роман Золотов, ставший в будущем епископом в Ницце. Казак, офицер царской армии, имеющий агрономическое образование, он тоже передавал любовь к природе, к цветам, к растениям. Это было крайне интересно. А в движении для русской православной молодежи «Витязи», в котором и я участвовал, тоже были прекрасные священники — те же отец Савва, отец Александр, а еще отец Иов Никитин, монах при ските в Мурмелоне (Мурмелон — место, где расположено кладбище для   русских воинов, погибших в первую Мировую войну за веру, царя и отечество и за Францию). Отец Иов был духовным наставником у «Витязей». Он оставался у нас 25 лет, регулярно будучи в лагерях, и мы в течение года постоянно с ним общались. Батюшка был очень скромным человеком, настоящим монахом, отшельничающим в Мурмелоне после смерти двух других монахов, которые были с ним. Других монахов я не знал. Что еще было очень интересно? Я всегда дружил с семьей Шмеман, зная о. Александра с детства, с эпохи его рукоположения во священника, кажется, в 1949 году.

— А откуда Вы друг друга знали?

— Просто наши семьи были знакомы, дружили.

— Родители дружили?

— Наши семьи жили поблизости. Брат отца Александра в течение 50 лет, а может даже и больше, являлся старостой нашего храма. А отец Александр постоянно приезжал, служил в нашем в храме и бывал у нас в гостях. Я дружил с его детьми — дочерьми и сыном, который сейчас в Париже. Мы часто встречаемся и вспоминаем отца Александра, говорим о его книгах, вспоминаем его изречения, мысли. Свет увидели или готовятся к печати его «Дневники», которые я прочел по-английски. Это замечательная книга, размышления священника о жизни.

Начало служения

  — Отец Владимир, как давно Вас рукоположили?

— Мое рукоположение было сравнительно недавно, 12 лет тому назад. Дело в том, что я совсем не собирался быть священником. Старался учиться и попасть в университет.

— У Вас филологическое образование?

— Да, я не мог себе и представить, что когда-нибудь стану священнослужителем. Ведь я обязан был обеспечить семью всем необходимым. А наши священники не получают жалования, как в нормальной православной стране. Так что здесь нужна была большая жертва, и все это пришло постепенно. С прислуживания, пения на клиросе.

— У Вас баритон?

— Да, баритон, или тенор, и даже бас. Владыка Александр меня рукоположил во чтеца, потом в иподиакона и затем в дьякона. После его смерти меня несколько раз спрашивали – в том числе и архиепископ Георгий   — не соглашусь ли я принять священство. Я отказывался, и 18 лет оставался диаконом. И не только потому, что трудно исполнять эту должность и что не готов духовно. Я еще и жил далеко.

А вот как все случилось. Последний наш настоятель, профессор богословского института, отец Николай Куломзин заболел. В декабре 1993 г он позвал меня к себе. Сказав, что теперь моя очередь его заменить, он убедил меня немедленно поговорить с женой и на этой же неделе идти к архиепископу. Что я и сделал. После очень трудных разговоров и слез   мы с супругой, которая тоже знала обо всем этом, согласились. И я отправился   к владыке Сергию, сказав, что меня уже не надо уговаривать. Аргумент? Надо заменить отца Николая Куломзина, который действительно больше не вернулся в храм. Владыка посмотрел на календарь и назначил мое рукоположение на 2 января 1994 года. Я сразу же начал служить. Служил накануне и в день Рождества — это был подарок нашему приходу от владыки. Так я и остался в том храме, где, можно сказать, родился. Теперь уже я его настоятель, и даже благочинный на весь район Юго-Запада Парижа, где примерно 10 приходов. В них служат несколько священников, с которыми мы очень дружны.

— А какого рода бывают проблемы?

— Разнообразные, особенно финансовые, ведь наши приходы не всегда материально прочны. Например, храм одного из приходов был построен на чужой земле. Хозяин хотел выставить общину, как быть? Объединили усилия, выиграв суд, православная община осталась на том же месте. Хоть и потом были проблемы – уже оргхарактера, все решилось. Не без помощи Божией и святителя Николая.

— А паства у Вас   постоянная?

— Конечно. Это люди, которые приходят часто на наши богослужения. Хотя почти никто не помнит о том, что было когда-то, ведь старшее поколение ушло в мир иной. А те, кто жил в этом квартале, вокруг храма, были почти все бездетные. А если и были дети, то в основном они разъехались по всей Франции, Европе и в другие страны. Особенно это было чувствительно в 50-х годах. И все-таки наш приход остался живым приходом. Новые люди появились. Хотя   некоторые, к сожалению, живут далеко, даже за 100 км . Но приезжают на машине. Кроме того, в нашем приходе есть всем известный и многими посещаемый центр для молодежи «Витязи», которым руководил наш староста, а потом и его дочь. Так что молодежь есть, она любит свой храм и верна ему. У нас поет очень хороший хор, а руководит им сегодняшний начальник «Витязей» Константин Кириллович Малинин.

«С работы возвращался домой и надевал подрясник»

— А Ваша семья участвует в жизни церкви, в жизни прихода?

—Ну да, конечно.

— Помимо «Витязей»? В обычной приходской жизни?

— В обычной приходской жизни — конечно. Хотя наша приходская жизнь не так регулярна. У нас много служб, но они исполняются не каждый день, я все время работал в миру. С работы возвращался домой и надевал подрясник. Ходил, и хожу теперь к разным людям — старикам или к больным — причащать. Потом встречи с разными людьми, которые хотят или креститься, или обвенчаться. И говорить нужно по-французски, или по-русски, или по-сербски, или по-английски. Нужно сказать, наши верующие — очень образованные, интеллигентные люди. И это радует. Мы проводим вечера, на которые приглашаем и докладчиков.

— В России сейчас развивается просветительская работа при храмах – воскресные школы, катехизаторские беседы. Во Франции это есть?

— Конечно, есть. В нашем маленьком приходе нет такой систематической катехизации, такой школы. Потому что традиционно дети, молодежь всегда ходили в школу, давно организованную при соборе. И я учился в этой школе, основанной Антониной Михайловной Осоргиной. По ее просьбе в 60-х годах я остался преподавателем, и   до сих пор ается молодежи до 18 лет в 60-х годах в этой школе. й катехизации, школы. кам, к больным людям. преподаю Закон Божий и русскую литературу для детей и молодежи до 18 лет.

— А Вы учились в Париже?

— Да, все время. Учился в университете в Сорбонне, хорошо известном, в институте восточных языков и в институте политических наук. Защитился на конкурсе для преподавателей, к которому был представлен. И моя вторая дочь сделала то же самое. У нее специальность, как я уже рассказывал, Старинный русский язык 16 века. И в этом году она должна закончить свою докторскую диссертацию.

Церковь – это собрание

— Отец Владимир, существует такая точка зрения, что современный человек верующий, но не воцерковленный.

— Нельзя быть верующим таким абстрактным. Все-таки наша вера это не философия какая то отвлеченная. Церковь это – собрание. Если не собираться, то где же вера? Она все-таки переживается. В центре нашей веры – любовь, а еще литургия. Значит, нам нужно непременно собираться. К счастью, наши православные это понимают. Хотя не все. Кто-то думает, что вера свободно приватизируется, то есть я могу быть верующим у себя дома.

— Отец Владимир Вы из семьи военных?

— Да.

— Отличаются ли в данном случае среди русской иммиграции семьи собственно гуманитарные и семьи военных?

— Да, я думаю. Даже потомки еще немножко отличаются, как это ни странно.   Мой дедушка был полковником царской армии, мой отец – кадетом, а затем оперским гусаром. Я уже не был, конечно, ни тем, ни другим. Но я перенял чувство служения, в первую очередь — Церкви и Родине. Среди моих друзей, сверстников, у моих детей это тоже есть. В   то время, как у многих нет подобных традиций.

Россия

— Обижается ли на Россию наша русская иммиграция?

— Наша русская иммиграция, к сожалению, очень разделена. Из-за того, что прошло уже очень много лет с тех пор и, конечно, ассимиляция, интеграция сыграли свою роль. Некоторые пустили корни, есть смешанные браки. Иные материально очень хорошо преуспели там, где они оказались. Поэтому чувства относительно   России самые разнообразные. Одни очень привязаны к прошлому или к идее России, но не к той России, которая сейчас существует. Другие вообще не хотят слушать и считают, что ничего не переменилось, что это все тот же Советский Союз.

— А как Вы считаете?

  — Я считаю, что многое переменилось, это видно хотя бы по тому, что мы сейчас делаем. Не было бы никакого Града Петрова, никакого голоса Православия, если бы не было этих значительных перемен.  

— Что, на Ваш взгляд, еще не дозрело, не вызрело, что плохо?

— Трудно сказать точно. Но, во всяком случае, некоторые вещи здесь трудно пережить. Например, тут в смысле безопасности немножко страшно бывает. Нет такой уверенности здесь даже для обычной жизни. Война в Чечне очень беспокоит. Экономика — как здесь поставлена — тоже волнует. Какова роль олигархов после приватизации — тоже не совсем понятно. Так что политика, особенно экономическая в наше время в России не понятна. Ее трудно ухватить, трудно как-то распознать.

— Вы смогли бы вернуться в Россию?

— Вернуться в Россию?   Я думаю, что мог бы. Но насчет жены — не знаю. Мои дети немного тянутся в Россию.

— Вы скоро уезжаете в Париж, что бы Вам хотелось сказать перед отъездом своим соотечественникам?

— Во-первых, я очень переживаю каждый раз, когда я приезжаю в Россию, к себе на Родину. А еще я хочу сказать россиянам: гордитесь своей страной, делайте, чтобы вывести ее из трудного положения, в котором она находится. Уповайте на Господа Бога, с радостью идите вперед, работайте, будьте ответственны за все то, что делаете…